– Оставим цикламен, Петр Александрович. В тот день, когда убили вашу жену, вы уходили из дома? Вечером?
– Уходил. За хлебом. Вика же никогда не покупала нормальных продуктов. Из которых можно готовить.
– Ну да. Бутылка «Пепси», мороженое, чипсы.
– Что-то вроде этого. Но никогда не покупала хлеб или, скажем, мясо для первого блюда.
– Значит, это все-таки был ее пакет, – заметил Леонидов.
– Что?
– Все нормально. Мысли вслух. А в тот день, когда убили Марго, вы ходили на стоянку за документами? Ведь вас ждал Анашкин?
– Да. Ходил.
– И во сколько вернулись? Тело Марго уже нашли? Полиция приехала?
– Нет, никого не было.
– Как же так? И Анашкина не видели?
– Нет, не видел. Ждал его весь вечер, но он так и не пришел.
– Вы на лифте поднимались?
– На лифте.
– А он, значит, спускался пешком. Так я и подумал: вы разминулись. А почему не созвонились?
– Видите ли… – Воробьев замялся. – Не хотелось лишний раз с ним общаться. Даже по телефону. Я человек застенчивый. И потом он не брал трубку. Я звонил.
– А когда Лилю убили? В понедельник? Вы где были?
– Дома.
– Кто это может подтвердить?
– Вика. Ах, да… Никто. Младшая девочка спала, а старшая отпросилась ночевать к подружке. В соседний подъезд. Там день рождения, что ли, был. Но… Как можно? Я бы никогда не посмел… Вика…
– Ну, хорошо. О чем вам рассказывала Маргарита?
– Марго? Ни о чем, – пожал плечами Воробьев. – Мы сидели, пили чай. Она больше молчала, я жаловался на Вику. На свою жизнь. О цветах говорил.
– А ей дарили цветы? Я не вас имею в виду. Другие мужчины.
– Цветы? Да, конечно. Маленькие такие букетики. Совсем маленькие. И, на мой взгляд, странные. Уродливые. Или я чего-то не рассмотрел.
– Зачем, как вы думаете? Мне кажется, проституткам не дарят цветы, им платят за услуги.
– Ну, она была так несчастна.
– Значит, все-таки несчастна?
– Она знала, что такое несчастная любовь, – поправился Воробьев.
– Все женщины это знают.
– По-разному.
– Что?
– По-разному знают. Одни прошли как нелюбимый предмет в школе и забыли. А другие всю жизнь повторяют как молитву. И утром, и перед сном. «Я несчастна в любви. Я несчастна в любви». Вот и накликают беду.
– Она никогда не говорила, что хочет этого человека найти? Может, она отомстить ему хотела?
– Нет. Ничего такого не говорила.
– Ну, а вы кого-нибудь встречали у нее? Случайно? Пришли, к примеру, без звонка, а там мужчина.
– Нет. Хотя…
– Кто? – подался вперед Алексей.
– Я видел у нее как-то раз мужчину, – шепотом сказал Воробьев. – Молодого. Лет двадцати. Мне так показалось.
– Случайный любовник? Или постоянный клиент?
– Послушайте, я не лез в ее дела. И не задавал лишних вопросов. Меня это не интересовало.
– Ну а про маньяка Марго не говорила?
– Про какого еще маньяка?
– Который ее преследовал?
– Никто ее не преследовал.
– Что, разве она не нервничала?
– Нет, представьте себе!
– А когда вы ее видели в последний раз?
– Незадолго до того, как убили Лилю. Потому что Вика стала устраивать сцены по поводу тех денег, что я тратил на Марго. Конечно, она не знала, куда уходят эти средства. Но я испугался. Очень испугался. И ходить к Марго перестал. А потом началось это. Их всех стали убивать, – прошептал Воробьев.
– Как выглядел тот мужчина?
– Да зачем вам?
– Как?
– Обычно. Как мужчина. Я плохо вижу.
– Волосы темные, светлые? – спросил Алексей, припоминая, что одноклассник Марго Коля Суханов был ярким блондином.
– Темные. Молодой, я же вам говорю. Я видел-то его всего один раз. В воскресенье. Вика в магазин уехала с девочками, ну я и… А его увидел – сказал, что за солью зашел. По-соседски. Мол, не охота из-за пустяка в магазин бежать. Соврал, да. Чтобы не мешать. Я же понимаю, что она зарабатывала, как и чем могла. Потому и сам деньги давал. Это было ее личное время, а она его на меня тратила. На мои жалобы. Да, вспомнил. Когда я сказал, что зашел за солью, Марго послала меня на кухню. Мол, там, на столе солонка. Я вошел, а рядом с ней какой-то предмет. Я же близорукий. Ну, взял, машинально в руки, глянул.
– И что это было?
– Карточка с булавкой. Чтобы пришпиливать к одежде. Как у продавцов. Забыл, как называется.
– Бэйдж.
– Что? Да, наверное. Я машинально поднес его к глазам. Прочитал фамилию, она была крупными буквами написана, и положил обратно. Потом отсыпал для виду немного соли и ушел.
– Что за фамилия? – напряженно спросил Алексей.
– Шипов. Имени не помню.
– Должность, место работы?
– Остальные буквы были гораздо мельче. Я не стал их разбирать. Зачем? Вы извините, но… Мне пора. Оленька осталась с младшей дочкой одна, а меня еще и Анашкин ждет.
– Документы.
– Что?
– Дайте мне документы.
Воробьев послушно полез в карман. Алексей взял у него бумаги, порвал их пополам, еще раз и еще, потом смял и бросил в корзину с мусором. Встал со словами:
– Все. Пойдемте.
– Вы хороший человек, – с чувством произнес Воробьев, тоже поднимаясь из-за стола. – Ведь я и сам переживаю. Я просто пытаюсь быть мужчиной. Как хотела Вика. Я…
– Для этого не надо вымогательством заниматься.
– А что надо?
– Не знаю. Нет человека, который собой доволен. Я, например, тоже хочу быть настоящим мужчиной, а поступаю иногда по-детски. Выращивайте лучше свои цветы, Петр Александрович.
Когда переходили дорогу, Алексей придержал Воробьева за локоть:
– Осторожно! И вообще, Петр Александрович: очки надо носить.
– Да-да, – рассеянно откликнулся тот.
– Где вас ждет Анашкин? Он вам когда звонил? Сегодня? И где встречу назначил?
– У нашего дома. Он в машине должен сидеть.
– Я пойду вперед, а вы подождите минуты три. Не нужно, чтобы он нас видел вместе.
Алексей заспешил к дому.
– Спасибо! – крикнул ему вслед Воробьев. – Не знаю, как вас зовут, но спасибо!
«А вдруг это все-таки он?» – мелькнула запоздалая мысль. Но очень уж Петр Александрович был убедителен.
Может, я просто устал? Не могу понять логику преступника. Нельзя быть коммерческим директором крупной фирмы и одновременно вести частное расследование. Сам же не выносил самодеятельности и многих ругал за это. Сыщиков доморощенных на дух не переносил. И вот на тебе – влез. Снова влез не в свое дело.
Цикламен. В масть или не в масть? Цветок ведь. А я его отпустил. Да еще подсказал, как поступить. А если все-таки он? Нет, не может быть! Петр Александрович Воробьев – убийца. Но – цикламен!
У меня в голове все смешалось. Кредиты, проценты, падение прибыли, прирост прибыли, целлофановые пакты с подсолнухами, женские туфли тридцать девятого размера, цветы…
Цветы… Где бы найти время, чтобы почитать эту книжку? Он снял с убитой женщины ботинки и опустил ее голые ноги в воду. Почему-то только у одной. У Лилии. Или просто вода оказалась поблизости? А в других случаях ее не было. А как же Маргарита? Рядом была лужа. Но ее он не разул. Определенно, он как-то связан с цветоводством. И в голове у него все перемешалось.
– Леша, опять ты ходишь зимой без шапки!
– Леша!
– Ты заболеешь!
Сколько времени я не болел? Год, два? Пандемия гриппа. Все уже переболели. И Сережка, и Ксюша. И Барышев… Нет, Барышев не болел. Он ничем не болеет. Никогда. Здоровый, черт! А ведь в Москве эпидемия. То есть пандемия. А, В или С? Каким-то я уже болел. Температура под сорок, голова чугунная, нос заложен, в ушах словно вата. Пусть это будет А. Сейчас в Москве свирепствует А.
– Леша, ты опять ходишь зимой без шапки!
Уже не хожу. Лежу под одеялом и глотаю что-то обжигающее из чашки. А мне ведь рано вставать.
– Никуда ты не пойдешь.
– Кыш! Налетели, пернатые!
– Кто, Леша?
– Комары. Пи-пи-пи…
– У тебя бред. Ты посмотри на градусник! Тридцать девять и девять!
– Сашенька, я умру?
– Я вызову врача. Тебе сделают укол.
Укол. Кто сделает мне укол? Девушка Маргаритка, которая не отводит взгляда при виде голых мужчин? Вот она входит, такая красивая. Светлые волосы распущены по плечам. У нее на ногах туфельки тридцать девятого размера. Нет, черные сапоги, голени обтянуты блестящей кожей. Она достает шприц, улыбается.
– Перевернитесь на живот, мужчина.
– Нет! Только не это!
– Леша, да что ж ты так кричишь?
– Я не хочу, чтобы она мне делала укол! Не хочу! Это преступление!
– Ваш больной очень плохо себя ведет.
– Ай!
Вот и все. «У тебя СПИД, а значит, мы умрем… У тебя…»
Это не ее пакет. Вот и все. Желтый пакет с подсолнухами…
– Анальгин с димедролом. Должно подействовать. Он сейчас уснет. И жар спадет.
– Бедненький!
– Мужчины не любят болеть.
Да, мужчины не любят болеть. Поэтому их надо усыплять, делая им уколы. А ведь все на мгновение стало таким понятным! Вспыхнул свет в конце тоннеля! Как в детстве, я встряхнул калейдоскоп, прижался к нему глазом, и разноцветные стеклышки составили такой красивый и правильный узор. Желтые подсолнухи. И все стало понятно. Это был не ее пакет.
Глава 5Шиповник
1
– Сколько времени?
– Как ты себя чувствуешь, Лешенька?
– Сколько времени?
– Десять.
– Десять чего?
– Утра.
– Ты с ума сошла?! Я уже должен быть на работе!
– Глупый, – жена села рядом, поправила одеяло, заговорила ласково и тихо: – Было у меня двое детей, а теперь трое. Третий самый большой, но самый глупый и упрямый. Я уже позвонила Ирине Сергеевне. Тебе выписали больничный на неделю. Тебе давно следовало отдохнуть. Нельзя столько работать. Ты устал, Леша. И на твой ослабленный организм набросился вирус.
– И что теперь делать? – испуганно спросил Леонидов, чувствуя, как его снова бросило в жар.