– Обратно к нам? В органы?
Алексей кивнул и уселся на стул напротив Лейкина.
– И что такого интересного у него нашли?
– Смотри.
Серега вынул из конверта пачку цветных фотографий и веером разложил их перед Алексеем:
– Ну, как? Впечатляет?
Впечатляло. На всех фотографиях были девушки Лейкина. Те, что работали в его павильонах, торгующих цветами. Лилия, Роза, Маргаритка. Лейкина не было ни на одном снимке. Ни с Розой, ни с Марго. Все девушки сняты с другими мужчинами. Роза с юным брюнетом, Марго с Анашкиным, а потом с Шиповым у подъезда того дома, в котором она снимала квартиру, Лилия у дверей ресторана с Николаем Сухановым. Снимки ее и Марго с незнакомыми мужчинами. У Алексея создалось впечатление, что они случайные. Сделанные на улице в момент, когда девушкам оказывал знаки внимания противоположный пол. Интересовала мужчин, конечно же, Марго. На всех фотографиях она улыбалась своей особенной улыбкой. Словно ревнивец нарочно подбирал эпизоды, которые разжигали пожар в его душе. С маниакальной страстью.
– Коля, что это за коллекция? – спросил Алексей у Лейкина.
– Допустим, я фотограф-любитель, – криво усмехнулся тот. – Хочу прославиться. Фотографирую на улицах случайных людей.
– Случайных? Но ты же всех этих девушек знаешь!
– Хотел сделать подборку. О любви, – упрямо сказал Лейкин.
– Ты следил за ними, что ли?
– Нет.
– А у нас создается такое впечатление, что следил.
Лейкин не ответил. Равнодушно взглянул на фотографии и уставился в пол.
– Признание напишешь? – тихо спросил его Алексей.
– В чем?
– Ты убил?
– Докажите – напишу.
– А чистосердечное признание…
– Не буду я вам помогать, – оборвал его Лейкин. – Хотите петлю мне на шею надеть – надевайте. Но прыгать с табуретки не собираюсь. Придется меня подтолкнуть. А, Леша?
– Хорошо. Серега, отправляй его. Пусть посидит, подумает. Улик достаточно.
Когда Лейкина увели, Барышев спросил:
– Ну, что, Леша, конец? Осталось только дождаться результатов экспертизы?
– Странно все это. Кстати, ты обратил внимание, что нет ни одной фотографии Виктории Воробьевой?
– Ну и что?
– А почему нет?
– Выкинул, наверное.
– А почему остальные не выкинул? Где их нашли?
– В комнате у его матери. Тайничок она там организовала.
– А тебе не кажется это странным? Кстати, как она отреагировала?
– Да что ты заладил: «Кстати, кстати».
– Как она отреагировала? – повторил вопрос Алексей.
– Плохо, – криво усмехнулся Барышев. – Сначала на порог нас не пускала. Пришлось применить силу. Здоровая тетка, между прочим! Иные мужики слабее. Когда Лейкина уводили, начала кричать, как сумасшедшая. Пришлось «Скорую» вызвать. И парочку здоровых санитаров. Должно быть, ее в больницу увезли.
– В какую больницу?
– Я еще не выяснял. В психиатричку, наверное.
– Ну, так выясни!
– А что ты кричишь?
– Извини. Эта женщина мне с самого начала показалась странной.
– А Лейкин? Не странный? По-моему, психопат. Маньяк, точно! Стерег свои цветочки, а потом приревновал их и задушил. Ты обратил внимание на фотографию Лилии?
– Ту, что с Сухановым? Конечно! В тот вечер, оказывается, не только Элла Эдуардовна к ресторану приехала. И все-таки не понимаю, зачем он их фотографировал?
– Тайно любовался.
– Звони, выясняй, где Анна Валентиновна Лейкина. Надо срочно ее навестить.
…Через полчаса они ехали в психиатрическую лечебницу, куда мать Николая Лейкина отправили после того, как с ней случился припадок.
Холодно. Холодно и страшно. Тепло куда-то ушло. Из души, из комнаты, отовсюду. На улице мрак. Беспросветный мрак. И свет погас. Тепло и свет ушли. Голова гудит. Надо сосредоточиться. Но мысль невозможно удержать. Она все время растекается. Яйцо. Сырое яйцо. Его разбили, выплеснули из скорлупы на раскаленную сковородку. Оно растеклось по ней, зашипело. Коля. Коля!
Нет, сняли с огня. Поставьте обратно. Еще одно сырое яйцо. О чем это я? Лучше бы оно оставалось в скорлупе. Кальций. Известь. Истолочь и посыпать землю вокруг цветов. Да! Вот оно! Я помню! Наконец-то помню! До того, как они начали растекаться, все были в скорлупе! Целые. Ах, какое чудное время! Я была в них, то есть в себе. Аккуратно, осторожно сложить яйца в белоснежной скорлупе в плетеную корзиночку. Чтобы не разбились. Воспоминания. У меня что-то отняли. Но что?
Ничего не вижу. Никого. Только себя. Это значит, что я одна. Наконец-то одна. Моя Вселенная. Мой Космос. Хорошо. В сущности, так даже легче. Спокойнее.
Давно надо было прийти сюда. Вселенная одиночества. Что-то не пускало. Любовь. Знакомое слово. Целое. Хлоп. Разбилась скорлупа. Холодно. Дайте сюда сковородку. Нет, не то. Это забвение, а мне нужно тепло.
Но не слышат. Спать…
2
Алексей с опаской шел по длинному коридору. Не любил он бывать в психиатрических лечебницах. Неприятное место. Они искали главврача. Но он сам их нашел.
– Кто такие? В чем дело? – строго уставился на них сухонький старичок в круглых очках.
– Полиция, – представился Барышев. – Мы ищем главврача.
Тот нисколько не удивился:
– Это я и есть. Кто-то из наших пациентов от уголовной ответственности «закосил»? – Алексей вздрогнул. Сленговые словечки в устах профессора звучали как фальшивая нота.
– У вас таких, должно быть, немало, – усмехнулся он.
– Да, у нас всякие есть. На любой вкус.
– Наполеонов много? Как насчет мирового господства?
– На этом свихнуться трудно. Времена не те, молодой человек.
– А на чем же тогда легко?
Они шли по коридору к его кабинету. Профессор кивнул на одну из дверей:
– Слышите, стреляют?
– Куда?
– В виртуальных монстров. У меня таких половина отделения! Целыми днями стреляют. Или уставятся в одну точку и сидят. Ступор. Доигрались, называется. Мозг работал с максимальным напряжением, а тело было неподвижно. Вот организм и не выдержал. Конвульсии, глубокий обморок, а потом вечная погоня по виртуальному лабиринту. Подростки в основном. И студенты. Я, знаете, не сторонник компьютерных игр. Родителям надо бы поосторожнее. Так вам кто нужен-то? Заходите в кабинет.
Он гостеприимно распахнул дверь, сел за стол, передвинул в сторону какие-то бумаги, освобождая чуток пространства.
– Женщину вчера привезли, – Алексей сел напротив. Огромный Барышев жался к дверям, лицо у него было напряженное. – Лейкина Анна Валентиновна. У нее, говорят, припадок случился.
– Ах, Лейкина… Простите, как вас?
– Леонидов Алексей Алексеевич. А это оперуполномоченный Барышев. Сергей, удостоверение…
– Не надо, – махнул рукой главврач. – Верю, что оперуполномоченный. Данные у вас, господин Барышев, выдающиеся. Да-с… Игорь Петрович Минаев. Хозяин этого милого заведения. Нравится у нас?
– Упаси боже! – вздрогнул Алексей.
– Что так? Быть сумасшедшим не так уж плохо. Сидеть в четырех стенах. Здесь спокойно. Гляньте-ка за окно. Вот где настоящее безумие. Телевизор по этой причине, простите, давно уже не смотрю. У меня свое кино: мои больные. Они ведь счастливы, как дети. Картинки рисуют. Посмотреть хотите?
– Нет, спасибо.
– Зря, – с сожалением сказал Игорь Петрович. – Диссертацию пишу. Тема благодатная, материала хоть отбавляй. А картинки занятные. Это нам кажется, что в голове у них хаос, а там, может быть, божественный свет.
– Да вы философ, – усмехнулся Алексей.
– Приходится. В таком месте надо быть либо палачом, либо философом. Я человек добрый. Предпочитаю философствовать, нежели закалывать их препаратами, от которых они теряют остатки разума. А Лейкина – случай неинтересный. Скучный, я бы сказал.
– Она раньше к вам попадала? – спросил Алексей.
– Ко мне лично нет. Я тогда работал в другом месте. Лейкину первый раз увидел только вчера. У нее помешательство на почве безмерной любви к сыну. Вот история ее болезни. Отыскали в архиве.
Игорь Петрович указал на тоненькую папку. Здесь были и потолще.
– Записей мало, как видите. Она обращалась к нам один раз, и это было давно. С ней случился припадок. Наподобие вчерашнего. Первый раз все то же самое. Когда ее сын якобы сбежал из дома. Она позвонила в полицию, та приехала и нашла женщину почти в невменяемом состоянии. Вызвали «Скорую». А парень просто уехал с друзьями в дом отдыха. С ночевкой.
– Что ж мать не предупредил?
– Так ведь не пускала! Она растила сына одна, насколько я понял. Замуж второй раз так и не вышла, всю любовь сосредоточила на единственном ребенке. Ну и того… Крыша, как говорят, поехала, – Алексей вновь вздрогнул. – Ее лечили, потом выпустили, и больше она к нам не обращалась.
– Выздоровела?
– Вы же видите, что нет.
– А почему же тогда в истории болезни нет больше записей?
– Не знаю. Видимо, сын сделал соответствующие выводы и не стал провоцировать новые приступы. Или действительно держалась. Они ведь жили вдвоем?
– Да. Скажите, а она могла ревновать сына к другим женщинам? Я имею в виду к молодым, с которыми он встречался?
– Естественно, – кивнул главврач. – Просто должна ревновать. Обязана.
– И с этим ничего нельзя поделать?
– Жалко, конечно, парня, но выход у него только один. Поместить маму в лечебницу и жить спокойно. Если бы он женился, не исключено, что эта особа покушалась бы на сноху. На ее жизнь. А что вы на меня так смотрите? Вполне! И успешно. Видел я вчера эту Лейкину. Крупная женщина.
– В ее комнате нашли фотографии. Сергей, фото у тебя с собой?
Барышев полез в карман и вытащил оттуда конверт. Алексей достал из него снимки и протянул главврачу:
– Взгляните, Игорь Петрович.
Тот пожал плечами, быстро просмотрел снимки:
– Что ж. Фотографии как фотографии… А эта рыженькая ничего. И блондинка хорошенькая. А в остальном ничего интересного в них не нахожу. Вот если бы вы увидели мои рисунки…То есть моих пациентов…