– Это девушки ее сына. С другими мужчинами. Лейкина могла сделать эти снимки?
– Почему нет?
– А следить за женщинами, с которыми встречался сын, могла?
– Вполне. Делать, как я понимаю, ей было нечего. Группу инвалидности ей давно дали.
– Даже так?
– Конечно!
– Вот почему она не работала. Ушла на пенсию по инвалидности. И стала целыми днями караулить обожаемого сыночка. А тут Лейкин на беду влюбился в Розу. Девушка побывала у него дома и быстро смекнула, что к чему. Тут же бросила любимого. Лейкин с горя пошел к Марго. А потом стал ухаживать за Лилией. Хотел дать матери шанс. Лиля ведь была доброй девушкой. Лейкин надеялся, что они найдут общий язык. Что ж, спасибо, Игорь Петрович. А с самой Лейкиной никак нельзя поговорить?
– Запросто, – улыбнулся главврач. – Как насчет космоса, в котором она сейчас одна? Не хотите послушать про ее вселенское одиночество?
– Что, так плохо?
– Она придет в себя. Быть может, очень скоро. Увидит сына и придет. Где он, кстати?
– В тюрьме, – сказал Барышев.
– Серьезное что-то?
– Четыре трупа, – мрачно ответил Серега. – А эту, как я понимаю, суд признает невменяемой?
– Само собой, само собой…
– Возможно, мы еще вернемся, – Алексей встал.
– Заходите, – гостеприимно улыбнулся главврач.
Барышев вздрогнул:
– Нет уж, лучше вы к нам. Милости прошу.
– Упаси боже, упаси боже! – замахал руками профессор.
– Значит, не судьба.
И они поспешили покинуть лечебницу, хозяин которой был так гостеприимен и доброжелателен.
– Куда теперь? – спросил Серега, залезая в машину. – К Лейкину?
– Да. Надо поставить все точки над «i».
– Думаешь, это она? Лейкина?
– Тебе же только что русским языком сказали. Она бы не допустила женитьбы сына. Она ревновала его ко всем женщинам без исключения. Вот и сорвалась. Решала таким образом свою проблему: душила девчонок. Неясен только вопрос с Викторией. Помнишь, я тебе говорил, что одна из жертв лишняя? Не вписывается в схему.
– Помню. Я был уверен, что это Роза.
– А сейчас?
– Сейчас вроде все на месте.
– В том-то и дело. Виктория не на месте! А ее сумка? Платок? Пакеты? А ноги Лилии в луже с водой?
– Ты же сам говорил, что убийца как-то связан с цветоводством. А эта Лейкина вроде работала в НЭХе. Научно-экспериментальном хозяйстве. Цветочки выращивала.
– Так-то оно так, – вздохнул Алексей. – Вроде бы все сходится. Ну, что ж, поехали вытрясать правду из Кольки!
…Пока они стояли в огромной пробке, Алексей позвонил жене. Та, естественно, начала ругаться.
– Леша, где ты бродишь? Я собиралась хоть во время твоего отпуска заняться своими делами!
«Как это логично! – усмехнулся он. – И как по-женски! Во время твоего отпуска заняться своими делами». Но, как хороший муж, ответил:
– Дорогая, я скоро буду.
– Когда скоро? – не унималась Александра.
– Не знаю. Но скоро.
– Лучше бы ты работал! – в сердцах сказала жена. – По крайней мере, мне было бы не так обидно!
– Где логика? – спросил он у Сереги, услышав в трубке гудки. – Нет, ты слышал? Чего ей надо, спрашивается? Было плохо, а когда я решил круто изменить свою жизнь, стало еще хуже. Где логика? – повторил он.
– А ты решил круто изменить свою жизнь? – усмехнулся Серега.
– Похоже на то.
– И в который раз?
– Во второй. Слушай, а когда у вас дети будут?
– Когда квартирный вопрос решим.
– Тю! – Алексей даже присвистнул. – Состаришься! Если только кредит…
– Не будем о грустном. К хозяину платной стоянки надо бы заехать. Или забыл уже?
– Помню. Но сначала Лейкин.
– Идет.
В кабинете Барышева ждал результат экспертизы. Сравнительный анализ показал, что на шее у жертвы частички только ее лака для ногтей. Другого не обнаружено.
– Значит, не Лейкин? – спросил Серега. – Отпускать?
– Сначала пусть про маму расскажет.
– Само собой.
Лейкин не выразил удовольствия по поводу повторного вызова в кабинет, где базировался уголовный розыск. Вошел, недовольно спросил:
– Чего вам еще? Только начал привыкать.
– Герой! – усмехнулся Алексей. – Привыкать! А как же маникюр? Кожаные штаны? На зоне любят таких. Особой любовью. Догадываешься? А женщин ты не убивал. Так почему правду не сказать?
– Какую правду?
– Ты думаешь, что убийца – мать? Так?
– С чего вы это взяли? – нахмурился Лейкин.
– Она в больнице. С приступом. Ты прекрасно понимаешь, что ей светит принудительное лечение до конца жизни, если будет доказана ее вина. Боишься своей свободы. Ты сколько о ней бога молил, Коля?
– Она правда в больнице? – хрипло спросил Лейкин.
– Да. Мы сейчас оттуда. Похоже, что на этот раз ей хуже. Ты теперь не сбежал из дома, тебя в наручниках увели. Соображаешь?
– Не убивал я, – сказал наконец Лейкин. И повторил: – Не убивал.
– А кто? Она?
– Не знаю. Испугался, что она. Все ведь было нормально. Все, – отчаянно сказал он. – Она не слишком переживала, когда отец ушел к другой. Обрадовалась даже. Мол, мы с тобой теперь вдвоем. Ты и я. Каждый день, возвращаясь из школы, я видел ее в окне. Она стояла неподвижно, спрятавшись за занавеской. Но я знал, что она там. В тот момент, когда в школе заканчивались уроки, в нашей квартире звенел будильник. Она подходила к окну и начинала ждать. Я долгое время не мог понять, почему стрелка часов стоит на двенадцати. Потом она переместилась на час. Потом на два. А я не понимал. Зачем будильник звенит днем? Мои ровесники встречались с девочками, ходили на дискотеки. Она меня отпускала, но, подходя поздно вечером к нашему дому, я чувствовал, что она там. За занавеской. Это становилось невыносимым. Я давно вырос, а она не хотела этого понять. Однажды я уехал в дом отдыха с ночевкой. Все поехали. Все мои друзья. И девушки. А с ней случился приступ. Первый. И врач сказал: «Никаких волнений». Я не мог подтолкнуть собственную мать к безумию. В конце концов, она мне жизнь отдала. Всю, без остатка.
– И так продолжалось до тех пор, пока не появилась Роза, – подсказал Алексей.
– Да. Я сказал: «Мама, мне уже за тридцать. Единственный из нашего класса я еще не женат. Я хочу семью. Я хочу детей. И я люблю эту девушку». Я и в самом деле влюбился. Сильно. Она не возразила, но стала следить за Розой. И Роза это заметила. Устроила скандал, мне пришлось рассказать правду. И тогда она крикнула: «И ты подумал, что я буду жить с твоей ненормальной матерью?!» Но не мог же я поселить ее отдельно? Маму? Она же безобидна, поверьте. Она не ломает мебель, не бьет посуду, не кричит. Она просто меня очень любит. Роза меня бросила. Правда, никому не сказала, в чем причина нашего разрыва. И я стал ходить к Марго. Рассказал ей правду. Исповедался, одним словом. Однажды мать с торжеством положила мне на стол фотографии. Марго с другими мужчинами. И заявила: «Они все тебя используют. А по-настоящему любят других». Я понял, что она снова следит. Теперь уже за Марго. Потом Лилия. Мать поняла, что у нас с ней серьезно. Я знал, что эта девушка способна выдержать все. Что она добрая и терпеливая. Я поверил, что и мама сможет ее принять. Мы собирались уже подать заявление в загс… Когда ее убили, я испугался. Матери в этот момент не было дома. А потом она приехала и с торжеством заявила, что моя новая девушка тоже потаскуха. Все они такие. Она говорила громко и возбужденно, и я подумал, что начинается новый приступ. А потом этот пакет… Такие продаются в супермаркете. В том самом. Мать часами бродила у дома, где жили Лилия и Марго. Я же не контролирую ее целыми днями. У меня работа, приезжаю поздно. Я не могу с уверенностью сказать, была ли она дома, когда убили всех этих женщин. Но она могла это сделать. Это я знаю точно. Поэтому я и выбросил пакет. Улику.
– Послушай, Коля, а с Викторией тебя что связывало?
– С какой Викторией? – удивился Лейкин.
– Воробьевой.
– А, бухгалтерша… Мы были едва знакомы.
– Тогда как же она попала в эту компанию?
– Не знаю. Честное слово, не знаю. Мать никогда не упоминала о Виктории. Да она вообще не знала о ее существовании!
– Как же так? Зачем она тогда ее убила?
– Вы мне не верите, что ли? Не знаю!
– Верим, – сказал Алексей. – Верим. Только доказательств у нас маловато. С Анной Валентиновной сейчас нельзя поговорить. Она никого не узнает. А ты сам-то пытался узнать у нее правду?
– А то нет! Я спрашивал: «Мама, ты убила Лилю и Марго?» Она только смеялась в ответ. Так странно смеялась.
– Послушай, ну а туфли из дома не пропадали?
– Туфли? Какие туфли? – растерянно спросил Лейкин.
– Ее туфли. Сергей, где они? У тебя? Покажи Кольке.
Барышев, сопя, полез в шкаф. Долго там копался, потом положил на стол коробку, открыл:
– Вот. Смотрите.
Лейкин уставился в коробку.
– Да ты возьми их в руки, – сказал Алексей. – Они не кусаются.
– Да я и так вижу, что не матери. Не похожи, по крайней мере.
– Почему?
– Она не любит… как бы это сказать? Женственную обувь.
– А эти разве женственные?
– Обычные. Но все равно не то. Не в ее стиле. Да и зачем ей зимой таскать с собой какие-то туфли?
– Все правильно. Но все равно ничего не доказывает. Знаешь, Коля, мы тебя задерживать больше не будем. Поезжай в больницу. Если Анна Валентиновна придет в себя, мы попробуем с ней поговорить.
– Значит, я могу идти?
– Можешь. Только не бери, ради бога, больше на работу девушек с «цветочными» именами. Не надо. А то можно подумать, что ты маньяк.
– Это для красоты. Я люблю красоту. Но сам почему-то ничего не могу для нее сделать.
– В смысле? – удивленно спросил Алексей.
– Я еще про «Нежность» хотел рассказать…
– Потом. Про нежность потом.
– Но меня совесть мучает!
– А меня мучает мысль о твоей матери. Сергей, подпиши ему пропуск.
– Под подписку? – деловито спросил Барышев.
– Как знаешь. Ты у нас начальник, – усмехнулся Алексей.