– Бывает.
– Почему так?
– Леша, ты как ребенок! Главное, что мы живы, здоровы. Ну, ошибся. Бывает, – повторила Саша.
– Я вычислил маньяка, – важно сказал он. – Но он успел убить еще одну девушку. Если бы я был более сообразителен, этого бы не случилось.
– Ты устал. Тебе надо успокоиться. Иди мой руки. Я тебя покормлю.
– Завтра мы едем гулять. Без детей. Только ты и я. Ты обещала.
– Хорошо. Как скажешь.
– У меня замечательная жена.
– И ты только сейчас это понял, поросенок?..
…Они поехали в Парк культуры. Было солнечно, но все еще прохладно. Саша замерзла, гуляя по парку, но все равно очень радовалась.
– Мне хочется что-нибудь на память об этом дне, – сказала она, еле шевеля замерзшими губами. – К-к-какой прекрасный д-день!
– Например?
– Напротив Парка культуры есть уличный вернисаж. Выставка картин на продажу. Давай зайдем?
– Ты картину хочешь купить?
– Ну, самую маленькую. Малюсенькую. – Саша развела руками, показывая, какой должна быть картина.
– Хорошо, что я денег с собой много взял. Хотел сводить тебя в дорогой ресторан. В очень дорогой, – намекнул Алексей.
– Нет. Купи мне лучше картину.
– Как скажешь.
– У меня замечательный муж.
– Ты только сейчас это поняла?
Они вышли из парка и спустились в подземный переход. Потом добрели до вернисажа. Народу там было гораздо меньше, чем картин, и продавцы явно скучали. Алексею не нравилась лубочная живопись, но он решил терпеть. Жена упрямо сказала:
– Я хочу осмотреть все! Раз уж мы сюда приехали.
Он кисло посмотрел на длинный ряд картин и кивнул:
– Хорошо.
Потом они долго бродили среди лошадей, сирени и пейзажей, где природа была так мало похожа на настоящую. Яркие, насыщенные краски, жирные, масляные пятна солнца и луны, сочная зелень. У Алексея начало рябить в глазах. Сирень в вазе, сирень на скатерти, сирень в глиняном кувшине… И вдруг сладкий толчок. Удар под дых. У него аж дыхание перехватило. На серой стене с облупившейся штукатуркой висела маленькая картина. Необыкновенная. Нежные, слабые краски. Размытые контуры. В тонкой, почти невесомой и тянущейся ввысь вазе из прозрачного стекла такой же невесомый букет. Почти прозрачный. Алексей знал, что эта трава называется «кукушкины слезки». Но как называются цветы с рваными краями, не знал.
Поэтому нагнулся, разбирая подпись к картине. Да, она как-то называлась. И еще один сладкий толчок почти разорвал его сердце. На бумажке, приклеенной скотчем к деревянной раме, было старательно выведено печатными буквами:
«Нежность».
Саша тоже остановилась, замерла надолго, потом восхищенно сказала:
– Какая красота! Купим?
Но, услышав цену, вздрогнула:
– Как дорого!
– Купим, – сказал Алексей бородатому мужику в бархатном берете. Типичный художник, судя по тому, как живописно обмотан вокруг шеи шарф.
– Хороший выбор. Для души писал, – пробасил тот. – Потому так дорого.
– Скажите, где вы взяли сюжет? Необычная композиция, – заметил Алексей. – Полевые цветы, неброские. Нигде такого нет. У всех сирень, в крайнем случае ландыши.
– Я вижу, вы разбираетесь в живописи, – художник заметно оживился. – Да, необычная. А история такая. Пару лет назад пошел я на выставку цветов. Выставлялись композиции на конкурс букетов. Дело было летом, как сейчас помню. Выставками я интересуюсь, особенно цветов. Сюжеты новые ищу. И увидел я там этот букет. Он так и назывался: «Нежность». Как увидел, так и замер. Остальные букеты огромные, вычурные, и цветы в них дорогие. Сплошное барокко. Мысленно я их так и назвал. Этот букет среди них выделялся. Скромный, почти незаметный. Но около него все останавливались. Три дня выставка шла, так я все три дня на нее ходил. Денег на билеты не пожалел. Все запоминал эту «Нежность». Да что там запоминать? Вот где она у меня. В душе.
Бородатый художник хлопнул себя по левому нагрудному карману. А потом со вздохом сказал:
– Давно уже все увяло, а она осталась на моем полотне. А на третий день, к вечеру, призы раздавали. За лучшие композиции. Так вот за «Нежность» дали первую премию. И деньги, и диплом.
– А кому дали, не вспомните?
– Такого товарища не забудешь, – усмехнулся художник. – Колоритная личность! Голова обрита, а на подбородке черная клякса. Пальцы сплошь в колечках и перстнях. Ногти с маникюром. В кожаных штанах. Был бы я портретистом, написал бы с него портрет. Так завернуть вам картину?
– Да, конечно, – рассеянно ответил Алексей. Потом опомнился и полез в карман за деньгами. Выгреб все до копейки, но оно того стоило. Нет, в смерти Розы он не виноват.
Саша была в восторге. Несла свое сокровище, прижимая к груди, словно младенца. И все время повторяла:
– Но как же это дорого! Как дорого! Леша, похоже, мы разорились!
У машины Алексей, извиняясь, сказал:
– Милая, мы сейчас едем к маме. И быстро. Пока ты одеваешь детей, я к другу детства заскочу. К Николаю Лейкину. Узнаю, наконец, историю про украденную «Нежность». Только бы он был дома! Только бы дома…
…На этот раз бывший одноклассник сам открыл ему дверь.
– Как мама? – спросил Алексей, проходя в каменный грот.
– Поправляется. Скоро из клиники заберу. Поедем с ней в деревню розы выращивать.
– А цветочный бизнес как же?
– Бизнес? Что бизнес… Разваливается на глазах. Трех девушек убили, теперь вот и павильон сгорел. Может, не мое это?
– Слушай, Коля, расскажи мне, наконец, эту историю. Про украденную «Нежность».
Алексей уселся в кресло, приготовившись слушать. Лейкин побледнел. Замялся, отвел глаза.
– Да брось, – сказал Алексей. – Половину я уже знаю. Знаю, что «Нежность» – это букет. Название композиции. Там доминирует трава, которая в народе называется «кукушкины слезки».
– Откуда знаешь? – еще больше побледнел Лейкин.
– Один художник увидел букет и написал картину. Я ее сегодня купил. Так что «Нежность» будет жить в веках.
– Покажешь?
– Сначала ты покажи. Диплом.
Лейкин нехотя побрел в свою комнату. Его не было минут десять. Алексей уже заволновался, но бывший одноклассник вернулся и протянул ему диплом в рамочке:
– Вот. Сначала на стене висел. Потом я снял. Совесть замучила. Ведь не я это придумал. Я просто украл чужую идею. Взял и украл. А осмелился только потому… В общем, дело было так. Учился я на курсах флористов. В нашей группе было десять девушек, а парней всего двое. Я и… И еще один человек. Вот это был талант! Чутье и вкус невероятные! Причем знал я его с детства. Наши матери работали в одном НЭХе, обе цветоводством занимались. И судьба у нас похожая. Мне иногда кажется, что я – это он. Их тоже отец бросил. Жили они вдвоем с матерью, только все больше за городом, в деревне. Я знаю, что она розы выращивала и на рынке продавала. Но незадолго до того, как мой приятель пошел на курсы флористов, его мать умерла. Рак. А с парнем случилось несчастье: он стал с огромной скоростью терять зрение. Почти ослеп. Говорят, на нервной почве. Как мать умерла, так это и случилось. А какой из слабовидящего флорист? Надо же видеть, что делаешь. Цвета видеть, форму. Ему даже группу по инвалидности дали. Он отчаялся и бросил это дело. Я заходил к нему домой, справлялся о здоровье. Но он замкнулся в себе, стал таким странным. О цветах и слышать больше не хотел. А мне как раз предложили участвовать в конкурсе на лучшую цветочную композицию. Международная выставка, призы, дипломы. Это же начало карьеры, если получится! Всем, Леша, нужно признание. Я сначала попытался что-то придумать. Но ты уже знаешь – не могу. Хорошо могу сделать, красиво, дорого, но без души. Премии за это не дадут. А мне все хотелось доказать, что я не хуже, тоже талант. Ну и вспомнил вдруг про «Нежность». Приятель однажды привез ее из деревни. А наши матери дружили. Мы пошли к ним гости и… Тут-то я и увидел в первый раз эту композицию. Ну, я и украл идею. Сделал букет, представил на конкурс. И дали мне первую премию и диплом. Даже за границу пригласили. На другой конкурс. Но я-то знал, что ничего больше не выиграю. И стала меня мучить совесть.
– Почему?
– Как же? Деньги хорошие дали. Первую премию. Несколько тысяч долларов.
– Так много? – удивился Алексей.
– Что ты удивляешься? Конкурс-то международный! А он инвалид. Может, ему на операцию денег надо? Как поступить? Пойти и все рассказать? Отдать деньги?
– И почему ты не пошел?
– Он гордый. Не взял бы. Да и мне стыдно. У меня с этого карьера началась. Все говорят: «А, Лейкин! Тот, который первую премию получил на международном конкурсе!» Хоть что-то за мной есть. Картину покажешь? – настойчиво сказал Лейкин.
– Приходи, смотри. А где живет твой приятель?
– Представляешь? В двух шагах от тебя!
Теперь уже Алексей никуда не спешил. Все закончилось. Солнышко светит. Хорошо. Весна. Замечательно. Нет, не будет он сегодня Барышеву звонить. Не надо портить такой хороший день. Завтра. Это будет завтра.
4
Серега позвонил сам. На следующий день и прямо с утра. Голос у него был расстроенный:
– Слушай, Лешка, Воробьев никак не колется. Не бить же мне его, а? Две ночи в «обезьяннике» просидел, а все равно не колется! Ну, никак! Что делать?
– Я сейчас приду. Не нервничай: все уже свершилось.
Он повесил трубку и посмотрел на стену, где висела картина. «Нежность». Ну что за штука жизнь, а? И где, спрашивается, справедливость?
… В кабинете у Барышева сидел Воробьев. Он часто и беспомощно моргал. Алексей приблизился к нему вплотную, положил руку на плечо, тот прищурился и заволновался. Заговорил торопливо:
– Как же так? А? Как же так? Ведь я никого не убивал! Отпустите меня. Вы хороший человек. Отпустите.
– Ага. Отпустим, – зловеще сказал Барышев. – Как же!
– Вы свободны, Петр Александрович, – заявил Алексей и посмотрел на Серегу: – А извинения вам принесут официальные лица. И я.
– То есть как? – Серега даже привстал. – Какие извинения?