– Ты, Лешечка, стал очень нервный. Тебе в отпуск надо. Или сменить обстановку.
– Ну да. Перейти из одной комнаты в другую. Поменять синюю мягкую мебель на коричневую в белую клетку.
– Как остроумно!
– Радуйся, что я еще шутить могу.
И Леонидов надулся. Саша деликатно замолчала. Ссоры никто из них не хотел. Когда позвонили в дверь, оба обрадовались. Первым в прихожую побежал Сережка и крикнул оттуда:
– Дядя Сережа Барышев пришел! Мама, тебе тортик принесли! А мне шоколадку! А папе? Что папе?
Бутылку водки Барышев достал из кармана на кухне и украдкой покосился на дверь. Александра укладывала Ксюшу спать.
– Не обманул я мужика, – улыбнулся Леонидов. – И в самом деле: гости!
– Какого мужика?
– Да так. Информатора.
– Как жена? – спросил Серега, усаживаясь на табуретку. Та жалобно скрипнула под его могучим телом.
– Как все жены. Муж дома – плохо, денег мало. Денег много – плохо, мужа дома нет.
– А если мужа дома нет и денег мало, тогда как?
– Тогда, Серега, никак. Тогда развод.
– Типун тебе на язык! Что, с Александрой поругались?
– Нет. Все нормально. А ты специально к нам или мимо проходил?
– Если честно, дело есть. Я здесь уже часа три брожу. Фотографию хозяина фирмы, где работала Виктория Воробьева, жильцам показывал.
– Ну и что?
– Может, выпьем? – и Барышев начал открывать бутылку.
– Выпьем. Только сначала скажи: как успехи?
– Не хотел тебя расстраивать, ты ж интуицию свою на кон поставил. Но этого Анашкина, Леша, опознали. В тот день, когда убили Викторию Воробьеву, он заходил в третий подъезд. Двое опознали: старушка со второго этажа и девушка, которая гуляла с собакой. Обе сказали, что мужчину с фотографии в среду видели. Определенно. Шел пешком со стороны супермаркета.
– Так. А что за фирма у этого Анашкина?
– Торгово-закупочная. Продукты питания оптом продает. Со склада.
– И машина у него есть?
– А то! Джип. Полный привод.
– Ого! А к подъезду главного бухгалтера, значит, пешком пришел?
– Пешком.
– И обе его запомнили.
– Еще бы! Белое кашне, бежевое пальто, с букетом. Видный мужчина.
– И когда заходил в подъезд? То есть во сколько?
– Вечером. Около девяти часов. Воробьеву убили приблизительно в это время. Он мог спрятаться в будке вахтера и подождать ее там.
– А вдруг он поднялся наверх и подождал ее в квартире? Вместе с мужем?
– Воробьев говорит, что ничего подобного. Никто к ним домой не заходил.
– А сам-то Воробьев был дома?
– Дома. А где?
– Это он тебе сказал?
– Ну да.
– Вот теперь, Серега, выпьем.
И он принялся разливать водку. Выпили. Мысленно Алексей смеялся. Ну, Серега! Ну, сыщик! Где ж логика? Логики нет.
– Ну? – посмотрел на него Барышев, подцепив на вилку маринованный белый гриб. – Рассказывай. Я же вижу, как у тебя глаза блестят. В чем я не прав?
– Я сегодня случайно попал в квартиру Воробьевых. И много интересного про него узнал. Не ладили они с женой. Скандалили постоянно, по словам соседей. А сама Виктория, между прочим, была подругой Лилии. Вот где мотив! Они дружили!
– Чепуха все это, – отрезал Барышев. – Анашкина опознали: факт. Проблемы с налоговой на фирме были. Вдруг там крупными махинациями пахнет? А Воробьева не захотела единолично за все отвечать и решила показания дать? Он ее и того. Убил.
– А Лилию? За что?
– Ну, это надо подумать. В любом случае: можешь ты объяснить, почему хозяин фирмы приехал в этот дом, причем в то время, когда, по идее, должен быть на работе? Безвылазно, день и ночь. Там же налоговая шерстит!
– А сам он что говорит? Зачем приезжал?
– Пока ничего. Я его еще не спрашивал. Теперь спрошу. А ты, Леша, забудь про свои подсолнухи. Кстати, у него в руке, у этого Анашкина, по словам свидетелей, был пакет. Тот самый, желтый.
– Гибискус.
– Что?
– Ты гибискус, Барышев.
– А кто это? – озадаченно спросил Серега.
– Сам не знаю. Моя мать одно время все черенки какие-то в глиняные горшки сажала. Комнатные растения разводила. Но из всего цветоводства у меня в голове осталось одно только это слово. Почему? Сам не знаю. И что это не знаю тоже.
– Вечно ты, Леонидов, какие-то неприличные слова запоминаешь.
И вдруг Алексей сообразил:
– Слушай, Серега, если этот Анашкин был с букетом, то куда он его дел? Ведь никаких цветов возле тела Виктории не нашли! Кроме подсолнухов на пакете.
– Положим, с собой унес. Когда обратно шел, в мусорный контейнер выкинул.
– А зачем тогда приносил?
– Откуда я знаю? Ты у нас знаток психологии. Может, договориться с ней хотел? По-хорошему? Цветы принес бабе, конфеты. Мне в их фирме по секрету сказали, что, когда налоговая пришла, Воробьева большую часть отчетной документации увезла с собой. Припрятать. Вдруг отдавать не захотела? Он ее и того. Убил.
– Ты узнай на всякий случай, что за цветы были в букете.
– Да иди ты знаешь куда со своими цветами?!
– Тише, ребенок засыпает!
– Иди ты знаешь куда? – повторил Барышев зловещим шепотом.
На кухню заглянула Александра:
– Пьете?
– Нет. Уже закусываем, – подмигнул ей Леонидов. – Хочешь присоединиться?
– Водку пить все равно не буду. Но с вами посижу.
Александра налила себе чаю, разрезала вафельный торт. Потом спросила мужчин:
– Ну, чего замолчали? Продолжайте.
– Саша, что такое гибискус? – невинно спросил Леонидов.
– Кто?!
– Ги…
Александра слегка стукнула его по лбу чайной ложкой:
– Замолчи. Я еще икебану не забыла!
– Все, о цветах больше ни слова, – подвел итог Барышев. – У Лехи богатая фантазия. Он в душах у людей все поэзию ищет, а там давно одна сплошная проза.
– А ты думаешь, у него поэзия? – тихо спросила Александра. – Там теперь баланс. Дебет с кредитом никак не сойдутся.
– Раз так, я буду пить! – Леонидов потянулся к бутылке. – Все равно завтра выходной. Серега, как?
Барышев кивнул: давай. Больше они о цветах не говорили.
3
Второй выходной решили провести с толком и со смыслом. Поставить во главу угла семейные ценности, поскольку по телевизору только об этом и говорят. Надо, мол, укреплять семью, повышать рождаемость, понижать смертность, особенно среди мужчин репродуктивного возраста. Которые, оказываются, мрут, как мухи. С чего бы это? От нервов, не иначе. Так жить неохота, что даже выпить хочется. А продукт не всегда оказывается того качества, которое соответствует задаче. Да и с количеством выходит промашка.
Умирать Леонидов пока не собирался, задачу рождаемости выполнил, осталось все это укрепить и закрепить. Словом, он повез Сашу с детьми к маме. Та долго не могла простить сыну, что женился на разведенной женщине с ребенком, когда вокруг так много свободных и бездетных. Потом смирилась. Внучку она обожала и даже хотела с ней сидеть. Но Саша кормила ребенка грудью до года и сказала, что в няньках не нуждается, опыт есть, справится сама. Леонидов не возражал: мать есть мать. Однако теперь он думал: ребенок подрос, можно и бабушку привлечь. Высвободить хотя бы один выходной в неделю, чтобы куда-то пойти. Александра засиделась.
Это была вторая маленькая корысть его визита. А первая – Лейкин. Пока женщины будут болтать и возиться с ребенком, он сбегает к бывшему однокласснику на предмет икебаны.
Обрадованная мать напекла пирогов, налепила пельменей, накрыла на стол и тут же повела маленькую Ксюшу в спальню показывать папины игрушки. Леонидов увязался следом послушать про свое счастливое детство.
– Деточка, это папин мишка. Ну-ка, скажи: па-пин миш-ка. Смотри, как он рычит: р-р-р… – розовый медведь с оторванным ухом, которого перевернули вниз головой и как следует тряхнули, хрюкнул, и девочка восторженно запищала. Леонидов позвал:
– Мама!
– Да, Лешенька?
– Тебе с ней не тяжело?
– Отчего же мне с внучкой будет тяжело? Привозили бы почаще.
– Саша считает, что нехорошо тебя так обременять.
– Пожилых людей можно обременить только одиночеством, – вздохнула мать. – Даже если мы жалуемся на трудности, то это лишь для того, чтобы узнать, что мы еще нужны. На работе, детям, внукам. Чтобы нас упрашивали, говорили приятные нам вещи. Нет, мне это не трудно.
– Тогда посидишь с детьми в следующие выходные? Я жену в театр хочу сводить.
– А твоя-то согласится? По-моему, она сумасшедшая мать.
– Разумеется, она скажет, что сама со всем справляется и не хочет никому подкидывать детей. Даже на один день. Но я же вижу, как она устала. Конец зимы – не лучшее время года. Если к однообразной погоде примешивается еще и однообразная жизнь изо дня в день… – Леонидов не договорил, только рукой махнул.
– Смотри сам, Леша, – вздохнула мать. – Ну что, Ксюшенька, к маме пойдем?
Девочка изо всех сил вцепилась в розового медведя.
– Пускай возьмет с собой, – сказал Алексей. – Он старый, но проверенный боец. Пойдем, мама, чаю попьем. Пирогов домашних хочу. Твоих.
Он с грустью посмотрел, как дочка поволокла медведя к дверям за единственное целое ухо. Как давно это было: детство. Чем дальше, тем меньше из него что-то помнишь. Когда, интересно, он любимому медведю ухо оторвал?
– Мама, а что такое гибискус? – спросил Алексей.
– Гибискус? – удивилась мать. – Китайская роза.
– Тьфу! А я-то думал!..
Леонидов вскоре набрался наглости и улизнул на полчасика из дома, оставив жену, мать и сына играть в лото. Раз уж он влез в расследование, то надо доказать Барышеву, что дело тут не в бухгалтерии. И не в его, Леонидова, фантазиях. А в том, что если маньяк действительно существует, то он на свободе и очень опасен. И чем дальше, тем больше. Уже весна, а весной, как известно, у них обострение.
Леонидов все еще не верил в то, что этим психопатом может быть Колька, хороший человек Лейкин. Но не проверить его не мог тоже. Да, они вместе учились. Да, Лейкин сразу же предложил помощь однокласснику, которого не видел много лет. И впечатление от него у Алексея осталось в целом приятное. Он был собой недоволен, потому что оказался снобом. Собой, а не Колькой Лейкиным, который приехал навестить больную продавщицу. Все бы хозяева были такие! Правда выяснилось теперь, что он с продавщицей крутил роман, но в то, что Лейкин из ревности или по другой причине так жестоко убил девушку, Алексей верить не хотел. Только не Колька. Ведь в детстве он был розовым романтиком. Хотя где оно, это детство? Люди меняются.