Какой-то мужчина начал смеяться, и она поняла, что окончательно все испортила.
Инглиш продолжал подталкивать ее к холлу. Она следовала за ним.
— Вы все расскажете мне дома, — проговорил Инглиш, — но сначала вам надо немного поспать.
Они вышли в холл.
Человек в смокинге, который проследовал за ними, спросил:
— Не нужно ли ее выгнать отсюда, мистер Инглиш?
— Разумеется, нет, Луис, — ответил Инглиш. — Но я буду вам очень признателен, если вы проводите ее домой. Пожалуйста, вызовите такси.
— Хорошо.
Корина, опираясь на Инглиша, продолжала плакать. Он взял ее за плечи.
— Успокойтесь, — сказал он. — Вы вернетесь к себе домой и хорошенько поспите. Я понимаю вас.
— Безусловно, нет, — простонала Корина. — Я хотела причинить вам зло. Я хотела заставить вас страдать, как страдаю я сама.
— Откуда вам известно, что вам это не удалось? — спросил он, беря ее за подбородок. — Это правда?
Она опустила глаза.
— Это правда? — настаивал он.
Она кивнула.
— Ну что ж, теперь мы с вами квиты. Я не должен был угрожать вам публикацией писем Роя в печати. Я не должен был этого делать, мне просто необходимо было так поступить.
Вернулся Луис.
— Такси у дверей, мистер Инглиш.
— Пожалуйста, проводите ее, — сказал Инглиш, — и будьте с ней милы.
— Конечно, мистер Инглиш.
Луис взял Корину под руку.
— Пошли, девочка.
Корина смотрела на Инглиша большими глазами:
— Вы даже не сердитесь на меня? — сказала она неуверенно. — Кто же вы тогда?.. Святой?
— О нет, — ответил Инглиш. — Ведь все-таки, Корина, вы член нашей семьи.
Он смотрел, как она уходит под руку с Луисом, как тот посадил ее в такси. Теперь лицо его было немного бледным, по по-прежнему непроницаемым.
Он прошел в гардеробную и взял свое пальто и шляпу.
Человек, длинное лицо которого украшал шрам, стоял в телефонной будке холла. Он посмотрел на Инглиша, подозвавшего такси, и снял трубку.
Без десяти минут восемь Роджер Шерман погасил свет в своей спальной комнате и подошел к окну, выходящему на улицу. Его коричневый фетр был надвинут на глаза, а воротник плаща поднят.
Он немного раздвинул шторы и бросил взгляд на улицу. Дождь, который заливал стекла, мешал ему хорошо видеть. С седьмого этажа улица казалась узкой, а машины, стоящие на ней, игрушечными.
Шерман посмотрел на входную дверь дома напротив и заметил фигуру человека, прислонившегося к двери, лицо которого освещалось огоньком от сигареты, но было скрыто полами шляпы.
Шерман покачал головой, закрыл шторы и вошел в гостиную, в которой зажег все лампы. Он пересек комнату и вошел в кухню, где, не зажигая огня, подошел к окну.
Он снова отодвинул шторы, чтобы посмотреть на маленькую улочку, которая находилась позади его дома. Он заметил другого человека, стоящего под деревом, и снова покачал головой.
Было совершенно очевидно, что Инглиш хотел быть в курсе всех его передвижений. Начиная с полудня, Шерман был уверен, что за ним следят профессионалы. Он попытался оторваться от них, но они знали свое дело. Они даже не пытались прятаться от него, они просто не теряли его из виду.
Они наблюдали теперь за обоими выходами из здания, а ему было совершенно необходимо, чтобы в этот вечер его никто не видел.
Он вернулся в салон и включил радио. Потом он достал из кармана пару шелковых перчаток, которые обтягивали его пальцы, как вторая кожа.
Он открыл один ящик своего письменного стола и вынул оттуда автоматический кольт 38-го калибра. Убедившись в том, что тот заряжен, он поставил его на предохранитель и сунул себе в карман.
Зная, что тип внизу наблюдает за его окнами, он оставил горевшее электричество; осторожно подошел к входной двери, тихонько открыл ее и выглянул наружу.
Он увидел с правой стороны дверь квартиры Инглиша, которая была заперта. Напротив находилась дверь лифта. Площадка была пуста. Слышны были звуки музыки.
Шерман вышел на площадку, нагнулся над перилами, чутко прислушиваясь. Он быстро направился к лестнице, чтобы подняться этажом выше. Никаких звуков в здании не было слышно.
Тогда он прошел по площадке, открыл окно и выглянул наружу.
Окно, которое возвышалось над улицей, на пятьдесят метров, по крайней мере, выходило на крыши соседних домов, которые примыкали к дому, в котором он находился. Он бросил взгляд позади себя, на площадку, поставил ногу на подоконник и проскользнул в окно, наполовину погрузившись в темноту.
Он протянул руку, и его пальцы ухватились за водосточную трубу и, держась за нее одной рукой, он поставил ноги на карниз, другой рукой он закрыл окно.
Дождь поливал его плащ, когда он, прижимаясь к стене, стоял на узком карнизе, держась за трубу, и карниз был мокрым и скользким. Он не предвидел этого и невольно выругался. Но для него это был единственный способ избегнуть преследования при выходе из дома. Он вспомнил о двух мужчинах и больше не колебался.
Он протянул руку вдоль карниза, постепенно наклоняясь чуть ли не до горизонтального положения, потом его ноги оторвались от своей опоры, и он повис на руках в пустоте. С ловкостью гимнаста он стал перебирать руками, двигаясь по карнизу, пока не достиг следующей трубы, которая находилась на расстоянии шести метров и была достаточно солидной, чтобы выдержать его вес. У него был трудный момент, когда он переходил с горизонтального карниза на вертикальную трубу. Его правая рука сорвалась, и он повис на одной левой.
Он бросил взгляд в черную бездну, которая была под ним, и продолжал жевать резинку, совершенно спокойный и уверенный в себе. Его правая рука снова протянулась к трубе и крепко ухватилась за нее. Он обхватил трубу коленями и только тогда освободил левую руку. Он стал медленно спускаться и сделал остановку, только достигнув карниза, чтобы перевести дух. Девятью метрами ниже его находилась плоская крыша кухонь в ресторане здания. Отдохнув минуту или две, он продолжал свой спуск и вскоре достиг крыши. Согнувшись пополам, чтобы его фигура не выделялась на фоне неба, он дошел до края крыши и быстро спустился по пожарной лестнице.
Он спустился в темную улочку, заставленную коробками и ящиками, которая выходила на главную улицу. Он бесшумно пошел по ней. Дойдя до конца улицы, он остановился, чтобы оглянуться.
В тридцати метрах с левой стороны находился вход в его здание, а напротив, по-прежнему, на своем посту стоял человек, не спуская глаз с входа в здание.
Шерман переложил резинку с одной стороны на другую. Он еще больше надвинул поля своей шляпы на глаза и, стараясь казаться все время в тени, с глазами, устремленными на человека, стал удаляться наподобие краба. Человек в тамбуре не смотрел на него и после того, как он завернул за угол дома. Шерман удовлетворенно улыбнулся.
Теперь он был свободен в своих действиях и мог выполнить свой план. Когда он достаточно далеко удалился от своего дома, он остановил такси:
— Отвезите меня на седьмую улицу, дом номер 5, — сказал он.
Юлия подняла голову и посмотрела на будильник, который стоял на ночном столике. Было три минуты десятого.
— Ведь еще не время, — сказал Гарри Винс, прижимая ее к себе.
— Нет, еще полчаса, любимый мой, — вздохнула Юлия, прижавшись к груди Гарри. — Мне так не хотелось бы покидать тебя! Время идет так быстро.
— Инглиш будет занят долго. А что, если тебе не ходить сегодня в клуб? Если тебе вообще не ходить туда?
— Я не думаю, что Ник будет этим доволен, — ответила Юлия, которая отлично знала, что это она сама не хочет бросать работу в клубе. — Если я не буду работать в клубе, то он захочет больше времени проводить со мной, Гарри.
— Да, это весьма возможно, — грустно проговорил Гарри. — В сущности, я должен быть благодарен тому малому, что ты мне уделяешь.
— Разве этого мало, дорогой?
— Ты хорошо понимаешь, что я хочу сказать. Я хочу, чтобы ты полностью была моей. Я хочу, чтобы ты всегда была со мной.
— Я тоже, — сказала Юлия, наполовину уверенная в том, что она говорит.
Она подняла к нему лицо. Он поцеловал ее, и они обнялись. Потом Юлия неожиданно воскликнула.
— Лучше не надо, мой любимый! Нет, я прошу тебя. Гарри, мне нужно уходить через пять минут!
— О Юлия, — проговорил Гарри с учащенным дыханием. — Забудем про этот проклятый клуб сегодня вечером. Останься со мной, не ходи туда.
— Мне нужно идти, Гарри. Они поинтересуются, куда я пропала, и если они позвонят Нику…
— Да, согласен, — вздохнув, сказал Гарри. — Конечно, мне не следовало так говорить.
— Не сердись, мой дорогой. — Юлия осторожно отодвинулась от него. — Нужно быть благоразумными.
— Но как это сделать? А нужно быть благоразумным! — с горечью повторил Гарри.
Юлия с улыбкой повернулась к нему.
— Я обожаю эту комнату. Я люблю этот огонь в камине и тебя, мой любимый.
Гарри сделал усилие, чтобы побороть уныние.
— Нам еще везет, что мы можем бывать вместе, Юлия. Ты такая очаровательная! Ты самая красивая из всех девушек, которых я когда-либо видел.
Она засмеялась в восторге от этого комплимента.
— То, что ты говоришь, это абсурдно. И это самая прекрасная ложь, но я рада, что ты так говоришь.
Гарри обнял ее.
— Я схожу с ума по тебе, Юлия. Я обожаю тебя.
— Я тоже обожаю тебя.
— Ты можешь опоздать, Юлия. Мне это безразлично, я бы хотел, чтобы и тебе это было безразлично.
— Нет, я не могу этого сделать, — сказала она, колеблясь.
— И все же ты опаздываешь.
— Тогда скорей, мой любимый, — она поцеловала его с такой силой, что почувствовала вкус крови. — О мой любимый, — простонала она. — Мой любимый.
Время для них, казалось, замерло. В комнате слышалось только дыхание двух людей да стенания Юлии.
Неожиданно он почувствовал, как ногти Юлии впились ему в плечо, а все ее тело напряглось.
— Что это такое? — прошептала она, прижимаясь губами к его уху.