Теперь она уже не старалась прикрывать свою обнаженную грудь, отбросив полотенце в сторону.
— Но вернемся к нашим баранам! Как же все-таки звали твою подружку, которая переоделась мужчиной?
— Меня ее имя никогда не интересовало. Вилли Шутник и баста!
— Да, ты права! Мужское имя ей подходило больше. Я попробовал разбудить было ее настоящее женское чувство, но с таким же успехом мог бы попытаться сделать это с пульмановским вагоном. А жаль! Как женщина она была хороша! Да, кстати: за что же вы убили Мелису Нельсон и где сейчас прячется твой муж?
— А зачем вам нужен мой муж?
— А ты разве не знала, что он и его компания пытались убить Грацию Калливуд? А ведь ты ее ненавидела!
— Она хотела отнять у меня мужа!
— Я нахожу странным, что тебе нравятся мужчины. И потом, у Грации вряд ли был роман с твоим мужем, этим патлатым козлом!
— А ты думаешь, что Грация была святой? Кроме Гервина в ее постели побывал и Сэм Берроу, и еще один актер, который снимался в фильме, поставленном по ее сценарию.
Я подумал о Грации, которая в этот момент находилась в своей постели, на Сан-Педро-стрит под наблюдением медсестры.
Все сказанное этой бывшей проституткой не могло быть правдой! Я просто отказывался в это поверить!
— Ну, хорошо. А как обстояли дела с наркотиками? — спросил я невольно.
В ее глазах впервые мелькнул страх. Я решил воспользоваться этим моментом и выжать из нее хоть что-нибудь и поднял руку, как будто собирался ударить ее. Она отпрыгнула в сторону, испугавшись еще сильнее.
— Не нужно! Не бейте меня! — крикнула она.
— Ах, тебе не нравится! А что тебе нравится? Быть в объятиях твоей подружки, или может быть, с девками в постели типа Мелисы Нельсон? Ведь мужчины для тебя…
Но Лиза, не дав мне окончить фразу, обняла меня. Я сразу вдохнул запах ее духов и тела.
— Это, чтобы доказать тебе обратное, — пробормотала она, прижимаясь сильнее и глядя в мой затылок.
Обняв ее, я прошептал на ухо:
— Ну, а как с ответами на мои вопросы?
— Что ты все вопросы и вопросы! Можно подумать, что ты собираешься устроить счастье Грации. Да твоя правда никому не нужна. И ты сам разочаруешься, если узнаешь ее! А может быть, ты влюбился в эту стерву?
— Тебе этого не понять, — начал я. — Мой друг просил помощи. Мой друг, который вышел живым из ада корейской войны. А вы его пришили!
— Ты не должен так говорить!
— А как же я должен говорить? Ну, как? Может быть, ты знаешь, кто его убил? Так назови его!
Ведя этот диалог, мы стояли, обнявшись и тесно прижавшись друг к другу. Я чувствовал тепло ее тела. Кровь ударила мне в голову и мне стало жарко. Тем не менее, я заметил, что Лиза старалась развернуть меня так, чтобы я оказался спиной у окна. Она еще крепче обняла меня и впилась в меня жаркими губами. Я тоже обнял ее сзади рукой и, прижав к себе, резко развернул ее спиной к окну. Она как-то странно повисла у меня на руках. Меня удивили ее закрытые глаза. Она что, потеряла сознание? — мелькнуло у меня в голове. Если даже и потеряла, то уж ни в коем случае от страсти. Прижав ее к себе, я ждал, когда она придет в себя. Она, между тем, буквально тащила меня вниз своей тяжестью тела, так что мне пришлось наклониться, чтобы не уронить ее на пол.
Вдруг я почувствовал, как что-то теплое стекает мне на руки. Бросив ее на пол, я увидел, что руки у меня в крови. Взглянув на Лизу, я увидел, что из-под ее волос на пол сочится кровь. Приподняв волосы, я увидел на ее затылке круглое отверстие…
Через мгновение я стоял у окна, сжимая в руке кольт. Убегавшего я увидел сразу. Это был крупный мужчина с гривой светлых волос.
— Гервин, стой, или стреляю! — крикнул я.
Но убегавший несся, как рассвирепевший кабан, не разбирая дороги и все круша на своем пути. Он буквально пропахал клумбу с цветами. Видя, что он добегает до высоких кустов роз, где может легко скрыться, я выстрелил вверх и одним махом перескочил подоконник и помчался к нему. После моего выстрела убегавший остановился, как вкопанный, тяжело дыша. Видя его массивную фигуру, Я, подбегая, крикнул:
— Не поворачиваться!
Метрах в пяти я остановился, чтобы перевести дыхание. Он тоже стоял, тяжело дыша, опустив руки. После некоторого молчания он бросил:
— Ну, что, ублюдок, добился своего?
Я сделал два быстрых шага, и моя нога слету обрушилась на него. Не смертельный удар, но болезненный. Вертнувшись волчком, он повалился на землю, осыпая меня проклятиями и корчась от боли.
— Это чтобы ты был повежливее с незнакомыми людьми! Лев с собачьей задницей! Твоей грязной гривой только тюремные параши чистить! За что ты убил Лизу? Ведь она собиралась говорить!
— Это не я…
Но не успел он закончить фразу, как я носком ботинка ударил его в бок. Он взвыл от боли.
— А зачем ты убегал, если это был не ты?
Задыхаясь, с лицом, искаженным от боли, он сказал:
— Я слышал, что вы говорили, и когда увидел на ее спине кровь, то понял, что она мертва. Я потерял голову и побежал.
— Ты думаешь, что кто-нибудь в полиции поверит в это?
— Но это правда, клянусь!
Снова моя нога поднялась и снова я ударил его в то же место. На сей раз он потерял сознание от боли. Я подошел поближе и с любопытством осмотрел его. Теперь мне стало понятно, каким мужчинам отдаются женщины. Он раскрыл глаза и я увидел удивительную голубизну.
Видя, что он пришел в себя, я продолжал:
— Если не ты, то кто же?
Он начал дрожать: видимо, сказывалось нервное напряжение.
— Даю тебе пять секунд на…
Но здесь я, видимо, недооценил своего противника. Взметнувшись, он с лежачего положения ударил меня каблуком по правому бедру, к счастью, снаружи, иначе я не имел бы возможности описать эту историю. Удар был неожиданным и настолько сильным, что меня буквально перевернуло в воздухе и я нелепо грохнулся на землю.
С перекошенным от злобы и ненависти лицом он подскочил ко мне. Схватив одной рукой за пиджак, другой за пояс, он приподнял меня, как ребенка, на уровень своей груди. В его глазах я увидел смерть.
— Ты думал, что со мной так легко справиться? Сейчас я послушаю, как захрустит твой позвоночник! — и он чуть отодвинул меня от себя.
Я знал этот мерзкий прием. Стоило ему резко опустить меня, одновременно подняв навстречу колено, — и я был бы обречен на пожизненную инвалидность! Весь остаток жизни со сломанным позвоночником? Нет! Я в мгновение ока левой рукой вцепился ему в щеку. Так как его руки были заняты, то он рванул голову назад. Вот это мне и нужно было!
Мой большой палец левой руки очутился за его щекой. Он резко рванул голову вправо — я влево, вниз, и через секунду я увидел зловещий оскал его картинно красивых зубов. Секунду спустя, из рваной раны хлынула кровь.
Обезумевший взгляд его голубых глаз остановился на мне. Не теряя ни секунды, я ударил его в зенки растопыренными пальцами, и в тот же миг почувствовал, что мой палец вонзился во что-то мягкое, и увидел, как по моей руке стекает какая-то жидкость, смешанная с кровью. Мой противник, как подкошенный, рухнул на землю, увлекая меня за собой…
Глава 10
— Каждый раз, когда мы с вами встречаемся по этому делу, — говорил лейтенант Мэрфи, стряхивая пепел с сигареты, — обязательно появляется труп.
Я полулежал на диване в доме на Самсет-бульваре.
— Но вы, ни в одном из этих случаев, не можете объявить меня убийцей! И потом, находя трупы, я вам каждый раз звоню.
— Что верно, то верно! Но вы становитесь удивительно однообразным, — с иронией заметил Мэрфи. — Вы никогда не знаете имени убийцы, зачастую и имени жертвы. Могу поклясться, что и сейчас вы не знаете имени того, кто убил Лизу Гордон. Вообще, должен заметить, что все окружение вашего покойного друга является в высшей степени подозрительным. Как, по-вашему, разве это не так?
— Что ж, по-вашему, Джордж Калливуд был головорезом? — в свою очередь спросил я, еле сдерживая себя, так как Теди Мэрфи был, что там не говори, офицером полиции и представителем власти.
— С известной долей уверенности полагаю, что Калливуд не был, как вы говорите, головорезом, однако у нас есть веские основания предполагать, что он занимался торговлей наркотиками и еще кое-чем.
Где-то в глубине души я тоже допускал такую возможность, но не хотел себе в этом признаться. Набравшись наглости и делая изумленное лицо, я спросил:
— А на чем основывается ваше так называемое основание?
Сделая вид, что он не заметил моего язвительного тона, Мэрфи серьезно ответил:
— После смерти вашего друга и в отсутствие жены — она как раз была в Нью-Йорке — мы, как и полагается в таких случаях, произвели здесь, то есть на вилле Калливуд, тщательный обыск. Результаты обыска были поразительные. Кроме нескольких килограммов героина, мы нашли и другие сильнодействующие наркотики.
— Но зачем ему надо было заниматься контрабандой, если он был чертовски богат?
— Джордж — не знаю, а вот жена его действительно богата.
— Но в конце концов, Джордж, может быть, и не занимался; распространением наркотиков. Может быть, эти наркотики были предназначены, если можно так выразиться, для личных нужд?
Мэрфи задумался.
— Если бы это было так, я повторяю, если бы это было так и только так, что тоже входит в противоречие с законом, то мы, полиция, смотрели бы на это снисходительно… В конечном итоге, Калливуды миллионеры, а закон, сталкиваясь с миллионами долларов, становится значительно податливее. Герой войны, деловой человек поддается невинным забавам, может быть, не сам, а даже с друзьями своего ранга. Это небольшая беда. Но данные нашей картотеки свидетельствуют об обратном, то есть о том, что контрабанда велась в самом широком масштабе.
Слова Мэрфи буквально ошеломили меня. Я чувствовал себя преданным! Джордж? Наркотики? Ну, а зачем же он тогда позвал меня? Чтобы организовать распространение наркотиков? И все же, мне не верится…
— Вы знаете, лейтенант, во время войны он был ранен взрывом гранаты в одно очень деликатное место… Вы понимаете, о чем я говорю?