Харун предлагает сбегать за медикаментами, а Натаниэль остается на улице с Фрейей и ее окровавленной ногой.
– Извини, – говорит он.
– За что? – резко спрашивает она.
– Это ведь моя вина.
– С чего бы?
– Меня вырвало на твои туфли.
– Тебя вырвало, потому что я на тебя упала, – отвечает она. – Если кто и должен извиняться, так это я.
– Нет, – протестует Натаниэль.
– Нет?
– Не извиняйся. Я рад, что ты на меня упала.
– Почему? – спрашивает она.
«Потому что нельзя упасть на того, кто не существует», – думает он. Может, он и одичал, но не совсем выпал из реальности и знает, что ненормально говорить такое. Поэтому ничего не отвечает.
Харун покупает медикаментов больше необходимого. Ему кажется, если он соберет правильную аптечку, то сможет задержать Фрейю настолько, чтобы придумать, как представить ее Джеймсу, который уже заблокировал его и не увидит сообщений. А если и увидит, то наверняка не поверит. Но как только Джеймс увидит Фрейю во плоти, то обязательно поймет: это знак, что они должны быть вместе.
Харун кладет в корзину флакон перекиси водорода, упаковку пластырей, бинт, какой-то тейп, неоспорин и ножницы. Из-за Фрейи он проходит мимо обычных лекарств и выбирает дорогие бренды. Все вместе выходит почти на тридцать долларов, и он платит из тех денег, что приберег на свою поездку. Так приятно совершить что-то достойное, даже если его намерения не совсем благородны. Но ему хочется думать, что он помог бы точно так же, если бы это была не Фрейя. Только, наверное, купил бы бинты подешевле.
Пока Фрейя сидит на цементном выступе, Натаниэль с помощью ножниц достает застрявшее в ступне стекло. Осторожно прочищает рану перекисью – должно щипать, но Фрейя даже не морщится.
«Бесстрашная», – думает он.
Натирает ступню мазью и медленно заматывает бинтом.
Он не спешит. Потому что методичен по природе своей, а еще ему невероятно нравится прикасаться к человеку, особенно к этому. Натаниэль уже так давно одинок. И пока он держит ногу Фрейи у себя на коленке, слегка пачкая джинсы ее кровью в дополнение к той, что осталась на его футболке, когда он вытирал ее лицо, внутри него что-то проклевывается. Он представляет себе птичку, такую крошечную и беспомощную. Вспоминает, как с карниза их дома упало гнездо, и они с папой пытались спасти птенцов, подкармливая их с пипетки. «Надежда – штучка с перьями», – процитировал его папа Эмили Дикинсон, но потом птицы погибли, и Натаниэль понял, что скорее это горе – штучка с перьями.
Он не хочет надеяться. Не может себе этого позволить. Но вот он, этот трепет в груди, и все из-за симпатичной девушки (красивой девушки) с красивыми глазами (грустными глазами), которая позволяет ему держать свою босую ногу, пока он обматывает рану, в которой сам же виноват.
Он не хочет надеяться. Но и отпустить не готов. Есть ли некая золотая середина, место, где он может позволить себе немного человеческой доброты, ни к кому не привязываясь? Привязаться ведь так легко. Три птенца, коробка из-под обуви и пипетка. Они похоронили их недалеко от того места, где развеяли прах Мэри. Его папа плакал.
Нога Фрейи обмотана и заклеена, но Натаниэль ее не отпускает. Еще несколько минут. Папа не будет против. Он проиграл битву, надежда победила, и отчаянное желание сбежать как ветром сдуло. Из-за ноги. Ноги, которую он не может отпустить. Ноги, которая удивительным образом остается лежать на его коленях.
Он смотрит на ногу этой бесстрашной девушки и задерживает дыхание, боясь, что если сдвинется хотя бы на сантиметр, то чары разрушатся и Фрейя точно уйдет.
Но чары простираются в обе стороны. Фрейя тоже не может пошевелиться. Точнее, не хочет. Натаниэль держит в руках ее грязную ногу, но как будто касается сердца. У нее словно есть сердце.
«Пожалуйста, не отпускай», – думает она.
Натаниэль не отпускает.
Харун дает о себе знать.
– Наверное, тебе нужно купить туфли, – предлагает он. Фрейе явно не нужна обувь. Но так можно выиграть время. – Тут недалеко есть магазин.
– Туфли! – восклицает Натаниэль. Какая блестящая идея. Ему хочется обнять Харуна. – Нужно купить тебе туфли.
– О, все нормально, – отнекивается Фрейя, убирая ногу.
– Нет, – настаивает Натаниэль, возвращая ее ногу к себе на колени. – Я должен возместить те, что испортил.
– Мне те даже не нравились, – заверяет она. – Ты сделал одолжение…
Ему плевать, нравились они ей или нет. Это ему нужно одолжение. Нужно время. Еще чуть-чуть. Он многого просит? Возможно. Но все равно просит.
– Я должен купить тебе туфли.
Нога Фрейи напрягается, и Натаниэль понимает, что показал ту сторону себя, которую обязан хранить в секрете. Дикую, безумную сторону, которую папа велел не показывать никому, кроме него («Не рассказывай маме»), потому что они не поймут. Натаниэль пытается вспомнить, каким был когда-то – спортивным, даже популярным. И притворяется им.
– Так будет правильно – купить тебе новые туфли. – Его голос звучит странно и незнакомо, как по телевизору. Поведется ли она? Может ли он сойти за прежнего себя? Вообще, существовал ли тот человек когда-то?
– Не стоит, правда, – отвечает Фрейя.
И начинает убирать ногу, но Натаниэль не отпускает. Он словно тонет, а ее лодыжка – спасательный круг. Но она все же вырывает ее, не оставив ему другого выбора, кроме как показать свою дикую сторону.
– Пожалуйста, – умоляет он, – позволь мне купить тебе туфли.
Фрейе не нужны новые туфли. У нее дома они выставлены целыми рядами; многие из них, как та выброшенная пара, были подарены в надежде, что она прорекламирует их в интернете. Раньше Фрейю будоражили все эти бесплатные вещи в обмен на ее слово. Но теперь, когда она знает, что все это скоро может закончиться, туфли кажутся свинцовыми.
Натаниэль ни в коем случае не должен покупать ей туфли. И уж точно не за 375$, как те, на которые его стошнило. Интересно, есть ли у него вообще такие деньги?
Она представляет его кошелек: одинокие купюры, помятую фотографию, сложенную визитку. Смотрит на его обувь – пару грязных кед, на которых, она готова поставить 375$, подошва протерлась до дыр.
И она победила бы в этом пари.
Но тут она понимает: он – это ее ответственность. На сегодня он – ее человек. Ей не нужны новые туфли, но она не желает, чтобы это заканчивалось. Поэтому, если Натаниэль хочет купить ей новые туфли, она позволит ему.
– Ладно, – соглашается она, – давай купим мне туфли.
Кого это больше всего осчастливило? Харуна, Натаниэля или Фрейю? Сложно сказать.
Указанный Харуном магазин оказывается сетевым, Фрейя раньше закупалась в таких местах, но в последние годы перестала, потому что «мечтай об этом, будь этим».
Внутри пусто, есть удобные сиденья, но Фрейя показывает на скамейку снаружи.
– Подождите здесь.
Звучит как команда. Ей говорили, что она бывает слегка высокомерной, стервозной. Она читала, как люди язвили насчет этого. «Мы были нужны ей, когда она начинала, но сейчас она для этого слишком хороша», – пишут они. «Нет, – хочется ответить Фрейе. – Вы мне все так же нужны». Но ей запретили отвечать, и молчание словно подтвердило их подозрения. Хейден сказал ей забить на это. Некоторые из ранних фанатов всегда будут чувствовать себя преданными, когда раскроется их секрет. Но Фрейе от этих слов легче не стало. Она не хотела никого предавать.
Но и не могла позволить Натаниэлю зайти в магазин, потому что не собиралась тратить пятьдесят долларов, которые он сунул ей в руку.
– Девушкам и обуви требуется некоторое время, – смягчив голос, добавляет она.
И Натаниэль впервые улыбается.
– Сколько захочешь, – говорит он, и, кажется, совершенно искренне. Первый парень с такой реакцией.
– Да, не торопись, – соглашается Харун.
Второй.
Оставив их на улице, она заходит внутрь, осматривает товар и вдыхает запах новой кожи.
– Вам что-нибудь приглянулось? – спрашивает продавщица.
Перед выходом в свет Фрейя с мамой просматривают фотографии, сделанные стилистом, с различными образами для определенных мероприятий. Никогда нельзя надевать один наряд дважды. Иногда ей нравится одежда, иногда нет, но всегда возникает ощущение, будто она играет в переодевание. «В этом весь смысл», – говорит ей мама, которая с каждым днем все больше походит на Хейдена.
Фрейя просматривает туфли и останавливается на оранжевых балетках с плотной резиновой подошвой. Переворачивает их. Восемьдесят долларов, но скидка в пятьдесят процентов. Когда Натаниэль дал ей пятьдесят долларов, она взяла их, но только чтобы утихомирить его, сама же планировала позже как-нибудь вернуть ему эти деньги. Но все равно ей кажется правильным уложиться в бюджет Натаниэля.
– Я возьму вот эти восьмого размера, – сообщает она продавщице.
В ожидании балеток она достает телефон, но прежде чем включить его, выглядывает в окно. Харун и Натаниэль сидят бок о бок, сложив руки на коленях, словно послушные дети в ожидании мамы. Глядя на эту парочку, она ощущает тепло в груди.
И тогда убирает телефон назад. Продавщица приносит балетки, и Фрейя их надевает. Идеально впору. Фрейя расплачивается кредиткой и возвращается к парням.
– Я голодна, – выйдя из магазина, объявляет Фрейя, хотя это совсем не так. – Где нам поесть?
Она говорит высокомерным тоном, чтобы показалось, будто обед был запланирован еще несколько недель назад. Пытается скрыть тот факт, что если эти два незнакомца откажутся, никто не составит компанию ей, у которой якобы миллион друзей.
Она смотрит на Харуна. До сих пор он был ее союзником. Поможет ли он теперь?