– У нас нет готового материала, – ответила Сабрина. – Мы не можем взять из воздуха новую песню.
– Как насчет «Пропасти между нами»? – спросила мама. Мы тогда работали над этой песней. Мама снова переключилась на заметки. – Так, посмотрим. Его ассистентка сказала, он хочет услышать что-то уникальное и… – Она просмотрела заметки в поисках точных слов. – Принадлежащее только ему.
«Принадлежащее только ему». Вот оно, предупреждение.
– Похоже, придется обойтись «Пропастью между нами», – поверженно сказала Сабрина. – Мог бы он дать нам больше времени.
– Вообще-то, – заговорила я, – у меня есть кое-что еще.
– Нет, ничего у тебя нет, – рявкнула Сабрина. Вот такая у меня сестра. Если она не видит – значит, этого не существует.
Мама посмотрела на меня и, поняв, что продолжать я не собираюсь, сказала:
– Если у тебя что-то есть, давай послушаем.
– Да, – съязвила Сабрина, – давай послушаем.
– Вообще-то, ты это уже слышала, – ответила я Сабрине.
– Что?
– «Маленькое белое платье». Ты назвала эту песню «жалким куском сентиментального дерьма». – Я достала телефон и открыла аудиофайл.
На обычно бесстрастном лице Сабрины отразилось море эмоций: злость, отвращение, боль.
– Ты записала ее? Без меня?
– Не всю целиком… – запинаясь, пробормотала я. – Только часть вокала, ударный фон припева и связку. Потому что подумала, если ты услышишь…
Она прервала меня взмахом руки.
– Я не изменю своего мнения насчет этой песни.
Я привыкла к твердому мнению Сабрины и ее праву вето, но ее высокомерие меня взбесило. И случилось это еще до того, как она произнесла:
– Слушай. Только я буду с тобой честна. Автор песен из тебя так себе. Твои песни такие сентиментальные, такие незрелые. Пишешь как любительница.
– Мне семнадцать! И если не ошибаюсь, мы с тобой обе любительницы.
– А разве план не в том, чтобы перейти на следующий уровень? Но с этой песней ничего не выйдет.
– Почему ты ведешь себя так…
– Как будто завидую? – продолжила она. И хохотнула. – Завидую тебе?
«Как будто весь контроль у тебя», – хотела сказать я. Но ее предположение тоже подходило.
– Давайте сделаем паузу. – Мама повернулась к Сабрине. – Может, хотя бы послушаем ее?
Даже когда это была моя песня, учитывалось только мнение двоих. Они всегда будут командой.
Сабрина откинулась на спинку стула, больше не возражая. И сверлила меня взглядом, как бы бросая вызов.
Я нажала на кнопку воспроизведения.
Я сказала, что хочу лишь
Маленькое белое, маленькое белое платье.
Я сказала, мне нужно лишь
Маленькое белое, маленькое белое платье
Ты помнишь? Мы раньше пели:
Eshururururu, eshururururu,
Eshururururu, hushabye, hushabye, hushabye…
Дальше следовало еще два куплета, но Сабрина бросила на меня такой ядовитый взгляд, что я не осмелилась их оставить. Выключила запись.
– Ты уловила идею, – сказала я маме.
Она выглядела удивленной, точно не узнавала ни песню, ни человека, который ее пел.
– Ну, – протянула она, – это весьма необычно.
– Она не обработана, но я хочу добиться легкого звучания, – добавила я. – Может, добавить ударных и пианино.
– Она уникальна, – заметила мама, – с эфиопской мелодией. Мне кажется, Хейден не слышал ничего подобного.
Она прониклась симпатией к этой песне. Я слышала это. И Сабрина тоже слышала. И решительно воспротивилась.
– Я не буду это петь.
– Милая, – пролепетала мама, – давай будем профессионалами.
– Профессионалами? Разве профессионально озвучивать проблемы с папой перед Хейденом Бутом?
– О чем ты говоришь? – закричала я.
– Прошло семь лет, – ответила она, постукивая по груди. – Смирись уже.
– Сама смирись!
– Может, и смирюсь. Может, я устала о тебе заботиться.
– Так вот как ты это называешь? Потому что, по-моему, ты только дискредитируешь меня. Задвигаешь.
Когда я злилась, то закипала. Когда Сабрина злилась, то замирала. Это одно из многого, что различало нас. Но в тот момент атмосфера изменилась. Сабрина закипела от гнева, воспламенив всю комнату, а потом все эмоции сошли с ее лица, ее голос стал ледяным.
– Если выберешь эту песню, – сказала она, – будешь петь ее одна.
Мы договорились петь «Пропасть между нами» и всю ночь репетировали, даже не разговаривая. И когда на следующий день поехали в офис к Хейдену, тоже не разговаривали. Но когда двери лифта открылись, то моя злость испарилась и я ощутила тоску по дому. Мне хотелось вернуть все назад. Спеть, как тем вечером в кровати, или взять сестру за руку, как на прошлой встрече с Хейденом. Но Сабрина стояла, опустив руки и сжав их в кулаки, лицо безэмоциональное, как у статуи.
Мама связалась с ассистенткой. Мы с Сабриной сели.
– Сабрина, – прошептала я, – насчет «Маленького белого платья»…
– Не надо! – прошипела она. Развернулась ко мне, вперилась взглядом и открыла рот, чтобы продолжить, но в этот момент ассистентка Хейдена позвала ее по имени. Она поднялась. Я тоже.
– Он хочет встретиться с каждой по отдельности, – сказала ассистентка.
Меня окатило волной страха. Это как наблюдать за девушкой из фильма ужасов, которая в одиночестве спускается в подвал. Хочется закричать, но даже если сделаешь это, она не послушается.
Сабрина вошла в кабинет, и я села рядом с мамой, судорожно подергивая ногами. Мама положила на них руку, но не помогло. Через закрытую дверь я слышала, как Сабрина исполняла «Пропасть между нами», которую мы должны были спеть вместе. После этого она оставалась внутри еще долгое время, их бормотание невозможно было разобрать. Мама начала нервничать.
– Интересно, о чем они говорят? – произнесла она, бесконечно поглядывая на телефон, словно Сабрина могла мысленно написать ей новости в сообщении.
Я уверяла себя, что Хейден снова рассказывал ей о славе. Уверяла, что Хейден расспрашивал ее о наших видео и о нашей стратегии, узнавал, кем она видела себя через десять лет.
Но не могла отделаться от дурного предчувствия, что мы вошли в это здание как Сестры Кей, а выйдем кем-то другим.
Затем я снова услышала пение Сабрины. Но не «Пропасть между нами» и не одну из наших песен. Она пела «Tschay Hailu». Песню, что пел папа. Нашу первую совместную песню.
И тогда я поняла. Она предала меня.
Глава 4Надо делать все правильно
Когда они выходят из кафе, что-то меняется. И никто не может сказать, что именно. Но Натаниэль знает, что слышал песню Фрейи и ранее, хотя ни разу в жизни не смотрел видео на Ютьюбе. И Фрейя помнит парня Харуна, хотя получает сотни тысяч комментариев. И Харун сегодня здесь, с Фрейей, настоящей Фрейей.
Пока они куда-то идут, Натаниэль робко спрашивает, что случилось с голосом Фрейи.
Она и прежде задавалась этим вопросом, но до сих пор не нашла ответ. Она рассказывает Натаниэлю и Харуну про тот день, когда все пошло наперекосяк, как она усердно пела, даже слишком усердно, а следующим утром не смогла выдать и строчки, и все решили, дело в надорванных связках. Фрейе дали отдохнуть утром, персональный массажист Хейдена сделал ей массаж. Но во второй половине дня стало только хуже, а на следующий день – хуже некуда. И она знала, что это не надрыв – его бы она почувствовала. Это была пустота. Она всегда умела петь, всегда знала, как это сделать, а сейчас казалось, будто душа покинула тело. «Не накручивай себя», – посоветовала мама, но это означало, что Фрейя в беде. Она спела первую ноту, как только родилась. Она пела точно так же, как и дышала, – автоматически. И вдруг не смогла. А иногда едва могла дышать.
– Когда это произошло? – спрашивает Харун.
Фрейя вздыхает. Миллион лет назад. Настолько уставшей она себя чувствует.
– Три недели назад.
– Три недели! – восклицает Харун. – Это ничто. Разве они не могут подождать?
– Могут, но не станут, – отвечает Фрейя. – После сегодняшнего осмотра у врача Хейден вызвал меня в офис. Уверена, чтобы выгнать. Вот почему я не поехала. Он не сможет меня уволить, если меня там не будет.
– Но прошло всего три недели, – повторяет Харун. Кажется, он слишком на этом зациклился. Он не знает, что время Хейдена измеряется золотом, а три потерянные недели – это счет, который никто из них не потянет.
– Я потеряла свое место, – объясняет Фрейя. – Через две недели он займется Лулией.
– А ты не можешь записаться после Джулии? – спрашивает Натаниэль.
– Лулии, – исправляет его Харун.
– Ну Лулии.
– Это не так работает.
Фрейя устала об этом говорить, устала пытаться предугадать, что взбредет в голову Хейдену Буту. Что его удовлетворит. Что разозлит. Что сойдет за преданность, а что за предательство. Она знает, что он ее бросит. Мама в это не верит. Зачем кому-то два года инвестировать в человека, а потом просто отшить? Это неразумно. Но Фрейя знает, что, несмотря на его слова – «Искусство – это личное. А бизнес – нет», – у Хейдена все бизнес и все личное.
– Он стал легендой благодаря способности создавать артистов, – объясняет она Харуну и Натаниэлю. – У него есть формула, которая работает. Всегда работала. Вот почему он так разборчив в плане того, с кем общаться. Человек должен обладать весьма специфическими качествами.
Такими, как талант. Харизма. И голод. Возможно, Хейден обладает самой настоящей сверхчеловеческой способностью: может почувствовать, кто достаточно голоден, чтобы пойти на все, даже пожертвовать личной жизнью, независимостью… семьей.
Но она не рассказывает об этом Харуну и Натаниэлю. Вместо этого делится подробностями третьей встречи с Хейденом, первой после того, как отсеялась Сабрина, когда остались лишь Фрейя и мама. Он выложил весь свой план. Им понадобится два года, сказал он. Сестры Кей были известными, а вот Фрейя – нет. Нужно обратить фанатов Сестер Кей в фанатов Фрейи и привлечь еще новых. Они создадут страницы во всех соцсетях, выберут образ, при котором она соберет большую аудиторию, научат выступать перед толпой, повысят коэффициент качества, сделают ее имя нарицательным. Тогда можно будет выпустить первый сингл. После этого они сделают небольшой перерыв, создадут больше загадочности, заставят поголодать. И только тогда начнут работу в студии. Хейден предрекал, что после выхода альбом получит такой же успех, как альбомы Лулии и Меланж.