А эта еда. Он закрывает глаза, чтобы насладиться вкусами.
Он никогда не пробовал ничего подобного, но эти блюда почему-то знакомы ему, даже если он не может их назвать.
Зато Фрейя может назвать все ингридиенты: чеснок, тмин, имбирь, кардамон, мускатный орех, гвоздика… ее папа готовил с этими специями.
– Здесь есть пажитник? – спрашивает Фрейя, показывая на бирьяни.
Мама Харуна оживляется.
– Никто из моих детей не знает, что такое пажитник, не говоря уже о распознавании его среди специй.
– Его используют в эфиопской кухне, – отвечает Фрейя.
– Никогда не пробовала эфиопскую кухню! – восклицает мама Харуна. – Какая она?
– Много тушеного и соусов, таких же специй. Ее едят руками и с ферментированным хлебом.
– В Пакистане это тоже едят руками, – просвещает Абу, а потом, тщательно вытерев правую руку, умело накладывает в лепешку наан мясо, рис и соус.
Внимательно понаблюдав за ним, Фрейя делает то же самое, только не так умело, да и несколько капель соуса капает на скатерть.
Мама Харуна стирает их, отмахиваясь от извинений Фрейи.
– Мне нравится смотреть, как люди едят. – Она бросает взгляд на кухню, где Лиса до сих пор колдует над вином.
– Мне не хватает практики, – говорит Фрейя. – Мой папа – эфиоп, но он уехал много лет назад. Маме никогда не нравилась эфиопская еда, поэтому после его отъезда мы перестали ее есть.
Фрейя гадает, почему так вышло. Последние несколько лет у нее было достаточно денег и доступ к целому городу с кафе. Она могла бы есть эфиопскую еду, если бы хотела.
– Но ты помнишь специи, – подмечает мама Харуна. – Эта часть тебя никуда не денется.
– Надеюсь, – отвечает Фрейя.
– Ты должна готовить ту еду, откуда родом.
– Я совсем не умею готовить.
– Это легко. Я научу тебя, – предлагает мама Харуна. – Уверена, научиться готовить пенджабскую еду не так уж сложно.
– Я буду только рада, – улыбается Фрейя.
– Вот и договорились. Можешь прийти на урок кулинарии, пока Харун в отъезде.
В отъезде? Фрейя впитывает эти новости. Куда он уезжает? Она бросает взгляд на Харуна, но на его лице застыла маска ужаса. И тут Фрейя с запозданием понимает, что их пригласили на ужин не просто так.
«У меня есть просьба», – сказал Харун, когда они сидели на трибунах и наблюдали за игрой Финни и его друзей. В тот момент Фрейя сделала бы что угодно для парней. А семейный ужин казался плевым делом.
– Напомни, пожалуйста, сколько тебя не будет? – легко и непринужденно спрашивает Фрейя Харуна, не интереса ради, а чтобы дать понять: она подыграет, ему ничего не грозит.
– Шесть недель, – отвечает мама Харуна. – Мне будет так одиноко. Нужно чем-то заполнить свободное время.
– Простите, – вмешивается Халима, – но я сижу прямо здесь.
– Да, – признает мама Харуна, – но ты не хочешь, чтобы я учила тебя готовить. – Она с обожанием смотрит на Фрейю. – А Фрейя хочет.
– Фрейя хочет, не так ли? – спрашивает Халима издевательским тоном младшей сестры.
– Может, возьмемся учиться вместе, – предлагает Фрейя. На секунду она забывает, что просто играет свою роль ради Харуна, и представляет себя на кухне его мамы, от кипящих на плите кастрюль восходит пар, она окунает ложку и дует на нее, чтобы попробовать.
Фрейя смотрит на Харуна, который выглядит таким несчастным. А потом ее словно дергают за веревочку, и она ощущает его страдание, как свое, хотя не понимает, откуда это взялось.
– Если освоишь пенджабскую кухню, сможешь готовить для своего Натаниэля, – подстегивает мама Харуна.
«Своего Натаниэля». Стоит Фрейе услышать эти слова, подтверждение, как на душе становится тепло. Она не может скрыть улыбку. Даже не пытается.
– Возможно, – отвечает она.
– Похоже, ему очень нравится еда, – отмечает мама Харуна, наблюдая, как Натаниэль набирает нааном остатки соуса.
– Нет. Я ее обожаю, – поправляет парень.
– Не слишком остро? – спрашивает мама Харуна.
– Терпимо, – отвечает тот.
– Неплохо для gora, – хвалит Абдулла.
– Gora – это белый человек, – объясняет Лиса, вынырнув из кухни с пластмассовым стаканом со льдом и, предположительно, вином в одной руке и наполовину пустой бутылкой в другой. – Мило, правда?
– Это не унизительно, просто изобразительно, – бросает Халима. – Как называть кого-то блондинкой.
– В данном случае это комплимент, – отмечает Абдулла. – Не каждый может выдержать еду Амми.
– Под «не каждый» ты имеешь в виду меня? – интересуется Лиса.
– Я имею в виду людей, которые не привыкли к острой пище, – поправляет Абдулла. – Как Натаниэль.
– Это вызов? – спрашивает тот.
– Ну, ты еще не пробовал ачар-гошт, – отвечает Абдулла. – Если сможешь его съесть, завоюешь мое нерушимое уважение.
Натаниэль накладывает себе черпак тушеной баранины. Фрейя замечает в той порции, что он отправляет в рот, небольшой кусок зеленого чили.
– Стой, – кричит она. Но уже слишком поздно. Лицо Натаниэля охватывает огнем. Он тянется к воде.
– Никакой воды, – говорит Халима. – Станет только хуже.
Но Натаниэль ее игнорирует.
– Тебе нужен йогурт, – подсказывает мама Харуна и отправляется за ним.
Фрейя смотрит на Харуна, его лицо настолько же пепельное и бледное, насколько пылают щеки Натаниэля, тарелка настолько же полна, насколько Натаниэля пуста. Если Натаниэль и заметил неловкость Харуна, то никак этого не показывает. Она пытается поймать взгляд Харуна, чтобы отправить безмолвное сообщение, но занавес опущен.
Когда Натаниэль в третий раз подчищает тарелку – посуда остальных уже отодвинута, – мама Харуна поднимается, чтобы убрать со стола.
– Пожалуйста, – говорит Фрейя, положив руку на ее запястье, – позвольте это сделать нам.
– Я не могу, – отвечает мама Харуна.
Натаниэль поднимается и кивает.
– Мы настаиваем.
– Харун? Поможешь? – спрашивает Фрейя. Она хочет, чтобы он пошел с ними на кухню. Хочет, чтобы он оказался в безопасном пузыре их троицы. Хочет, чтобы он рассказал им, что происходит и как они могут помочь.
– Подойду через минуту, – лишь буркает он.
Фрейя относит на кухню стопку тарелок. Ей хочется поделиться своими соображениями по поводу Харуна с Натаниэлем, но когда тот приходит и встает у раковины рядом с ней, их бедра соприкасаются, она возвращается в парк, за сетчатый забор, в руках у нее бита, а Натаниэль так близко, что чувствуется каждый изгиб его тела, и ее разум становится чистым листом, на котором она рисует сердечки.
– Привет, – вот и все, что она может сказать, глядя на его отражение в окне над раковиной.
– Привет, – отвечает Натаниэль ее отражению.
Они ополаскивают тарелки и складывают их в посудомойку. Одна из мисок выскальзывает из рук Фрейи, и Натаниэль ловит ее.
– Снова меня спас, – комментирует она. – Кажется, ты весь день этим занимаешься.
– И ты тоже.
– Похоже, ты забыл, что я на тебя упала.
– Не забыл. Я рад, что ты на меня упала.
– Ты это уже говорил. Тебе нравится сотрясение мозга?
– Нет.
– Тогда почему ты рад?
– Потому что это спасло меня.
– Спасло тебя? От чего?
Натаниэль перестает мыть посуду, и хоть смотрит на отражение Фрейи, она чувствует, как его взгляд прожигает ее насквозь. Связывающая их веревка натягивается, поэтому между ними не остается места.
– От плана Б, – отвечает Натаниэль.
– Что за план Б? – интересуется Фрейя, ее голос сдавлен, но не как последние несколько недель.
Только Натаниэль не отвечает. В кухню заходит Халима с новой стопкой тарелок.
– Ребята, вы выставляете меня в дурном свете, – ворчит она.
– Что за план Б? – снова спрашивает Фрейя после ухода Халимы.
Натаниэль закрывает глаза и качает головой.
– Неважно.
– Быть медбратом хосписа?
– Возможно, – отвечает Натаниэль, глядя ей в глаза. – Или, возможно, это.
А потом целует ее.
Его рот на ее губах. Ее дыхание в его легких. Натаниэль может дышать.
Пальцы запутываются в ее волосах. Сжимают бедра. Натаниэль может чувствовать.
Его язык на ее шее. Ее губы на его горле. Натаниэль может ощущать вкус.
Его стон в ее ухо. Ее вздох в его ухо. Натаниэль может слышать.
Его глаза открываются. Ее глаза открываются. Натаниэль может видеть.
Пока Натаниэль целует Фрейю, а Фрейя целует Натаниэля, каждая клеточка его тела, которую он считал мертвой, которая, как ему казалось, не заслужила существовать, оживает.
Один поцелуй. Натаниэль жив.
– Ребята, вы уже закончили с тарелками? – спрашивает Халима.
Натаниэль и Фрейя отстраняются друг от друга.
– Эм, – протягивает Халима, краснеет и запинается, – папа хочет произнести речь. Так что, может…
Она переводит взгляд с одного на другого и останавливается на Натаниэле, который не скрывает своей радости.
Халима спешит прочь, стараясь не смотреть на них.
Они заливаются смехом.
– Похоже, нам пора возвращаться, – говорит Фрейя, но не уверена, что способна на это. Может, ее возбуждение не настолько заметно, как у Натаниэля, но у нее слабеют коленки. – Мне нужна минутка.
А Натаниэлю нужна не минутка. Ему нужна бесконечность.
– Где туалет?
– Думаю, наверху.
Он целует ее еще раз. В этот раз скорее чмокает, попадает в уголок улыбающегося рта. Когда он уходит, его возбуждение угрожает вырваться из кожи.
– Продолжение следует, – кричит ему вслед Фрейя. – Позже.
Подниматься по лестнице больно, но это приятная боль. Живая.
«Позже». Он не рассматривал такую возможность.
Фрейя возвращается за стол. Она парит, тает, мечтает о том, о чем не следует, находясь за одним столом с семьей Харуна.
– Где Натаниэль? – кто-то спрашивает ее.
– Сейчас подойдет, – отвечает Фрейя, и предвкушение его возвращения кружит ей голову.