От зрачка слезящегося до кончика пальца.
Слабое эхоПер. Ф. Гурфинкель
Эта ветка в моем кувшине
С цветами ее душистыми, желтыми
Слышала слабое эхо
Летнего шума
Моей души.
Эхо
Лета, пропавшего
В горький день.
Гости души в пору одиночестваПер. Ф. Гурфинкель
Цветы и насекомые к душе моей пришли
С ароматами и золотом, с линией тончайшей,
Испытать ее загадками.
Душе звездный свет принес
Движенья небес,
Ее испытать бесконечностью.
А в сумерках, когда поднимается боль,
Пришли вдруг слова одинокие
Со скрипкою, арфой и бубном
Играть
В печальной душе,
Петь в ней
О красе мира.
Женщина, дожившая до глубокой старостиПер. Ф. Гурфинкель
В женщине, дожившей до глубокой старости,
Нет и следа от бешенства огня,
От летнего сока.
Тонкое тело превратилось в воздух
И белеет во тьме, словно древняя притча,
Вызывая отвращение у людей коренастых
и в зеленых листьях шелковицы.
Семья картежникаПер. Ф. Гурфинкель
По утрам из подвала выходит
Птичка кудрявая, малая,
По двору ее голос летает
Прозрачный на диво.
Старший брат, пятилетний
Отвечает зовам рая
Звуком замкнутым, тонким как нить.
Мать на мадонну похожа
При свете лунном
И на блудницу при свете фонарей.
У отца лицо утопленника,
Лицо мертвеца.
Всю ночь я плакалаПер. Ф. Гурфинкель
Всю ночь я плакала,
Творец вселенной,
Может, есть смерть, в которой
Нет насилия,
Смерть, на цветок похожая.
Всю ночь я молила:
Если даже прах я,
Да будет во мне покой,
Чтоб на небо смотреть
Еще и еще и еще,
Расставаясь с его красотой.
Всю ночь я думала:
Многие твари живут
В груди моей, полной боли,
И рассказы разные.
Нужно зажечь свечу
И на них посмотреть,
Пока не уснула сном смерти.
Когда небеса — бушующее пламяПер. Ф. Гурфинкель
Когда небеса — бушующее пламя,
Не двигайтесь с мест, дома.
Дети находятся в вас,
Полные страхов внезапных и плачей.
И ночи мирные тоже.
Когда тишь прекрасная звезд
Охраняет их рост.
Старики обитают в вас,
Душу готовят свою
К расставанию с жизнью.
В вас дыханье больных,
И женщины на сносях
Вышивают цветы
И ждут.
И дети слепые,
Младенцы, что только родились
В вас.
Когда скалы рушатся
С грохотом,
И птицы испуганные
Улетают вдаль,
Не двигайтесь с мест, дома.
«Все это вдруг поковеркано…»Пер. С. Гринберг
Все это вдруг поковеркано,
потому что грусть
приобрела
привкус стыда
и душевной подавленности
перед людьми.
Нет.
Я не знаю,
будут ли ко мне добры
кипарисы на этом новом дворе;
кипарисы,
что напротив балкона,
будут ли моими друзьями,
как было
то грушевое дерево червивое,
или та гостеприимная ветвистая рощина,
раздававшая свои плоды
главным образом для голубей,
но также и случайным птицам.
ПирПер. Ф. Гурфинкель
Все миры собрались на пир,
Все миры.
Один за другим
Они факел зажгут
Во дворце тела, что празднует,
В замке, открывшем ворота
Солнцу
И боли,
И бурному бытию,
В царстве,
Заключившем союз
Под голос скрипок тоски
С океаном
И с чудом —
В храме нежности вечной,
Что высечен
Во тьме растаявшего мгновения.
Каждая лилияПер. Ф. Гурфинкель
Каждая лилия — остров
Мира обещанного,
Мира вечного.
И кажется,
Так близок
Ее аромат,
Так близок
Листьев покой,
Так близок
Тот остров —
Лишь лодку возьми
И пересеки море огня.
Я стояла в ИерусалимеПер. Ф. Гурфинкель
Я стояла
В Иерусалиме,
Висящем на облаке,
На кладбище
С плачущими людьми,
Кривым деревом.
Очертания гор неясные
И башня.
Вас ведь нет! —
Говорила нам
Смерть.
Тебя ведь нет! —
Она обращалась ко мне.
Я стояла
В Иерусалиме,
Расчерченном солнцем.
С улыбкой невесты,
В поле
У тонкой, зеленой травы.
Почему ты боялась меня вчера под дождем? —
Говорила мне смерть.
Разве я не сестра тебе,
Тихая, старшая…
Кармел незримыйПер. С. Гринберг
Когда умру,
когда я перейду в другую сущность, —
расстанется тогда Кармел незримый мой,
который весь во мне,
весь — средоточие счастья, —
его густая хвоя, унизанная шишками, цветы и облака
врезаны в тело мое, —
расстанется с другим Кармелом, зримым,
аллеями высоких сосен, нисходящих к морю.
Так разве наслаждение закатами багряными
от основанья смертного во мне?
И наслажденье ароматами трав,
или мгновенье в мареве надводном,
или мгновение возврата
к властному взору неба Иерусалима,
к высокому над всем высоким —
разве от основанья смертного все это?
Тогда закричит душа мояПер. Ф. Гурфинкель
Тогда душа моя закричит:
Губы запекшиеся,
Вы на одной стороне,
А мир на стороне другой,
Весь мир на другой стороне.
Ибо
В той комнате, залитой солнцем,
Я стояла
Так близко к ней,
Что рот мой касался ее лица,
Измененного смертными муками.
Произнесла она мое имя
Голосом,
Ночевавшим на дне морском,
Голосом далеким и тусклым,
Разбившим вдребезги зеркала
Серебряные.
Произнесли мое имя
Губы ее в дыму.
Дни горящиеПер. Ф. Гурфинкель
Дни горящие, летящие,
Когда я бежала от привязанности к вещам,
Когда думала —
Блеск вещей,
Утонченность манер,
Избыток учености и почета
Заставляют забыть вкус небес,
Засыпают колодцы.
Дни горящие,
Когда пели души:
Умереть как сыновья Аарона,
Богу огонь принося —
Возвышенней дома прелестного,
Выше лозы золотой.
Солнце осветило ветку влажнуюПер. Ф. Гурфинкель
Солнце осветило ветку влажную,
И листья золотые поймали
Зрачки;
Золота листья, блуждавшие
Ночь и день
В крови сердца,
Изменили свой вид.
А когда достигли
Души,
Ее одиночества,
Стали дальними знаками
Света,
Знаками с неба,
Знаменьями древними.
Не отдаляйся![16]Пер. Ф. Гурфинкель
Утешители входят во двор,
во внешний.
Вот они стоят возле ворот,
обращенных к долине смертных теней
и наводящих страх кругом, кругом.
Стоянье у ворот — это все, что по силам,
все, что могут взять на себя утешители.
Но ведь душа моя также на расстоянии верст
от самоощущений плачущего. Так предуказано.
Ты, сотворивший ночи и ветер,
ведь это против Тебя стенанье неуемное это.
Не отдаляйся.
Да не встанут стенами
миллионы лет световых
Между Тобой и Иовом.
Не отдаляйся!Пер. С. Гринберг
Утешители входят во двор
Внешний,
Стоят у ворот,
Обращенных к долине скорби,
и страх ее везде, везде.
У ворот стояние — это все,
Что по силам утешителям.
И душа моя на большом расстоянии
От «я» плачущего. Таков закон.
Творец ночей и ветра,
Ведь к Тебе обращен этот страшный плач,
Не отдаляйся —
Пусть не встанут преградой
Миллионы световых лет
Меж Тобой и Иовом.
Когда ты был здесьПер. Ф. Гурфинкель
Когда ты был здесь,
И твой карий взгляд защищал меня,
И наши мысли касались
Вдруг
Крылом крыла…
Когда ты был со мной
Среди дел преходящих,
Были стены друзьями старыми,
Что поведали нам древние легенды