В час сумерек.
Но вдруг в люстрах вспыхнет свет,
Обилие света
Прогонит ожидание.
Зазвенят бокалы,
Задвигаются челюсти,
Встряхнутся сидящие,
И кафе придет в себя,
И станет таким же неприглядным, как прежде.
Парень всем хорош…(Из народных песен)Пер. Р. Левинзон
Парень всем хорош на вид:
Принаряжен и побрит.
Погуляли у реки,
Попросил моей руки.
Закричала я в ответ:
— Нет, уж нет! Нет.
Парень был красив лицом,
Приходил ко мне с кольцом,
Все ходил, ходил за мной,
Стать молил его женой.
Рассердилась я в ответ:
— Нет, уж нет. Нет.
Но пришел старик — урод,
Он не просит — сам берет.
Бросил взгляд — и наповал,
Сердце в плен мое забрал.
И сказала я тогда:
— Я согласна. Да. Да. Да!
Тирца Атар
Так это былоПер. Л. Владимиров
Это было и есть.
Это — каждого времени знак.
Это было и будет, пребудет вовеки вот так:
Они жили, живут,
Это есть, это было и будет —
На библейской земле — легендарные люди.
Они знают Киннерет и знойную сухость пустынь,
Глушь окраин и неба бескрайнюю синь,
Есть они на дымящихся дальних границах —
Каждый прожитый час
Каждый раз вновь на песню ложится.
В прах крошатся труды, — песни в памяти вечно живут.
Дети спрятаны; парни упрямо ползут,
Заграждений колючки в тенях и в забвенье,
Но во взглядах огонь,
А в сердцах вдохновенье,
И еще что-то в них. Что? Какое горенье?
Были те, что ушли, не вернулись из битв,
Они смолкли, как песня, как звуки молитв,
Не пройдут — проплывут над тобою их тени
С легким ветром
И с первым дождем предосенним,
И со звуком шофара, и просто — когда плачет сильный.
Плачь же, сеятель, пой, на земле, увлажненной обильно.
Воскрешение на минутуПер. Я. Хромченко
Хотя ты не видишь
или невидим,
я вижу, что мы вдвоем.
Ты в старом коричневом кресле,
ты в кресле своем.
Ибо сейчас окончание дней на минуту,
и мертвые возвращаются на минуту,
и тихий Нил приносит тебя, шурша,
и ты поднимаешься из камыша.
Я смотрю. Я все время смотрю. Ты Моисей.
Я Мирьям. Я стою меж стеблей.
Ты лежишь в тростниковой корзинке. Несет тебя Нил,
берега наводняющий. Ты —
ты такой, как ты был.
Я вслушиваюсь в тебя.
Я глажу как будто все, что сказал ты: вечер
приходит для нежности. Он приходит, и жалость видна.
И ничто не приходит затем, чтоб страшить.
Я знаю. Я слов полна.
Иохевед Бат-Мирьям
«Спасибо, что дала мне подойти…»Пер. Л. Владимиров
Спасибо, что дала мне подойти
К тебе, судьба, и вспять пойти в тревоге.
Опять идти, идти, идти,
Все знать, все видеть, помнить по дороге.
Терпеньем, Господи, умерь мою тоску.
Любовью, жалостью пусть будет дух раскован,
И уподобь умершему листку,
который солнцем с ветром зацелован.
«За мною ты гналась без передышки…»Пер. Л. Владимиров
За мною ты гналась без передышки[5],
Сверкала в снах моих, как молний вспышки,
Как туча бурная среди громов,
Как в дальнем эхе — будущего зов.
Ты в каждом слове, в каждом предложенье
Присутствуешь с нездешним выраженьем.
Ты — тетива натянутая лука,
Ты — скрытый смысл, намек, ты — отзвук звука.
Меня догнав, в больничной белизне,
Ты вместе с медсестрой вошла ко мне.
Слеза, тебе послушная, бежит,
Сверкает, умоляет и дрожит.
«Ломая бурей, тучей нависая…»Пер. Я. Хромченко
Ломая бурей, тучей нависая,
Гналась, не оставляя ни на миг,
Врывалась в сон, как молния косая,
Как эхо, обгоняющее крик.
Ты открывалась на страницах книг,
Сгибала дни одной дугой тугою,
Ты заменяла мысль одну — другою,
Где смысл скрыт, а ясен черновик.
Меня настигла в белизне больницы, —
Палата, койка, медсестры глаза…
И на моей опущенной реснице
Дрожит твоя печальная слеза.
Эрец-Исраэль[6]Пер. А. Пэнн
Ты, закутавшись в синь, проживаешь,
Чтоб струною дремотной петь.
Огнерукий Господь завивает
Твою терпкую, знойную бредь.
Тени гор, городов, поселений
И пустынь в твоих крыльях цвели.
И души моей гамму волнений
Ты впитала в свой радужный лик.
Скрытоявленная! Необъятен
Твоей сути бескрайний размах.
До последней крупинки понятен
Мне земли твоей огненный прах.
И, непрошеный, дальний, случайный,
Я застывшим вопросом стою.
О, святись же[7], вошедшая тайной
Неотъемлемой в жизнь мою!..
Бредит влагой и тенью, вскипая,
Твой охрипший песок. Не спеша
Обнаженный пейзаж загребает
Вдаль плывущий верблюда шаг.
Ты проходишь такой же, чтоб стаей
Голосов на вершины взлететь
И, в потоках сияний растаяв,
До беспамятства плакать и петь.
О бездонная, чудом виденья
Ты кому-то приснилась навек.
Ты — вернувшийся лик отраженья
В неземной и пустой синеве.
Над тобой Божий дух мирозданья
Дрожь следов своих пролил, как кровь.
О страна моя, в муках сиянья
На порогах нездешних миров!..
Такая, как естьПер. Р. Левинзон
Как есть пред тобою, другим не подстать,
Совсем не прелестной, без красок наносных
Плохой, бунтовщицей, дикаркой несносной —
Вот так пред тобою хочу я стоять.
Измерено все уже — тело и мысль,
Измерено все уж, и найдено слово…
Душа моя ввысь подымается, ввысь,
Тиши избегая и плена людского.
Слова не поднимут меня над судьбой,
И в страхе внезапном я их потеряю.
Вот так говорю, говорю я с тобой,
И в каждом мгновении я умираю.
И суша, и море в сиянии дня
Встают предо мною видением сонным,
И нет ничего, лишь пути для меня,
Вверху и внизу — синь темна и бездонна.
Не станет меня, и в притихнувший свет
Когда доползут запоздалые вести…
И нету награды, прощения нет —
Греху, покаянью, раскаянью, мести.
Такая, как есть, я стою пред тобой —
Дика, непокорна всегда и повсюду.
Я плачу мятежно над горькой судьбой,
По той по себе, какою не буду.
«Пахнет пылью, водой…»Пер. А. Гинзай
Пахнет пылью, водой обжигающий зной,
Суша запахом тела пропитана.
Небо, небо в дыму — путь закрыв пеленой
Разомлев, не спешит расступиться.
Пересечь лишь решись! И уже в пути,
На дороге привычной, знакомой
Ты чудесный и странный мир ощутишь —
Провозвестник цели искомой.
Ты станешь и храмом, и праздником в нем,
Тропою и странником нищим.
И родится из памяти смены времен
Отчаянья буря: постичь их!
И сойдешь ты во прах,
Молчалив, одинок,
Словно с гор ледяных родник.
На эти места изольется Бог:
Там, где тень твоя упала на них.
ПрощаниеПер. А. Гинзай
Уйду, а заря, осветив побережье,
Придет, как дитя, средь ракушек резвясь.
Ясна, как слеза, весела, как надежда —
Немая с грядущим связь.
Роспись по солнцу, прохладе и теням
Поставит размашистым почерком,
Не зная, не помня мой облик бренный,
Скромное имя и прозвище. —
То, что пело в пути о счастье,
Горечь утрат и ошибок храня,
И затянувшееся обещанье
Моего Великого дня.
Былое, его аромат или отзвук,
В кувшине храню голубом и звонком,
И в старом китайском рисунке, что грезит
О вечном своем мотыльке,
Стебле тонком.
В немногих книгах, которые шепчут
О реках, струящихся лунною ночью,
Даря мне простор просветленный, четкий,
Торжественно-теплое одиночество.
А миг расставанья настанет, раскрыв
Даль ушедшего в прошлое утра —
Все вспомнится мне и на мой призыв