— Позвольте… — потянулась она к моим волосам, и вот уже локон за локоном начала разбирать их, затаив дыхание. — Такие красивые и мягкие… Вроде светлые, будто мёд, а как солнечный свет упадёт, вспыхивают медью!
— Рия… — мягко и негромко протянула я, как бы напоминая ей о своём вопросе.
И она сдалась:
— Негоже мне расхаживать ночами по замку. Запрещено это, особенно девушкам. Опасно. Накажут меня, если узнают.
— Не узнают, — тут же поспешила заверить её. — Но почему тогда ты рисковала?
— Я… — её рука дрогнула, отчего гребень больно потянул волосы. — Простите!
— Ты не обязана отвечать, — кивнула я.
Кажется, догадавшись, что могла делать девушка ночью в коридорах замка…
Точнее, куда или от кого она могла идти.
И пусть это так чуждо мелариям, пусть нравы у дев Иисиды отличаются от наших, осуждать я не имею право. Хотя бы от одного этого — она не мелария.
Это мы и глаз порой не смеем поднять на мужчин, коль не обещаны им или не ко времени это. Так уж воспитаны, так у нас принято. Девы Иисиды другие, и не плохи этим. Просто мне всё ещё непривычно.
Но, похоже, Рия предугадала мои мысли и вспыхнула, будто свечка. Даже кончики ушей покраснели!
— Хели, вы не о том думаете! То есть, о том… Но, уверена, не так! Я не… Я никогда бы… То есть, — и она вдруг выдохнула, замирая, будто так хотела кому-нибудь признаться, что готова была довериться мне, мало знакомой чужачке: — Это Амил.
Я уже замечала, как она смотрит на него, но всё же в недоумении обернулась к ней и стала ждать дальше, невольно заинтересовавшись.
И Рия, слегка успокоившись, охотно продолжила:
— Мы ведь из разных миров. Буквально. И он гораздо старше меня. Амил никогда не обратит внимания на маленькую, бедную человечку… Должно быть, не знает даже, — прижала она ладошку к своей груди и опустила подрагивающие тёмные ресницы, — что я думаю о нём. Не замечает, как провожаю взглядом. Говорить не хочет со мной. Да и о чём? А я… Не мешаться же у него под ногами. Приближённый к властелину, занятый, постоянно такой, мм, трагично-задумчивый, загадочный. Красивый…
Красивый, надо же! Он то?
Ну да что уж…
А Рия продолжала уже с печальной, лёгкой улыбкой на губах:
— Боюсь, если надоем ему, постоянно натыкаясь на него то тут, то там, тогда и вовсе отошлют меня из замка… Что оставалось мне, Хели? Лишь крадучись бродить ночами по пустым и холодным коридорам, прячась в плотных тенях, чтобы добраться до его комнаты, приоткрыть тихонько двери и… наблюдать за тем, как он спит. Или сидит у окна. В лунном свете, — голос её понизился до мечтательного шёпота, — от которого кожа его выглядит ещё белее и прозрачнее. А лицо более выразительным. И кажется в эти моменты, будто он сошёл с древней фрески какого-нибудь храма, где был если не божеством, то мудрым молодым демоном…
Она говорила это, делилась сокровенным, водя гребнем по моим волосам, и мне сделалось так странно хорошо и печально! Как, должно быть, здорово мечтать о ком-то, не омрачая это ничем, в том числе безнадёжностью.
Хотя, как знать, быть может Рию всё же может ждать счастье с Амилом? Одно его присутствие в этом замке — уже чудо. Видимо, удивляться больше ничему нельзя. Поэтому возможно всё.
— И он не знает? — спросила я, когда на волосах моих защёлкнулась серебряная заколка. — Ни разу не заметил тебя?
— Замечал… — отозвалась Рия тихо, заставив меня подняться и снять платье, чтобы примерить то другое, нарядное. — Я говорила ему, что мне дурно. И он, кажется, верил… Или понимал, что вру, оправдываясь, и жалел меня, не подавая виду.
Я молчала, не находясь, что сказать. Но с губ сорвалось непрошеное:
— Это красиво…
— А? — настал черёд удивляться Рии.
— То, что у тебя есть… Это выглядит красиво. И, быть может боги сжалятся над тобой, наблюдая за этим, и однажды…
— Ой, что вы! — прервала она меня, всплеснув руками. — Надеюсь, боги не видят мой позор, — и покраснела вновь.
А я, не сдержавшись, рассмеялась.
И только думала извиниться за это, как Рия засмеялась в ответ.
Возможно, у меня всё-таки появилась подруга здесь…
— Вам…
— Тебе, — поправила я её.
— Тебе очень идёт, — отступила Рия от меня на шаг, любуясь моим видом.
И я взглянула в зеркало.
Видели бы меня мои друзья и названный брат… Платье будто живое, словно из капель воды на золотом песке, и перламутровых крыльев стрекоз. Оно переливалось и колыхалось при каждом моём движении, а волосы, собранные с одной стороны, казались распущенными и выглядели шёлковыми.
Только вот…
И от мысли этой взгляд мой потускнел.
Ради кого я нарядилась?
— Что-то не так? — тронула Рия мою руку. — Вы… ты из-за слов Амила? О, я уверена, что всё будет хорошо!
— Отведи меня к властелину.
— Боюсь, разгневается он… — нахмурилась Рия.
— На меня, не на тебя же. А откажешь, я сама пойду!
Глава 11
Этаро
Над кружкой поднимался пар. Я почти не чувствовал горечь кудина. Он мне, что вода…
Почти ничто не задевало меня, не доставляло радость, не давало мне вкус… Будто сила моя давно иссушила моё собственное сердце. Если и вовсе было оно у меня.
Сдержался едва, чтобы не приложить к груди ладонь. Пусть та и была в перчатке. Пусть и знаю, что самого себя мне не превратить в пепел, а будто остался страх, когда думаю про своё сердце, что действительно заставлю его замереть.
А хотелось бы проверить, всё ли ещё бьётся оно в груди… В клети из рёбер, в багряно-алой тьме.
Пар поднимался над тяжёлой чёрной кружкой, в которой тонул солнечный свет.
Мне лучи те казались уже не золотыми, а серыми. Так бывает порой, если долго смотреть на всепоглощающий свет — краски меркнут.
Или так происходит лишь со мной?
Зал так просторен… Колонны его белы, будто высушенная на солнце кость, пол — точно приглушённый, лишённый блеска янтарь, окна — вся стена, сверху расписаны разноцветными узорами, из-за чего на мне то и дело отражался витражный рисунок.
Он словно отпечатался и на самом воздухе. И я отчего-то никак не мог заставить себя подняться с высокого, тяжёлого кожаного кресла-трона и уйти по делам.
Дрёма подступала ко мне, хотя кудин был так крепок… Мысли затягивали в свой водоворот. Руки чесались от желания покрепче сдать рукоять меча и в одно мгновение закончить с мелариями войну.
Но нельзя. Нужно всё сделать правильно и осторожно. К тому же люди уже почти поверили, что я не монстр. А власть лучше держится не на страхе (точнее, не только на одном страхе), а на любви…
Но вот мысли эти разлетелись, как стая воронья, напоследок оглушая своим гомоном.
Не слышал, странно, чтобы кто-то предупредил меня о визите моей невесты. Мы должны были увидеться с ней на ужине, когда, как думал я, она успеет смириться со своей участью, да и чувствовать себя будет лучше.
Но двери распахнулись и Хель бесстрашно вошла в зал, оставляя на пороге свою служанку. И растерянных, ожидающих моего гнева стражников. Видно те не посмели остановить её, а она не дала им шанса оповестить меня.
Что ж, забавно.
Подол её платья распускался при каждом её шаге, кристаллы, пропуская сквозь себя свет, обрамляли Хель в ворох бликов и искр. Волосы её, локонами спадающие с плеч, казались медными. В серых глазах вместо страха горел гнев.
Краски… они вернулись.
Я огляделся, будто очнувшись ото сна, видно выглядя слишком удивлённым, чтобы не ввести мою невесту в замешательство и не сбить её с мысли.
Потому что она замерла напротив меня, не решившись шагнуть на ступень, ведущую к трону. Так и оставаясь там, где я смотреть смогу на неё лишь сверху вниз.
Девочка…
А всё же, правда, какое она ещё дитя…
— Мои уши! — прозвенел её голос, разлетаясь по залу мелодичным эхом.
И я, не ожидая, что первым услышу такие слова, рассмеялся.
Двери в зал тут же захлопнулись, заставляя Хель подпрыгнуть от неожиданности.
Бедняжка тут же завертелась на месте, убеждаясь, что осталась здесь наедине со мной. Служанка её, верно опасаясь, что заберу её сердце и зачарую смехом, удрала отсюда, притаилась с той стороны двери.
Не осуждаю.
Ведь доля правды в слухах обо мне действительно есть…
— Что? — прерывая смех, спросил я, постукивая по подлокотнику кресла украшенными перстнями пальцами.
— Мои уши, — как-то по детски упрямо нахмурившись, повторила Хель, — не смей их трогать!
— Я и не собирался, — пожал плечами.
— Пусть никто, — исправилась она, — никто не трогает их! — на глазах у неё блеснули злые слёзы.
Так мило…
— Тебе нечего бояться, — попытался успокоить её.
— Не смей!
Надо же, теперь вздрогнул я.
А сердце моё забилось жгуче и горячо (доказывая, что всё-таки ещё живо…), когда Хель, метнувшись ко мне, вцепилась в мои плечи своими тонкими, дрожащими от напряжения пальчиками. И пристально вгляделась мне в глаза.
Она так близко, что я ощущал её порывистое дыхание на своём лице. Видел себя в широко-распахнутых серых глазах, и изображение моё дробилось от её слёз.
— Не стереть тебе мой народ, — проговорила она, не разжимая своей хватки, — и не стереть меня, убрав отличия между мной и людьми. Или так меларий боишься, что ту, которую заставить вздумал стать твоей женой, хочешь на части изрезать, лишь бы облик её истинный забыть? Или молвы людей опасаешься, не уверенный в своей власти над ними?
Я усмехнулся.
Боюсь отталкивать её. Вот, чего боюсь, так это ненароком навредить ей. Поэтому даже не прошу, а лишь спрашиваю, остро изогнув бровь:
— Присядь ко мне на колени?
И она отпрянула в тот же миг, как только моя рука коснулась её талии, чтобы притянуть к себе, не дожидаясь ответа.
— Я тебе не игрушка, слышишь? — на этот раз она озиралась явно в поисках того, чем бы в меня запустить.
— Не игрушка, — согласился я совершенно искренне. — И это нормально, что не понимаешь пока всего и думаешь, будто зол я и жесток.