Такие принято надевать на обрядах меларий…
Несмотря ни на что, меня тронула эта деталь. Внимание властелина к нашим традициям.
Я замерла у зеркала, прижимая ладонь к груди. А Рия продолжала что-то с воодушевлением говорить, расписывая, каким, должно быть, замечательным выйдет завтрашний день.
— … ну да пора, — спохватилась она, — надо снять платье, я осторожно повешу его, чтобы оно не помялось. И мы продолжим. А то в купальне остынет вода! То есть, молоко. И специально для вас раздобыли целебные и благоухающие масла. И в клети заперли разноцветных птиц, которые поют, как в последний раз в жизни! И…
Да, и дары, и драгоценности, и украшают к празднику замок, и беднякам раздают хлеб. И я считаюсь сегодня будто божеством. И всё здесь для меня. И каждый встречный на моём пути будет склонять передо мной голову.
Пока я не стану женой Этаро. А значит — его собственностью.
Не менее ценной, но уже, видимо, не богиней…
В подачи Рии всё звучало, конечно, более радужно и радостно. Быть может поэтому я невольно поддалась ей, заразилась её настроем и сумела забыться?
Сама не заметила, как смеюсь, оказавшись в горячей белой ванне и, поймав Рию за руку, опрокидываю её в благоухающее молоко.
И другие девочки-служанки, которые то подносили ко мне различные склянки, напитки и еду, то подливали горячего молока, то играли на арфе, всплеснули руками, ахнув, наблюдая такое кощунство.
Ванна то эта священна, лишь для меня одной! Даже еды никто не касался в замке в этот день. Кроме меня. Ну, и некоторых жителей Иисиды, которым раздавали хлеб.
Я же, заметив ужас Рии, которая будто попавший в лужу кот, в панике попыталась выбраться из ванны, лишь громче рассмеялась, вновь хватая её за руку.
— А ну стой! Поздно уже бежать! — и сдула с её локонов пышную белую пену.
Рия не выдержала и плеснула в меня “водой”, заставив служанок отпрянуть в сторону, забрызгав подол их платьев.
— Вы очень жестоки, госпожа! Это ведь ритуальная ванна!
В ответ я сорвала со своей головы венок из лилий и надела его Рие на голову.
— Ну, вот, — любуясь ею, заключила я, — теперь и ты невеста!
— Ой, прям таки, — заулыбалась она, всё пытаясь рассмотреть себя в отражении зеркальных колонн, которые подпирали высокий куполообразный потолок. — И кто же жених? А то я не против, из меня вышла бы хорошая жена!
Внезапно хлопнувшая дверь заставила всех замолкнуть и прервала девичий смех.
Я же с появлением здесь Амила едва ли не с головой ушла под воду. Хотя он, видимо, считал, будто стыдиться его, лекаря, никто не должен. И застыл напротив ванны бледным высоким призраком.
Рия, пискнув, вылезла из воды и отошла в сторону, оставляя за собой белые, расползающиеся по светлому мраморному полу лужи.
Амил поклонился мне.
— Прошу прощения, госпожа, но другого времени у меня не будет. Мне нужно с вами поговорить. Пройдёмте со мной.
Интересно, что же сподвигло его прервать предсвадебный ритуал? Да ещё после того, как Этаро отчитал его и — почему то я была уверена в этом — запретил ему лишний раз меня тревожить.
Глава 18.2
Не знаю, могла ли я отказаться… Почему-то даже не предприняла попытки его прогнать. И вот теперь, набросив на плечи шёлковый длинный халат, больше похожий на изящное платье, я бесшумно ступала за Амилом по длинному коридору, который разукрасили яркие лучи, падающие из витражных окон.
Амил был мрачен… Настолько, что на полпути я уже жалела о своём решении и опасалась за свою жизнь. Как знать, вдруг лекарь настолько жесток, чтобы мстить мне за то, что властелин был недоволен им?
Но вот мы зашли в просторную круглую комнату одной из башен, а там и на открытый балкон, из которого открывался вид на равнину и Замерший лес. И Амил бросил на меня какой-то затравленный, болезненный взгляд.
— У всех… — он прочистил горло, облизав пересохшие от волнения губы и продолжил: — Почти у всех меларий есть дар. Мой — это показывать прошлое. Но лишь то прошлое, свидетелем которого я был. Хель, госпожа… Я хочу поведать вам тайну. Но прошу лишь об одном — чтобы ни случилось, не рассказывайте об этом никому, особенно Этаро.
Я напряглась, недоверчиво буравя его взглядом и раздумывая над такой странной просьбой.
— Зачем же тогда хочешь мне что-то рассказать? И почему именно теперь?
— Потому что вижу, что ты не успокоишься… Что сбежишь или предпримешь что-нибудь против властелина. А я… надеялся, что ты поможешь ему. Только вот, узнай он то, что я расскажу тебе… захочет ли тогда принять помощь? Всё сложно, Хель. Но ждать и на что-то надеяться я больше не могу. Поэтому доверюсь тебе, пусть и считаешь меня врагом. Позволишь? — протянул он ко мне руку.
И я, хоть и колеблясь, согласно кивнула.
Амил коснулся моего лба своей узкой прохладной ладонью, и земля ушла из под моих ног. Я ощутила, как падаю в пропасть, воздух свистел в ушах, но при этом был плотным, как ледяная вода. Но дышалось легко и спокойно, несмотря на сердце, что заходилось в груди и невозможность пошевелиться, будто я сама обратилась в лёд.
Когда же мне удалось распахнуть веки, я обнаружила себя на склоне холма, с той его стороны, где видна была зелёная долина, а небо казалось близким-близким. Руку протяни, и коснёшься пушистых, больших облаков, что поднимались, выплывали, казалось, прямо из-за холма. И, подсвеченные рассветными солнечными лучами, с одной стороны своей все, как одно, казались пурпурными и позолоченными.
А за спиной моей домик, деревянный, небольшой. Тёплый, уютный, увитый плющом. И песнь, что лилась из его открытого окна, казалась мне смутно знакомой…
Затаив дыхание, я подошла, забыв, что совсем недавно и вовсе не могла шелохнуться.
С дубовой двери был сброшен засов, и я открыла её легко. Перешагнула порог с опаской, пусть и понимала, что, по всей видимости, нахожусь в чьём-то воспоминании, в иной истории, а значит в другом мире. И меня никто не заметит здесь…
Дощатый пол под босыми ногами такой мягкий и тёплый. И к ступням ластятся солнечные лучи, влетевшие в комнату из окна. В печи погасшие угли, но над ними висит маленький чёрный котелок, над которым всё ещё тонкими лентами поднимается пар. Лавка под подоконником широкая, наверняка на ней можно спать. Вон и клетчатый плед всё ещё застилает её. С пряжей в углу под столом играется полосатый рыжий кот. И я невольно протянула сквозь пальцы несколько прядей своих волос, сравнивая цвет.
А у печи, возле маленькой аккуратной люльки, что стоит в стороне от прялки, сидит молодая красивая девушка с волосами белыми, точно лён. Качает её и поёт колыбельную. Но отчего-то я могу разобрать лишь несколько слов:
«Мой король, завтра будет новый день, и ты отыщешь дорогу домой. А пока луна на качелях из серебра, будет колыхать тебя. Колыхать тебя. Колыхать…»
Я прижала ладонь к груди, будто пытаясь удержать рвущееся сквозь рёбра сердце.
Эти строки… Их вспоминал Этаро.
Глава 18.3
Осмелившись, я подошла чуть ближе и попыталась заглянуть за укрывающую люльку прозрачную ткань. Но в этот момент дверь за моей спиной открылась и, вздрогнув, я обернулась.
Амил выглядел моложе. Высокий, стройный, с уверенным и цепким взглядом, он стоял прямо и пока ещё не был похож на странного призрака.
Женщина приветливо улыбнулась ему.
— Утро доброе.
Амил в ответ приветственно склонил голову.
— Принцесса, к сожалению, я пришёл с недобрыми вестями…
Принцесса?
Я с недоумением перевела на неё взгляд.
Она стала так мрачна… В плечах её на этот раз было заметно напряжение, а губы теперь лишь нервно подрагивали. И дрожащей рукой она заправила за ухо прядь волос.
За ухо, что было заострённым…
Принцесса… Наша, похищенная драконом принцесса!
— Говори, — вопреки всему твёрдо и звонко прозвучал её голос.
— Ваш муж погиб, сорвался со скалы и не смог взлететь под гнётом проклятия, что дошло до пика своей силы. Мне… мне очень жаль.
Она побледнела.
А я никак не могла понять, если она мать Этаро, то почему же отец у него был другим? Все мы знаем того, кто отдал ему трон. И это точно не дракон!
Принцесса поднялась, подняла своего сына, прижимая его к себе так крепко, будто его тоже хотели отнять у неё, и принялась мерять шагами пол.
— Не жаль тебе.
На этот раз от неожиданности вздрогнул Амил.
— Госпожа, не говорите так.
— Все вы желали ему гибели, все! Я сказала отцу, что хочу уйти. Без войн и битв. Он запретил мне признаваться в этом нашему народу. Клятву с меня взял, что не признаюсь, не опозорю его этим. Считал, что предаю тем самым его и всех меларий, уходя вопреки его воли к тому, кто обманул его. К тому, кто не хотел спасти нашего короля просто так. И я сдержала слово… А в итоге прячут меня здесь уж сколько лет! Прокляли мужа моего. И сыну моему наверняка передалось проклятие… И не смогу я до самой смерти показаться никому на глаза. Ибо к мелариям после всего не вернусь, а люди нас не примут. Что, — скатилась слеза по её щеке, — что станет теперь с моим сыном?
Амил подошёл к ней и протянул руки.
Принцесса несколько мгновений колебалась, но отдала ребёнка ему.
Амил долго, молча, смотрел на дитя в своих руках, а затем перевёл на принцессу скорбный, но решительный взгляд.
— Сейчас добрый друг вашего мужа взойдёт на трон. Отдайте ему ребёнка, пусть вырастит его, как собственного сына. Судьба Этаро — править. Негоже и ему ни за что пропадать вдали ото всех… И, как знать, быть может он сможет побороть проклятие и исправить всё. Быть может и вы… дождётесь этого времени и сможете быть рядом.
И она отступила от них, закрывая лицо руками, замирая в молчаливом согласии, пока Амил не вышел из дома с ребёнком на руках.
— Но она не дождалась, — вывел меня из морока его голос.
Мы по-прежнему находились на балконе.
И на мой вопросительный, полный слёз взгляд, пояснил: