Видимо, я не справилась ни с чем, о чём говорила она. К сожалению, вот я, взрослая уже, девятнадцать зим исполнилось совсем недавно. А ни мужа, ни сил, и невольно утонула я во зле. В темноте Его бездонных вертикальных зрачков…
Мать говорила мне, что Сумеречный мир — это сердце живущего некогда великого дракона. Он оставил нашему народу источник магии жаркой, как его кровь. И тем самым остался жив, навеки поселившись в каждом из нас, кто магии той коснулся.
Этаро… Отец его и он сам отчего-то считает, будто Сумеречный мир опасен для людей. И не должно быть рядом того, что людям неподвластно. Как не живут на склоне проснувшегося вулкана, что затмевает дымом чистые небеса, так не живут и с мелариями.
Только мы никому не несём зла.
Мой дом был усыпан цветами. Деревья пели под ветром свою песнь, звеня сочной зелёной листвой. Птицы не боялись меларий, ели у нас из рук. И ни одна не пострадала! Так отчего же люди должны пострадать?
Нет, загадкой для нас остаётся до сих пор, откуда такая ненависть к нам. С чего же смотрят на нас, как на диких зверей? Лишь силой в сути своей, да чертами во внешности отличаемся от людей.
Как и они от нас…
Или то просто боги за что-то разгневались? Быть может за то, что однажды, когда-то давно, когда ещё люди жили с нами в мире и почитали, как хранителей драконьей силы (а драконы правили ими долгие столетия), потеряли мы лучшую из меларий, которую клялись защищать и хранить от всякой беды?
Она была дочерью нашего короля. Словно белая лилия, нежная и прекрасная. Отец носил её на руках, никто никогда не обижал принцессу. Все считали её своей, все любили. И цветы тянулись к ней, когда проходила она мимо. И деревья скрывали её от бурь и ветров. И лунный свет серебром лился в её ладони, а когда умывалась она им, то селился в её глазах.
Но однажды отец её, покоряя новые земли, отправившись в путешествие не забавы ради, а по каким-то важным делам, был загнан стаей оголодавших волков в болото. И лёгкая поступь, и сила Сумеречного мира, не спасла его… Он был слишком уставшим и как назло оказался один.
Короля всё больше и больше затягивало в трясину. И когда он сделал последний глоток воздуха, мысленно прощаясь с жизнью, услышал треск. А там и чьи то шаги…
Дерево, упавшее рядом, стало мостом для незнакомца в чёрной мантии. Он присел на корточки, тонким прутиком взбаламутил воду рядом с головой короля, и болото прекратило тянуть того вниз.
— Что дашь мне за спасение своё? — спросил незнакомец, сверкая золотым огнём глаз из тьмы под капюшоном.
— Что угодно… — смиренно ответил король. — Меня дома ждёт дочь. Я должен вернуться живым.
— Дома? А у меня дома не было никогда. Небо — мой дом, но небеса общие, — задумчиво ответил незнакомец. — Я помогу тебе, а взамен отдашь мне свой мир.
Король пойти на это не мог. Решать такое не ему одному, а всем мелариям.
Однако знал он, что они отдали бы Сумеречный мир за него. И дочь, его маленькое светлое продолжение, ни за что бы не простила, откажись он и погибни в болоте.
— Отдам тебе, что просишь, — покорился король.
И оказался на берегу, прямо перед тропой, ведущей из незнакомых мест к дому.
Вернувшись же, встретив дочь, увидев, как мирно и хорошо вокруг, король решил, что может откупиться от своего спасителя иначе. Что никогда и никому не отдаст Сумеречный мир, и завоёванные или отданные ему людские земли, тоже.
И когда незнакомец явился за платой, меларии отказались куда-либо уходить или служить ему. Сам великий дракон — сказали они — оставил им пламя своей силы в прошлом, и землю эту, породнившись однажды с одной из них. И если кому-то и прогонять их из Сумеречного мира, то лишь ему!
Незнакомец рассмеялся. И смех тот, говорят, похож был на треск огня и песнь ветра.
— Что ж, а как насчёт потомков Его? — спросил он, распахивая за спиной стальные крылья.
Никто до того даже подумать не мог, что говорит с сыном великого дракона, когда был тот, как верили все, последним из рода своего и погиб уж много десятилетий назад.
— И не земли я просил у вашего короля, а мир, — выделил он, прошипев это слово, — его…
И, взлетев, схватил любимую всеми принцессу и скрылся вместе с ней в чужих, враждебных для меларий землях.
Много лет прошло, и не прошло ни дня, чтобы меларии не пытались её вернуть. Но безрезультатно — на чужой земле сила их была не так велика. А почитания нас людьми и отношение их к нам, как к высшим, стремительно таяло, сменяясь на презрение.
И, в конце концов, безутешный король проклял обманувшего его незнакомца, как и весь его род. После чего погиб, ведь слился со злом и тьмой, которой коснулся…
Говорят, порочный круг этот из обмана, жестокости и зла, так и не разомкнулся.
И вот, это коснулось и меня. Я почти в самом центре тьмы. И на самом деле я шла к ней намеренно.
Ведь у меня был план…
У меня был пузырёк с редчайшим ядом, который способен погубить даже крылатого властелина. Если знать, как подать его ему… Мне нужно было научиться печь хлеб так, как дано лишь мелариям, и угостить им Этаро.
Но теперь…
— Где? — сквозь полубред произнесла я, охваченная беспокойством, ведь яд хранился у меня в медальоне на шее. — Где мои вещи? Кто снял с меня всё? Как… — будто от смущения, на самом же деле от жара, заалели у меня скулы, — как посмели?
Мужской смешок, прозвучавший надо мной, был незнакомым и явно принадлежал не Этаро.
Глава 3.2
— Все меларии такие, — это уже говорил властелин, — им только волю дай, обвинят тебя в воровстве или лжи!
— Ну-ну, — ответили ему колким, хрипловатым голосом, — девочку ведь и правда переодели.
— Не оставлять же было её в грязи.
— Грязь и кровь на ней была твоя, — резонно заметил мой незнакомец.
Властелин лишь хмыкнул в ответ. А я изо всех сил старалась притвориться, будто вновь нахожусь без сознания.
Интересно, кто так смело тыкает властелину и не боится при этом лишиться головы? Ладно я ещё. Отчего-то я сразу решила, что пришла моя погибель, терять мне было нечего. А здесь говорят с ним… на равных?
— Я бы, — продолжал звучать этот странный, словно говорил старый ворон, голос, — на твоём месте не отмахивался от того, что произошло.
— Довольно.
Я едва не вздрогнула, хотя Этаро даже не повышал тон.
— Довольно, — повторил он уже более плавно, — ничего страшного не случилось. И люди ничего не поняли.
— Тебе стало плохо вновь. И это буквально прижало тебя к земле. Если бы не эта девочка, ты мог бы…
— Нет, — прорычал Этаро, прерывая его. — Ничего бы со мной не стряслось.
— Упрямец.
— Ты переходишь границы. Знай своё место! Что, — произнёс уже совсем иначе, явно закрывая тему, — с этой бродяжкой?
— Её обожгло твоим касанием. Не обратило в пепел, как должно было. Но обожгло внутри.
— Мм?
Сердце моё пропустило удар, я ощутила, как властелин костяшками пальцев, обтянутых кожаной перчаткой, проводит по моей скуле к подрагивающей на шее жилке. А там и ниже… И его пальцы осторожно и медленно подцепляют тонкую лямку платья и тянут с плеча. Вот-вот, и жар его прикосновений дойдёт до самого моего сердца…
Меня не касался так ни один мужчина. И мне не хотелось, чтобы даже в этом первым был Этаро.
— Обожгло не плоть… — попытались остановить его.
Но властелин, не обратив на это внимания, порвал вторую лямку моего платья.
— По крайней мере, если реальные повреждения есть, они не столь значительны. Но девочка ранена.
Мне показалось, что голос незнакомца стал напряжённым. Словно ему тоже не нравились действия Этаро. Я же едва сдерживалась, чтобы не оставить на его лице жгучую пощёчину.
— И она слышит нас, — попытались вновь его остановить, когда Этаро уже едва не снял с меня и без того тончайшее и открытое платье.
Глава 4
Рука властелина замерла чуть ниже моих ключиц, выпустив из пальцев красный шёлк и кружева.
Он чего-то ждёт? Или размышляет, что делать со мной? Или всё же я удачно притворяюсь и он верит, будто сплю?
Но нет, над самым моим ухом прозвучало тихое: «обманщица…», и кожу опалило его горячим дыханием, что в одно мгновение заставило меня отпрянуть. И я упала бы с высокой кровати, только вот попала в руки…
От удивления я забыла дышать.
Тот, кто подхватил меня, спасая от падения, был выходцем из моего народа.
Мужчина со странным голосом, высокий, слегка сгорбленный, что, впрочем, его ничуть не портило. Худой и какой-то острый, с белыми до прозрачности волосами, доходящими ему до лопаток и миндалевидными глазами, которые могли бы быть красивы, не будь они грязно-оранжевого цвета. Словно затянутая пеленой дыма луна или взбаламученная речная вода на берегу. И заострённые, большие уши. В отличие от моих, их уже никак нельзя было назвать почти человеческими…
Видимо, я слишком долго и удивлённо рассматривала его, пока он всё ещё придерживал меня, свесившуюся с края, за плечи. Потому что Этаро не выдержал и разнял нас, оказавшись между нами и грубо оттолкнув меня на постель.
В груди за рёбрами тут же что-то неприятно заныло и я крепко стиснула зубы.
— Одна тварь увидела другую, — описал недавнюю сцену властелин и отошёл к окну, сцепив за спиной руки. — Соскучился по своим, Амил?
Так вот, как его зовут… Странно, я никогда не слышала о нём. А слухи бы до меня дошли, узнай кто из меларий, что один из нас служит прямо в замке.
— Разве же я в чём-то провинился? — не повёл тот и бровью.
Я видела, что властелина нечто очень злит или тревожит, но никак не могла понять причину этого. Если виною была я, то почему он до сих пор от меня не избавился? И вместо этого вызвал… лекаря?
Только сейчас заметила баночки с разноцветными мазями на столике рядом, какие-то металлические инструменты, ватки и колбы. Да и пахло от Амила так, как бывает после грозы, и горькими травами.
И комната была уже не та, в которой я потеряла сознание. Надо же, а я даже не заметила… Мне казалось, что всё это время я отчасти слышала и осознавала происходящее. Но это помещение было незнакомо мне: светлое, почти пустое. Кровать здесь без балдахина, очень высокая. Окно без штор и подоконника. Маленький белый столик на одной ножке, на котором и лежали вещ