И всё же…
— Отойди, — прошептала я сквозь зубы. — Не стой так близко. Или чувство приличия осталось лишь у меларий?
Этаро усмехнулся, но пальцы на моих плечах разжал. После чего отошёл в сторону и я заметила на нём шёлковый чёрный халат. Видимо, успел поднять его с пола и набросить на себя, пока я не смотрела.
— Так это мой внешний вид виной тому, что ты столь бледна? Нет, я привык, конечно, что девицы реагируют на меня с излишним волнением. Но…
— Мне безразличен ты, — отрезала я, при этом, не теряя из виду монстра, что шаг за шагом приближался в мою сторону.
Этаро рассмеялся.
И мне показалось, что я лишусь чувств.
— Ладно, оставим, — вопреки моим ожиданиям, не стал продолжать он этот неприятный мне, смущающий разговор, и внезапно хлопнул в ладони.
От этого звука, которому вмиг со всех углов вторило эхо, я упала на колени и зажала уши.
А монстр неподалёку вдруг опустился на пол и словно довольный гигантский кот протянул, потягиваясь, лапы.
— Мерзавец, — произнёс Этаро бархатным голосом. — Это Мерзавец, — прошёл он мимо меня, от чего я услышала то ли шелест крыльев, то ли шорох халата о каменный пол. — Он уже не тронет тебя, Хель, бояться нечего.
Только сейчас я поняла, что сидела, не просто зажимая ладонями уши, но и крепко прикусив от волнения губу, от чего по подбородку моему стекла одна красная, будто зерно граната, капля крови.
А властелин, надев на руку перчатку, трепал за ухом пса.
Это пёс?
Боги, это пёс!
От удивления и любопытства я поднялась и, прихрамывая, подступила чуть ближе, небрежно вытирая лицо тыльной стороной ладони.
— Кто… — пришлось прочистить горло, чтобы голос звучал ровнее, а не звенел, как дробящийся на солнце лёд. — Кто называет собаку Мерзавцем?
Этаро передёрнул плечом.
— Хочешь, — предложил он слишком легко, чтобы можно было воспринять это всерьёз, — придумай ему другое имя. Иди сюда, — протянул он мне руку, — погладь… К нему никто не прикасается, кроме меня. Иронично, не правда ли?
Я хмыкнула в ответ, но покачала головой, отказываясь. Ни за что не дотронусь до этого… Как и назвать его не знаю.
Но вот пёс заколотил об пол хвостом, облизался алым языком и подал голос так радостно и незлобно, что даже содрогнувшиеся стены не заставили меня сжаться от страха!
На пульсирующих от боли губах против воли расцвела улыбка. И я всё же подступила ближе.
— Но он хотел навредить мне, — протянула я недоверчиво, всё же никак не решаясь коснуться тёмной жёсткой шерсти.
И словно забыла, что во всём замке, да и во всей Иисиде больше всего стоит опасаться зверя со стальными крыльями, что, взмывая в воздух, по слухам покрывается серебряной чешуёй, и на пальцах у которого в тот момент появляются крепкие, острые чрные когти.
Но Этаро…
Этаро, который стоял передо мной, гладя пса по морде, улыбался и казался таким тёплым и безобидным.
Он передёрнул плечом, как бы отмахиваясь от моих слов, но затем смерил меня строгим взглядом. И я словно поранилась об острый, вертикальный зрачок его глаз.
— Когда темнеет, мой верный друг свободно гуляет по замку. И вдруг он учуял чужака… Конечно же ему хотелось узнать, кто ты и что с тобой делать. Зачем, я спрашиваю, ты поднялась с постели?
На этом моя слабость и дурнота накатила на меня с новой силой. Я вспомнила, что болею и пошатнулась.
Чем вызвала у властелина обеспокоенность.
Но подойти ему ко мне я не дала, попятившись от него к ступеням в бассейн.
К ступеням, о которых забыла.
— Стой! Вода слишком горяча для тебя, — замер он, опасаясь меня спугнуть.
А я в недоумении обернулась. Будто и правда интересно стало, что же там такого с водой.
— Купаешься в кипятке, властелин ада?
Этаро ухмыльнулся в ответ, но ответил по всей видимости честно и серьёзно:
— Вода тоже по своему жива, понимаешь? Только в пепел её не обратить.
О боги, я и подумать не могла, что его сила работает и так! Интересно — на этот раз окинула его изучающим взглядом я — не оставляет ли из-за этого вода на нём ожоги?
Кожа Этаро была чиста и идеальна…
Но думаю, что ожоги возможны. Видимо поэтому он и купался в таком просторном помещении, где воды так много, словно эту купальню выстроили вокруг небольшого, но озера.
— Я хочу уйти, — проронила вдруг, тряхнув головой, чтобы отогнать бесполезные, ненужные мысли.
— Проводить тебя в твои покои? — изогнул Этаро бровь.
— Проводить меня к выходу из замка!
Он неожиданно оказался так близко, что я таки оступилась и едва не угодила в кипяток. Но сильной рукой властелин уверенно придержал меня за локоть, а там и с лёгкостью и невозмутимостью на лице забросил к себе на плечо.
— Сейчас же пусти! — заколотила я его по спине кулачками.
Он держал меня, сдавливая мне ноги чуть выше колен, поэтому ими ударить я не могла. А от быстрого его шага никак не удавалось выпрямиться, чтобы не свисать с его плеча, будто охотничьим трофеем.
— Поставь меня на пол, животное!
На этом его пёс, подбежав к нам, умудрился лизнуть меня в лицо, чем вызвал панику пополам со смехом.
— Убери его, убери, Этаро!
Не первый ли раз я назвала его по имени?.. Надо же, не помню.
— Уйди, Мерзавец, — лениво проворчал он.
И толкнул дверь моей комнаты.
Странно, я так долго шла, а он вернул меня назад за считанные секунды.
Стыдно признаться, но я испытала разочарование. Ведь буря негодования уже схлынула, уступив место любопытству, а я так и не успела проверить, как же прячет он под халатом крылья…
На кровать он опустил меня на удивление осторожно. И какое то время, стоя напротив, насмешливо наблюдал за тем, как я пытаясь пригладить растрепавшиеся волосы.
— Что? — наконец не выдержала я, смутившись.
— Ничего…
— Так иди! — не понимаю, отчего же вуду себя так глупо.
— Обещай, что ляжешь спать, а не станешь расхаживать по тёмным коридорам. Я не хочу привязывать тебя или запирать на ключ.
Пронзая его взглядом, я стиснула в пальцах бордовое покрывало, на котором сидела.
— Почему же?
Этаро ответил сразу же, непоколебимым и спокойным тоном:
— Потому что это неуважение к самому себе — обходиться плохо со своей будущей женой. А я себя уважаю.
Глава 8
Он оставил меня одну после этих ужасный слов, без объяснения и хоть какого-нибудь разговора. И, не переодеваясь (хотя в комнате появились новые вещи, в том числе и массивный сундук у кровати, доверху набитый шелками, бархатом и атласом), я залезла под одеяло, свернулась калачиком и затаилась. Будто так меня никто не найдёт и не потревожит.
Страшно…
Наверное, сейчас мне было страшнее, чем когда бы то ни было.
“Со всей округи сводят к нему девушек” — звучали в моей голове обрывки фраз, подслушанного в пекарне разговора.
Точнее, эти разговоры были часты. И звучали всюду, где собирались вместе подружки. Мне казалось, об этом говорили все девочки и девушки Иисиды и окрестных земель.
Поначалу мне думалось, что они в ужасе от этих слухов.
Некоторые и правда испытывали страх, но по какой то причине другие, пусть ужас и мог промелькнуть в их взгляде, говорили об этом со скрытым восхищением. Будто фантазировали ни раз, что однажды украдут и отвезут их самих в замок, шпили которого врезаются в облака. В замок, что стоит на самой возвышенной точке Иисиды. От чего мир людей и прозвали Верхним.
А не потому, что Сумеречный мир лежит в низине, как думают многие.
Впрочем, и в этом есть правда, конечно, но всё же…
“Даже если может он прикасаться к девицам” — я завертелась под покрывалом, стало так душно, но выныривать из под него не хотелось.
Ко мне Этаро уж точно может прикоснуться. Хотя я и чувствую себя до сих пор разбитой даже после его “невинных” касаний. А что будет, если…
О, нет, думать об этом не хотелось. Нельзя позволять себе пугаться ещё сильнее!
“Почему тогда у него до сих пор нет наследника?”
Так, тихо, пожалуйста, тихо!
Я попыталась выровнять дыхание и успокоить водоворот мыслей.
Нет, я то уж точно не рожу Этаро сына! Лучше умереть…
И на этом сама не заметила, как провалилась в глубокий и удушающий сон.
Мне снился мой дом…
И как моя мать сидела на деревянном крыльце и гладила меня, прильнувшую к её коленям, по волосам, которые отливали медью под яркими лучами солнца.
Листва деревьев шелестела и роняла на землю россыпь бликов и теней. И те плясали, водили хороводы, перемигивались на моём светлом платье, на ещё детский руках, на брошенной в траве тряпичной кукле…
— У меларий всегда так, — рассказывала мне мама, — когда связывают тебя узами брака, то становишься сердцем мужа своего.
— Что это значит? — не понимала я, но мне так нравилось слушать её голос, так дороги были наши сказки и поверия.
— Это значит, что помогать ему будешь жить. И не сможешь пойти наперекор, как не может твоё собственное сердце желать тебе зла. Потому что погибнет тогда само.
— Как страшно… и красиво.
— Да, — согласилась она со мной.
И я подняла на неё пытливый, задумчивый взгляд.
— А ты сердце папы? — прозвучал в тот раз такой детский вопрос.
Мать улыбнулась мне, в глазах её зажглись искры.
— Да… Конечно, само собой. Но то, что рассказала тебе, это лишь поверье. Редкость, когда случается так на самом деле. Оно может произойти, конечно, но сразу этого не поймёшь. Поэтому меларии так осторожно относятся к друг другу, стараются быть избирательными, не совершать ошибки. Женятся только по любви.
— А откуда это поверье, мама?
— А ты не знаешь? — плавно и красиво изогнула она брови. — Ну, что ж, слушай…
Однажды жил молодой бог, не знал ничего он, ни радости, ни тоски, ни горя, ни опьянения побед. Но всё, что могли испытывать другие, таилось в нём где-то в глубине. Он бродил у реки времён, то вперёд, то назад. Вглядывался, словно в зеркало, в водную гладь, но видел не себя, а прошлое людей, или настоящее, или даже будущее. И почти всё соприкасалось с любовью… Ходило вокруг, тонуло в ней или рождалось из неё.