распознать, что там сидит именно Чарльз.
В первый момент Чарльз прореагировал на случившееся на удивление вяло. Он поднял голову от книг и посмотрел прямо перед собой. Затем, как всегда эффектно, в привычной манере Чарльза Бускета, не поворачивая головы, соскреб остатки метательного снаряда с затылка и шеи и подверг внимательному осмотру собранную сырую массу. При этом немалая часть влажного компонента «ядра» протекла ему за шиворот, отчего на спине футболки расплылось большое мокрое пятно. Лишь хорошенько прочувствовав это, он обернулся и посмотрел назад.
Первым делом он увидел Джоджо, который, потрясенный случившимся, смотрел ему прямо в лицо. Пару секунд Чарльз сверлил его взглядом, но довольно быстро пришел к выводу, что Джоджо в подозреваемые не годится. Тогда он медленно перевел взгляд, ставший похожим на лазерный луч, на Конджерса, который уткнулся носом в тетрадь, изо всех сил стараясь напустить на себя вид человека, с головой увлеченного конспектированием какого-то параграфа учебника, царапая шариковой ручкой в блокноте.
Глухим голосом Чарльз рыкнул:
– Эй, ты!
Естественно, все находившиеся в помещении обернулись на этот рык, чтобы выяснить, что, собственно говоря, происходит, – все, за исключением Конджерса, который по-прежнему не поднимал головы и исступленно скреб шариком по бумаге.
– Ты! – снова взревел Чарльз. – Я тебе говорю, ниг… ты, мудак гребаный, козел придурочный!
Даже в порыве гнева Чарльз сумел остановить себя на полуслове, и смертельно оскорбительное слово «ниггер» не было произнесено – в первую очередь потому, что в классе находились Джоджо с Майком. Чернокожие игроки никогда не употребляли этого «слова на букву н» даже в шутку, если рядом находились Джоджо, Майк, тренер, кто-то из пиши-читаев и вообще любой белый человек.
Теперь выбора у Конджерса не осталось. Дальше изображать, что он ничего не замечает и не понимает, что этот поток оскорблений относится к нему, было невозможно. Он резко встал, отчего его складной стул захлопнулся с резким клацающим звуком, набрал полную грудь воздуха и расправил плечи. Его тугая футболка была сделана словно из эластичной пленки, а не из ткани, и было видно, как все могучие бицепсы, трицепсы, дельтовидные и грудные мышцы напрягаются и становятся еще более объемными и внушительными. Закипая на глазах, он злобно посмотрел в глаза Чарльзу и начал слегка сдавленным, сухим и почему-то странно высоким, чуть ли не писклявым голосом:
– Ты совсем охре… – Потом решил не разводить долгих дискуссий и сказал коротко, но веско: – Сам мудак гребаный.
С этими словами Конджерс шагнул в проход между партами и медленно двинулся в сторону Чарльза. Вряд ли даже профессиональный борец выглядел бы более внушительно и грозно. Чарльз тоже встал и шагнул в проход. Он посмотрел в глаза Конджерсу и преградил ему путь, встав поперек прохода, широко расставив ноги и сложив на груди руки. При этом он наклонил голову и прищурился. Конджерс остановился футах в четырех от него. Несколько секунд, показавшихся Джоджо вечностью, они смотрели друг на друга, словно устроив перед неминуемой дракой игру в гляделки.
Первым перешел к активным действиям Конджерс: медленно, не провоцируя противника резкими движениями, он ткнул указательным пальцем в сторону Чарльза – раз, другой, третий, при этом все же не касаясь его. Все тем же сухим сдавленным голосом он сказал:
– Значит, так, мудила: еще раз пасть разинешь, и… – Он опять замолчал, не договорив.
– И что, что тогда, придурок? – поинтересовался Чарльз.
Он поймал нужную интонацию и теперь всячески демонстрировал окружающим, как ему скучно разбираться со всякими молокососами и учить их уму-разуму. Ни один мускул на его лице не дрогнул. Он все так же неподвижно стоял, сложив руки на груди и скептически глядя на Конджерса.
Тот помолчал несколько секунд и грозно добавил:
– Ты меня слышал. – С этими словами он развернулся и, пробормотав вполголоса «мудак», вернулся на свое место.
В классе стояла мертвая тишина, ни смешка, ни хихиканья, даже ни единого громкого «уф» переводимого дыхания. Всем, включая и Джоджо, стало тревожно за судьбу такого сильного, но при этом явно безмозглого первокурсника, который именно в силу неумения предвидеть последствия своих слов и действий и отсутствия интуиции рискнул нарваться на конфликт с Его Крутейшеством Чарльзом. Первый результат был налицо: сам заварив кашу, он теперь отступил с поджатым хвостом.
Все еще находясь под впечатлением от происшедшего инцидента, Джоджо и Майк вернулись в свой «люкс» в общежитии. Они открыли окна, но на улице было так темно, что даже нельзя было рассмотреть на фоне неба ни башню библиотеки, ни трубу котельной. Джоджо удобно устроился в кресле и расслабился, но Майк, все еще не придя в себя, стал нервно ходить по гостиной из угла в угол. Так часто бывает с молодыми парнями: сама атмосфера драки, пусть даже несостоявшейся, впрыскивает им в кровь столько адреналина, что он еще долго продолжает в ней бурлить.
Майк сказал:
– Нет, но как его все-таки Чарльз достал. И «мудак», и «козел», а потом еще и «придурок». Наверное, даже на «ниггера» он бы меньше обиделся. Когда Конджерс из-за парты вылез и попер на Чарльза, я уж подумал, что сейчас…
– Знаешь что, Майк? – перебил его Джоджо. – Я уж давно об этом думал, да все как-то разговор не заходил. Согласись, что занятия в этом классе – просто хрень какая-то, полная лажа. Какие там, на хрен, могут быть занятия? Мы и так-то не слишком прилежно учимся, а когда собираемся все вместе, кто-нибудь обязательно начнет валять дурака, и пошло-поехало – кто пердит, кто рыгает, кто анекдоты травит… Торчим там, на хрен, два часа, а толку никакого.
– Да, пожалуй что так и есть, – согласился Майк.
– А Чарльз – он-то что там, на хрен, забыл? Никого из пиши-читаев, между прочим, тренер не гоняет с нами заниматься, они учатся там и тогда, где им нужно. А у Чарльза оценки не хуже них, это все знают. Так какого хрена заставлять его отсиживать эти два часа, пока вся наша банда мается всякой херней – бумагу жует да дерьмом швыряется?
– Ой-ёй-ёй, какие мы умные, – иронически фыркнул Майк. – Джоджо, что это за хрень на тебя нашла? Что касается пиши-читаев, так тренеру насрать, где они шляются и когда учатся, потому что играть-то им все равно не придется. Пусть хоть всю ночь напролет над учебниками сидят. А мы – другое дело. Тренер хочет загрузить нас так, чтобы мы целиком были заняты программой, и больше у нас времени ни на что не оставалось. Ему только не хватало, чтобы Чарльз или кто другой шатался по ночам по кампусу, потому что ему пришло в голову… подумать… или заняться еще чем-нибудь непродуктивным.
Джоджо задумчиво кивнул. В чем-то Майк, пожалуй, прав. Вся команда вставала ни свет ни заря, баскетболисты завтракали в специально отведенной для них столовой, а затем все шли в тренажерный зал качать железо или отправлялись на пробежку. Практически весь день команда проводила в стороне от остальных студентов. Пообщаться с однокурсниками удавалось только на занятиях, да и с кем там говорить-то? Разве что с чокнутыми болельщицами, которых можно в тот же вечер затащить к себе в койку и трахать в свое удовольствие.
У него в мозгу вдруг всплыл образ девчонки с длинными каштановыми волосами – той, которая подняла руку на лекции по французской литературе… Но уж она-то явно не была ни болельщицей-фанаткой, ни охотницей за парнями. Нет, эта девочка определенно не из таких. Как она лихо его отшила. Чистота! Чистота – вот что делало ее абсолютно не такой, как все остальные, а невозможность заполучить ее в качестве подружки на ночь еще прибавляла девушке привлекательности. У Джоджо снова сладко заныло в паху, а его джинсы в районе ширинки явственно вздулись. Вот блин… хорошо бы сейчас… Да, девчонка не соврала: они с тех пор ни разу не виделись. Она, как и сказала, перестала ходить на лекции этого… Как-его-там… спеца по французской литературе.
– …Тренируемся, тренируемся на хрен по три с половиной часа подряд, а потом что? Опять премся все в ту же отдельную столовку, где видим всё те же ублюдочные рожи, от которых уже охренели…
Джоджо понял, что слишком увлекся своими мыслями и воспоминаниями и даже потерял нить разговора. Ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы въехать в то, что говорит Майк.
– …Сидят в этой долбаной библиотеке и пишут свои долбаные рефераты, зато могут интересоваться еще чем-нибудь и думать еще о чем-нибудь, кроме баскетбола, который уже всех задолбал…
– Твою мать! – воскликнул вдруг Джоджо и, хлопнув себя по лбу, воздел руки к потолку. – Совсем, на хрен, все забывать стал. Хорошо, ты напомнил. Мне ведь завтра реферат, на хрен, сдавать!
– По какому предмету-то?
– Да по американской истории, этому мудаку Квоту. И с чего только тренер взял, что этот профессор снисходительно относится к спортсменам? Если он сниходительный, то я… я… даже не знаю, что я за хрен такой. Сколько времени?
– Почти двенадцать.
– Хреново… если ему сейчас позвонить, он разверещится, разноется… я уж его знаю.
– Ты про кого?
– Да про этого моего куратора по истории, Эдам его зовут. Полный ботаник. Стремно, конечно, дергать его в такое время, но выбора-то нет. Блин, неохота парня зря беспокоить. Вспомнил бы вовремя – он бы и сделал все к сроку. Эдам вообще-то чувак нормальный… Слава Богу еще, что он порядочный дохлятик. Любой здоровый мужик мне бы за такое яйца оторвал.
Вздохнув, Джоджо подошел к телефону и набрал номер «нормального чувака, но порядочного дохлятика». После нескольких гудков тот все-таки снял трубку, и Джоджо обрадовал Эдама тем, что желает видеть своего обожаемого куратора немедленно.
Майк включил тем временем телевизор и не нашел ничего интереснее какого-то дурацкого комедийного сериала. Очень скоро ему это наскучило, и он стал уговаривать Джоджо сыграть в видеоигру, пока тот все равно ни хрена не делает, маясь дурью в ожидании своего «ботаника». Долго уговаривать Джоджо не пришлось. Майк как раз недавно обзавелся новой версией «Плей Стейшн». Игрушки она крутила – будь здоров. Изображение на телеэкране было насыщенное и четкое, звуковое сопровождение – первоклассное. Эффект объемного звука делал свое дело: сидя перед телевизором, можно было забыть обо всем и почувствовать, будто ты на самом деле играешь в футбол, бейсбол, баскетбол, сражаешься на ринге или на татами, – в общем, полная иллюзия реальности, включая поддержку орущих на трибунах болельщиков. Подобный реализм порой даже пугал Джоджо. Как вся эта хрень работает, как достигается такой эффект погружения – его разум понимать отказывался. В общем, они с Майком сели перед телевизором и, взяв в руки пульты с джойстиками, включили свою любимую в последнее время игру под названием «Велородео». Здесь нужно было гоняться на велосипеде по хав-пайпу – гигантскому бетонному желобу, делая по два-три сальто и пируэта в воздухе и прочие трюки. Естественно, все это сопровождалось соответствующей музыкой, а в нужные моменты – воплями болельщиков. Естественно, им обоим больше всего нравилось в этой игре выкидывать из желоба соперника Стоило чуть-чуть промазать при исполнении какого-нибудь финта как несчастный вирт