В кильватере утренней процессии на буксире двигалась тележка увечного танкиста Пастернака. Списанные войной в отставку шахтёры не могли оставить умирать от жажды безногого однорукого собрата. В пивнушке Пастернака водружали на самый прочный бочонок и подносили бокал.
Зато возвращался домой танкист с полным комфортом. Его вместе с тележкой увозила в тачке жена, с черными от угольной пыли и горя щеками шахтёрка Клава.
Теперь тележки на скрипучих колесиках не мастерят. Да и медалей на груди новоявленных калек пожиже. Но история повторилась. Снова к пивнушкам потянулись пропущенные через жернова войны молодые парни и мужики, чтобы утопить в бокале фантомные боли от оставленных на хирургическом столе конечностей.
Справедливости ради замечу – представительниц слабого пола в сплавляющейся по чёрной улице процессии мне видеть не довелось. Не только потому что на несколько тысяч искалеченных мужиков приходилась одна женщина.
Здесь дело в другом.
Во-первых, уважающая себя дама едва ли опустится до посещения сомнительных заведений, а во-вторых, представительницы слабого пола на поверку оказываются крепче сильной половины человечества.
Это сполна доказала жительница Старобешевского села Новоекатериновка Валентина Попова. Нет, она не водила танк по прикальмиусским холмам и не глядела на мир через прицел автомата. Просто война сама пришла в её скромный дом и полого скатывающийся к речке Осыковке сад.
Усадьба Поповых стоит на бойком месте. Три дороги уходят на три стороны света, наискосок – продуктовый магазин, чуть поодаль – сельсовет, школа, церковь-времянка и клуб. Правда, после того, как палисад очага культуры заняли железные туши броневиков, местные стали обходить его стороной. А завидев грузовик с надписью на переднем бампере «Бродяга», опасливо втискивали спины в заборы. Знали, что им управляет самый бесшабашный представитель шоферского роду-племени.
– На совести лихача, – вспоминает Валентина, – дюжина собачьих и кошачьих душ… Только отлились ему слезы братьев меньших. Сгорел «Бродяга» на околице вместе с хозяином от прямого попадания снаряда.
Не было покоя землякам Валентины даже ночью. Сельские переулки порой делались похожими на чадные реки бронированной техники. Взбираясь на холм, она рвала железными когтями убогий асфальт дорог второстепенного назначения. И скрывалась за мерцающим пологом, который война развесила над Иловайском.
А когда чадящие потоки повернули вспять, окрасилось в кровавый цвет небо и над Новоекатериновкой.
– При первых звуках приближающегося боя, – продолжает хозяйка, – я решила присоединиться к прочим домочадцам, они уже отсиживались в подвале под домом. Но с крыльца увидела девицу, которая стреляла вдоль улицы из снайперской винтовки. Или карабина, я в оружии совсем не разбираюсь… «Брось, глупая, – кричу ей, – не бабское это дело!» А здесь что-то как полыхнет…
– Я ведь знала, что будет война, – задумчиво молвила Валентина, глядя, как осенний сквозняк копошится в исписанных страницах толстой тетради.
– Из каких таких источников? – полюбопытствовал я.
– Тех, которые иногда приходят во сне. Улыбаетесь?.. Я тоже улыбалась, когда один знахарь объявил, что во сне ему открылась формула вечной молодости.
– И что, теперь в памперсах под стол пешком ходит?
– Нет. Просто из доходяг стал крепким мужиком.
– Извините… Так что конкретно увидели вы?
– Багровое небо и тучу, которая мчалась на бешеной скорости. А еще услышала голос. Он назвал конкретную дату и добавил: «Готовься».
Описывая последствия боя на дороге смерти Иловайск – Старобешево, я вкратце упомянул о Валентине Поповой, которую на своем автомобиле доставил в местную больницу сельский голова Николай Калинин.
– Честно признаться, – сказал он мне впоследствии, – я не верил, что моя землячка выкарабкается. Спасти её могло только чудо…
И чудо свершилось. Пусть без правой руки и левой ноги, но женщина вернулась в свой дом. И спустя месяц укротила норовистый протез топорной работы. А чуть позже не без помощи сына Сергея приготовила первый после ранения ужин – вареники с творогом…
– Еще раз прошу прощения, – повинился я. – Воспоминания навалились… Так что вы хотели добавить к сказанному?
– На прошлой неделе во сне увидела небо. Только без единого пятнышка. И тот же голос.
– И что он вам сообщил в этот раз?
– Предсказал бурное начало следующего года, неспокойный шестнадцатый. А еще – большую войну, после которой воцарится желанный мир.
Вещие сны – штука интересная, особенно если они сбываются, а сулящий мир потусторонний голос подобен радуге-надежде. Только меня куда больше интересовало другое. Почему женщина оказалась сильнее духом завсегдатаев «Шпалы», которые так и не смогли обрести более достойное место под солнцем?
Ведь полученные ею тяжелейшие увечья дают полное право разбавлять горе напитками покрепче компота из сухофруктов.
Конечно, лепить вареники одной рукой – это уже высший пилотаж. Однако не будешь же дни напролет возиться с тестом.
– А вы возьмите любую нашу сельчанку, – смеётся Валентина, – каждая – законченная трудоголичка. Это – тяжкий крест, но он окрашивает жизнь в осмысленные цвета, не позволяет опустить руки даже в самый трудный час… Я, как только малость «приручила» искусственную ногу, повела борьбу с сорняками, начала ухаживать за вновь приобретённой живностью. Прежняя, за исключением пса, вся погибла от осколков… К сожалению, трудовой порыв охлаждает растреклятый протез. Крепления настолько износились, что каждый шаг делается с трудом.
– Насчёт нового хлопотать не пытались?
– Я же не искалеченный на поле брани воин, а случайно попавшая под раздачу гражданская. Да и до меня ли, когда продолжают греметь орудия…
Разумеется, война рано или поздно оставит в покое землю донецкую. И тогда, будем надеяться, власти обратят внимание и на тех, кто пострадал за компанию. С прямыми участниками боевых действий. Ну, а чтобы ожидание праздника на своей улице не показалось тягомотным, Валентина нашла занятие по силам.
– Вот, – призналась хозяйка, поглаживая толстую тетрадь. – Пишу книгу о своей жизни. Начиная с сиротского детства. Заодно пробую себя в поэзии.
Почерк коряв, всё-таки карандаш держать приходится левой, однако манера изложения ложится на душу, всё гуще проскальзывают искры Божьи.
Единственное, чего я не обнаружил в тетради, так это злобы. Даже если человек не был особо обижаем судьбой, у него всё равно в душе накапливается протест. А здесь детство, которому трудно позавидовать, работа с утра до позднего вечера, война, будь она неладна, ранение, отравляющий существование протез.
Не только в питейное заведение ползти, впору уподобиться волку и завыть на луну.
Однако это, пожалуй, не о Валентине Поповой сказано.
Осень сделала первые штрихи на полотне Дикого поля. Уже угадывается киноварная роспись листьев скумпии, высветленные холодами глубины речных омутов и скорбящие по ушедшему лету прибрежные ивы.
Есть на полотне и чужеродные детали. Это – подстреленный из орудия тополь, сгоревшие заживо кусты боярышника и ржавые брустверы окопов, при виде которых обитатели речных плёсов испытывают острый, как жало штыка, страх.
Лучшее ювелирное произведение – это берег вольной реки. Здесь каждая деталь подогнана друг к дружке с таким изяществом, что помещенный рядом перстень Борджиа кажется подделкой.
Сам же берег немыслим без плакучей ивы. Происхождение названия изложено в учебниках по ботанике. Дескать, в жаркую погоду дерево охлаждает себя посредством выделяемой устьицами листьев влаги.
В определённой мере на выбор названия сказалась и формы кроны. Нет растений более печальных, чем шалфей поникший и плакучая ива. Они словно сестры милосердия у изголовья умирающего лета.
Впрочем, скорбеть недолго. Минут шесть бесприютных месяцев, и ювелиры из мастерской Создателя примутся за работу. Они создадут такие шедевры, что ива вновь всплакнет. На этот раз от восторга и умиления.
Ну какая же река без штатного приложения – человек с удилищем. Он способен так бесконечно караулить поплавок, что начинаешь опасаться – как бы пятки бедолаги не пустили корни.
По причине отрешенности от мира сего, рыбаки идеальные фотомодели. Сплошь и рядом они просто не замечают направленный на них объектив.
Зато мне через оптику отлично видно лицо мужика на противоположном берегу. Судя по скептически поджатым губам, представитель тихо помешанной части человеческого общества глубоко сомневается в существовании подводного мира. Не считать же заслуживающим внимания существом лягушку, которая по диагонали пересекает заводь.
Однако река тут же выдала опровержение. Посреди заводи разверзлась устрашающих размеров пасть. Она втянула в себя лягушку и скрылась. Будто ничего особенно и не произошло.
Только мелке волны побежали будить задремавший поплавок, чтобы тот за компанию посмеялся над Фомой Неверующим.
Странные всё-таки существа эти люди. Приписывают братьям меньшим то, чего они никогда не делали. Ну, скажите на милость, видели вы хоть раз кулика, который распевает оды болоту?
И потом, спрашивается, что сердешному там делать? Ведь не один уважающий себя организм не согласится жить в гиблой трясине. Засосёт вместе с перьями и остреньким носом.
Другое дело – речная отмель или дно высосанного суховеями степного пруда.
Здесь и малька удобно спроворить, и водных козявок сполна на любой вкус. Пируй на здоровье, да оглядывайся – не крадется ли камышовый кот? Жаль лишь, что кулички не обучены великому русскому. Они бы доходчиво объяснили разницу между болотом и болотцем на дне пруда. Только что с тех людей взять? Вроде бы и не самые глупые существа на планете, а меряют всех и вся на свой аршин.