Ничто не проходит так быстро, как жизнь, отпуск и отдых под созвездием Большая Медведица.
– Теперь я понимаю, – ворчит кормчий, удостоив мимолетным взглядом дорожный указатель с надписью «Закадычное», – почему в качестве отдушины выбрал спорыш со двора бабушки Зины. Решил на обратном пути проверить, убрали ли обломки «Боинга» с околицы Грабово?
Вольдемар прав лишь отчасти. Тогда, в первый приезд, я не увидел села. Все застила разыгравшаяся здесь трагедия, где отдельной деталью выделялся труп пристегнутой к креслу пассажирки и книга, которую бедолага, наверное, выпустила из рук во время удара об землю.
Но о данном местному краеведу Владимиру Жиле обещании приехать, как только жизнь его земляков войдет в прежнее русло, я запомнил. И вот теперь появилась возможность сдержать слово…
Основано Грабово раньше, чем по приказу Петра Первого был заложен Таганрог. Правда, с городом на берегу Азовского моря, вернее – его верфями, у грабовчан не самые приятные воспоминания. А все потому, что росшие в окрестностях дубы полегли под топорами артелей, заготавливавших древесину для императорского флота. Та же участь постигла и грабы, которые, собственно, дали названия селу.
Впрочем, даже после набегов корабелов байрачные леса не утратили своей привлекательности. Более того, они приумножились искусственными борами. И теперь берега Миуса осень разукрашивается всеми мыслимыми оттенками. От зеленого до пурпурного. А еще здесь множество фиолетовых оттенков. Это – куртины дикого терна, чьи плоды после первых заморозков обретают изысканный вкус.
Особенно щедро облеплен ягодами куст по соседству с обелиском, надпись которого гласит: «На этом месте в октябре 1941 года вместе с красноармейцами Довженко А. Е. и Гордюхиным М. И. одиннадцать часов вел неравный бой сержант Приходько Я. С. За этот бой командир отважных бойцов удостоен Ордена Ленина». По официальной версии, обелиск установлен с подачи местных властей, но как я понял, генератором идеи являлся Владимир Жила, отставной шахтер и автор двух книг по истории малой родины. Если жизнь войдет в нормальное русло, Владимир (будем надеяться) осчастливит своих земляков еще одной, на этот раз повестью о войне.
Помимо писательства у отставного горняка имеется еще одна обязанность. Он – гид приезжающих в село гостей, в том числе корреспондентов. Правда, после одного случая стал избегать контактов с телевизионщиками.
– Нехорошая петрушка получилась, – говорит Владимир, – полтора часа водил ваших коллег по Грабово… Канал называть не стану, пусть Господь им будет судья… Водил по селу, рассказывал о событиях той ужасной трагедии. А после просмотра телепередачи четверть часа сидел с отвисшей челюстью. Был в сюжете эпизод с собакой, которая тащила в пасти говяжий мосёл. Так эту сценку корреспондент озвучил следующим образом: «На полях, возле Грабово, и сегодня можно встретить фрагменты человеческих тел, которые растаскивают домашние и дикие животные». Но кому, спрашивается, в душу плюнули? Разве не мои земляки помогали спасателям и ополченцам собирать эти самые фрагменты, разве не они несли в сельсовет кошельки, деньги, банковские карточки? А ведь тот же телеканал намекнул, что грабовцы поживились за счет убиенных.
Разумеется, война и мародеры ходят по земле рука об руку. Так, в моем походном блокноте имеются свидетельские показания о том, как шустрые людишки обшаривали карманы убитых солдат, да и самому дважды доводилось видеть рыскавших по полю отгремевшей битвы граждан с мешками.
Но, как заявил сельский голова Владимир Бережной, с которым меня познакомил краевед, землепашец с деда-прадеда никогда не позарится на чужое. Тем более, если оно окроплено кровью.
– Я был шокирован свалившейся на Грабово бедой, – вспоминает Бережной. – Однако пару дней спустя получил еще один повод уважать земляков… Уже в первый же вечер на моем столе оказался ворох сумок, кошельков, долларов, евро. Все это принесли участники поисковой операции, конкретно – наши люди.
Продолжали приносить найденное и в последующие дни. На вопрос: «Смотрели, что в подобранном портмоне?» – следовало стандартное: «С какой стати я буду совать нос в чужие вещи».
Точно такими же словами выразился и Владимир Жила:
– Поехал однажды за родниковой водой. Имеется в наших местах заветная криничка… С момента крушения самолета прошло больше месяца… Гляжу – недалеко от кринички в кустиках что-то виднеется. Сумка. Толстенькая такая, из хорошей кожи. Ну я её в сельсовет и принес. Нет, содержимым не поинтересовался. Думаю, так поступил бы каждый, кто не желает иметь вместо совести разменную монету… А теперь, если не возражаете, я познакомлю вас с моей малой родиной. Достопримечательностей в Грабово хватит для самой продолжительной экскурсии. Чего только стоят дубы-патриархи, чьи раскидистые кроны занимают треть сельской усадьбы.
Им по двести лет, – рассказывает наш гид. – К сожалению, это все, что осталось от усадьбы Иловайских. А ведь при моей памяти здесь был ухоженный сад, шикарные аллеи, построенный на многие века барский дом…
Сожаление по поводу разрушенной усадьбы как бы стушевалось после крушения пассажирского самолета. И водит Владимир Жила гостей не на смотровую площадку, откуда видна гора, где в пещере жил атаман Сокол, а к памятнику убиенным пассажирам «Боинга».
На этом месте прямо к электроопоре прикреплена доска с бесхитростной надписью: «Остановись и помолись. Почувствуй бег минут. Здесь Боинг пал, и в страшный миг он чью-то жизнь забрал». Но еще красноречивее о трагедии свидетельствуют детские игрушки у памятника, на котором высечено: «Невинным жертвам гражданской войны». Часть из них прилетела на околицу Грабово по небу, часть принесли ребята из Шахтерска, Тореза, Рассыпного. Ощутимо потянуло дымком. Исходил он от зажженных в садах костров, напоминая жителям Грабово о пережитом.
После случившегося спрос на успокоительные в селе вырос в три раза. Более того, земляки Владимира Жилы шарахаются от любого громкого звука, а некоторые засыпают лишь при зажженных торшерах.
– Как, по-вашему, должны еще реагировать люди на случившееся? – удивилась вопросу фельдшер Ермоленко. – Я – медик, человек ко многим вещам привычный, и то не могу без содрогания вспоминать подробности того дня… Когда на село посыпались обломки, мы подумали, что ополченцы сбили бомбивший их позиции штурмовик… Как во сне заняла свое место в «скорой». Едем, обгоняя спешащих людей. Первое, что увидела, разбросанные по асфальту внутренности. Ну и так далее, и тому подобное… Пришлось первую помощь оказаться себе самой. Иначе бы не смогла помочь другим.
У моряков существует выражение: «Войти в меридиан». Это когда после сложных над ним манипуляций гирокомпас начинает точно указывать, где юг и север, а испытавший дичайшее потрясение человек обретает способность нормально мыслить и чувствовать себя в своей тарелке.
Так вот, по словам фельдшерицы, грабовцы еще не вернулись в меридиан. После вспышки сердечно-сосудистых заболеваний у них прослеживается острая реакция на раздражители, что я называю синдромом упавшего корыта.
Слова Ольги Ермоленко подтвердила мать двоих детей (фамилию назвать отказалась), с которой мы пообщались на главной улице Грабово.
– Старшая Настенька, – призналась молодая женщина, – до сих пор шарахается от звука случайно оброненной ложки. Поэтому посуду стараюсь мыть бесшумно. И вообще, иллюстрацией нашей теперешней жизни я бы назвала сделанную мелом на железной калитке надпись: «Не грюкай, бо страшно».
– Все верно, – молвил на прощание наш гид. – Обломки «Боинга» большей частью убраны, со временем затянутся оставленные снарядами воронки. А вот с Настенькой и другими моими земляками будет посложнее. Душевная травма не ранка на пальце, которую легко вылечить при помощи перекиси водорода, зеленки и медицинского пластыря. Да и войне, похоже, конца-края не видать…
Часть девятаяДорожная книга Дикого поля
…Трава поникла, жизнь замерла, загорелые холмы, буро-зеленые, вдали лиловые со своими покойными, как тень, тонами, равнина с туманной далью и опрокинутое над ними небо, которое в степи, где нет лесов и высоких гор, кажется страшно глубоким и прозрачным, представлялись теперь бесконечными, оцепеневшими от тоски.
Дорога или даже малая тропинка подобны книге, которую можно перечитывать от рассвета до заката. Надо лишь понимать язык растущих на обочине осокорей и травы косогоров – шалфея поникшего, чьи согбенные фигуры напоминают монастырских послушниц.
Особенно чарующие перекрестки, где вода встречается с сухопутьем. При всем своем отличии, они одинаково притягательны. Так и хочется поскорее перевернуть страницу, чтобы заглянуть за подернутый дымкой окоём.
Однако не стоит стегать кнутом дремлющих под капотом лодочного мотора лошадей. Так недолго растоптать косу, которую из речных сплетает шаловливый перекат Чебурашка, а заодно внести сумятицу в плавное течение розового тумана.
И вообще, этот перекат на реке Кальмиус у греческого поселка – сплошное очарование. Здесь осенью много золотого и изумрудного света, который кажется красочной иллюстрацией к увлекательной книге дорог Дикого поля.
Чем ближе к Иловайску, тем гуще дороги покрыты колдобинами. Они обнажились после того, как отсюда утащили подбитые панцирники. Теперь на месте каждой сгоревшей машины по воронке с оплавленными беспощадным огнем краями. На дне воронок – обрывки ржавого металла. Они терпеливо дожидаются проезжающих автомобилей, чтобы мертвой хваткой вцепиться в податливый скат.