А вот забор трехметровой высоты так и не воздвиг. Живёт всем взглядам открытый, не обращая внимания на завистливые вздохи. И правильно делает. Пусть смотрят. Может быть, сыщутся еще охотники сотворить точно такую же сказку на радость себе и проезжему человеку.
Старая улица подобна горному ущелью. Свежий норд-ост гонит по ней поток осенней листвы. А ещё эта улица состоит в ближайшем родстве с морем. Корни могучих каштанов так всхолмили тротуары, что прохожих можно принять за возвращающихся из таверны матросов.
Из подворотни, которую венчает арка времён переселения крымских греков в Приазовье, выметнулся трехцветный котёнок и с полного маху бросился в бурный поток. Он так увлечённо играется с листьями, что машины осторожно объезжают его стороной.
Наконец котёнку наскучила забава, и он вернулся во двор. Шалый норд-ост сюда почти не проникает. Лишь сквознякам изредка удается подшутить над хозяйкой трехцветного шалуна, дочерью моего приятеля Полиной, которая сражается с листопадом при помощи перевязанного шнурком веника.
На лицо Полины надета маска сердитой феи. Её никак не удается выгнать из розового куста «Огни Москвы», спрятавшиеся виноградные листья. Но это всего лишь маска. Полина, как и котёнок, сама не прочь поиграть в догонялки.
Укрощённые листья дочь приятеля собирает в полиэтиленовый мешок.
– Такая, видно, у них судьба, – говорит мне виноватым голосом. – Летом листья являются лучшим украшением, а осенью они – презренный мусор.
И действительно, листопад для дворников такое же наказание, как и падающий без передыху снег. Только смахнул с дорожки, а она вновь обрела неряшливый вид. Такой работёнке едва ли позавидует даже бедолага Сизиф.
И всё равно осень – самое уютное время года, а предчувствие перемен погоды наполняет душу новизной. Точно такое ощущение испытывает человек, в кармане которого лежит билет на поезд дальнего следования.
Впрочем, прелесть городского листопада мешает ощутить суета. Другое дело – лес. Особенно при полном штиле. Определить породы растущих здесь деревьев можно не поднимая глаз. Достаточно посмотреть на лежащие внизу круги листьев, которые по размеру соответствуют кронам. Зеленое – ясень, желтое – осина, багряное в крапинку – клён.
Правда, делаю это на расстоянии. А всё потому, что жаль без особой нужды тревожить ковёр из листьев, красоту которых не смогла убить даже война.
Часть двенадцатаяГремят над парком грозы рукотворные
Поздняя осень удивительно похожа на морское дно после отлива. Только вместо водорослей – сугробы разноликих листьев, где выброшенные за порог улья трутни пытаются отыскать поживу.
А так один к одному. Ползучая сырость, обилие серого, запах йода. И пресный, как похлебка в богадельне, дождик.
Впрочем, природе иногда становится совестно за свои проделка. И тогда она загоняет в стойло косяки ветреных лошадей, а заодно принимается соскребать с небосвода ошметки дождевых облаков.
Земля благодарно принимает милостыню. На ресницах катальп высыхают слёзы, бодрыми голосами перекликаются синицы. А спустя четверть часа аллеи осеннего парка заполняет разноцветье детских курточек.
Юных граждан сопровождают мамаши. Принарядились, словно невесты на выданье. Особенно постаралась дама с целым выводком мелкоты. Вплетенная в косы небесно-голубая лента игриво щекочет выпуклости пониже талии, под цвет ленты коляска, которую многодетная мать катит по аллее.
И хотя транспортное средство вровень с бортами заполнено кленовыми листьями, пятеро или шестеро малышей продолжают тащить дары осени. Завидев целую кучу такого добра возле скамьи, где я сижу, они, словно напавшие на золотую жилу старатели, поднимают счастливый ор.
Однако ничто не вечно под луной. В том числе детское счастье. Ни с того ни с сего над парком грянула гроза. Будто кто плеснул шайку ледяной воды на раскаленную каменку.
Роняя на бегу добычу, золотоискатели несутся к матери. Облепили её со всех сторон, самый шустрый под коляску забился.
И снова: «Трах, тах, тар-рах». А за мгновение до этого из-за околицы трижды отстучала пушка боевой машины пехоты.
Мне бы запечатлеть перепуганное семейство. Однако, честно признаюсь, от неожиданности сам опешил. Даже зажигалку под ноги обронил. А пока поднимал да прикуривал, семейство уже свернуло на боковую аллею. Только небесно-голубая лента мелькнула над кустиками бирючины.
А над парком продолжала бушевать рукотворная гроза. Что ж, воистину сказано: «Если природа устроит праздник, то человек обязательно постарается его испортить».
Я не последовал примеру многочисленного семейства. Сказалось врожденное – лень и извечное «авось, пронесет». Да и бегать под самоликвидирующимися над темечком снарядами всё равно, что играть в догонялки с медведем. Если пожелает, то обязательно догонит.
Это только моя хозяйка свято верит в надежность виноградной лозы. После того, как заблудившаяся пуля прошила козырек кровли, перетащила пластиковое кресло под защиту «Кодрянки».
А вообще-то, народ уже приноровился к пострелушкам. Даже родившаяся в начале прошлого века бабка знает, что осколки мины над землей еще ниже, чем ласточки накануне дождя. Заодно она посоветует иметь в поле зрения на постоянной основе канавы, поребрики и прочие складки местности.
Правила поведения при рукотворной грозе выглядят несколько иначе. Канава здесь уже не спасет и вдобавок ко всему лежащий плашмя гражданин подставляет под осколки не только голову, плечи и коленки.
Поэтому я не стал рисковать другими, ценными для всякого мужика частями тела и продолжал сидеть в прежней позе. Ну, а когда трескотня поутихла, двинулся по стопам сбежавших добытчиков даров осени.
На выходе из парка раскрашенная под всходы озимой карета «скорой помощи». Здесь же, поперек придорожной канавы возлежит гражданин помятой наружности, над которым в позе скорбящей Богоматери склонилась молодая фельдшерица.
– Наповал? – спросил я, хотя, если судить по окровавленному асфальту, все ясно и без слов. – Много сегодня таких?
– Третий, – последовал ответ. – Сидел бы дома, как нормальные люди… Так нет же, обязательно надо шляться по улицам.
– Может быть, суровая необходимость заставила? Меня сегодня, например, пригласили на юбилей… Так чем бедолагу пристукнуло, осколком?
– Нет, здесь кое-что иное. Но тоже разит наповал, – фельдшерица носком туфельки поддела валяющуюся рядом с «трупом» поллитровку. – А нам звонят: «Возле парка мужчину убило. В крови весь».
– Так он действительно все вокруг себя окропил…
– После того, как пропахал носом асфальт… Ой, что это на небе такое?
– Радуга. Наверное, последняя в этом году. А еще говорят, что она бывает только после грозы природной.
Лицо фельдшерицы показалось знакомым. Наверное, видел через затонированное дождем стекло зеленой кареты на каком-нибудь перекрестке. Да только не успел разглядеть.
Но ведь, коли на то пошло, медиков, пожарных, членов аварийной бригады газовой службы и даже сантехников прифронтовой зоны надо не просто узнавать, а приветствовать земным поклоном.
Эти ребята и в мирное время знали почем фунт лиха. Своего, а большей частью – чужого. Война же выдвинула их на переднюю линию, можно сказать, в окопы боевого охранения. И разница лишь в том, что фельдшериц, огнеборцев и иже с ними обстреливают из всех видов оружия, а они могут ответить обидчикам исключительно крепким словцом.
Правда, мнение обижаемых едва ли доходит до адресата. Ну, скажите на милость, кто мог услышать причитания водителя ассенизаторской машины, у которой осколками пробило колеса и цистерну с отходами продуктов человеческой жизнедеятельности? Прохожие? Так они на всех парах спешили подальше от обстреливаемого квадрата и умопомрачительного запаха.
И только водитель, кляня судьбу и войну, оставался на боевом посту. Укротив при помощи брезентовой рукавицы струйку нечистот, он, как чёрт сковородкой, гремел домкратом.
Пяток пробоин я насчитал в обшивке кабины автовышки энергетиков, которые сращивали перебитые провода на моей улице. И заодно стал свидетелем прелюбопытнейшего диалога.
– Слезай со столба, стрелять начали! – орут снизу.
– Постреляют и прекратят, – отвечает сверху монтер. – У меня ноги не казенные, чтобы по лестнице козликом скакать.
Зеленая карета видимых повреждений, на первый взгляд, не имеет. Однако, по словам фельдшерицы, в переплёт попадала регулярно.
– При обстрелах, – вздохнула молодайка, – мы не обязаны выезжать. Но если где-то истекает кровью человек, о собственной безопасности думать нет времени.
– Что с этим гражданином делать будете?
– Как и со всяким пострадавшим. Доставим в травматологию, пусть врач осмотрит.
Лежащий поперек придорожной канавы «землепашец» подействовал так удручающе, что я дал зарок – до окончания боевых действий ограничить употребление спиртного. Предупреждаю об этом приятеля, к которому был приглашен на юбилей.
– А если они затянутся лет на сто? – съехидничал юбиляр.
Квартира приятеля, как принято сейчас выражаться, с видом на линию фронта. С её балкона видна молодая дубрава, вдоль опушки которой натыканы кротовины блиндажей.
– Прежде в дубраве, – молвил приятель, – грибы собирали, а теперь иллюминацию устраивают. Стемнеет, сам увидишь…
И действительно, едва сумерки начали устраиваться на ночлег, как за окнами сверкнуло. И тут же вновь разразилась рукотворная гроза. Конечно, глупо оставаться на балконе, однако огоньки в дубраве завораживали. Казалось, нет такой силы, которая способна положить конец грозовой музыке.
Но, оказывается, на всякое действие имеется противодействие. Откуда-то послышалось строенное шипение, и три светлячка покатились за околицу. Два из них безвозвратно поглотила дубрава, четвертый разбился с глухим стуком. Так бывает, когда сердечник противотанковой ракеты взламывает броню.