подпись под кляузой, которую с подачи главы Волновахской администрации на меня сочинили людишки, щедрой рукой выдававшие гуманитарную помощь усопшим старушкам. Впрочем, на бывшего подопечного я не обозлился. Не сержусь на него и сейчас, когда война отодвинула Бог весть в какое место былые обиды и сотрясения чувств.
Все-таки я благодарен служивому. Сколько раз мысленно перемеривал шагами знакомую с детства дорогу у лесной опушки, считал завязшие в проводах и поэтому похожие на рублишки кленовые листья, вздрагивал от вопля электрички, который легко спутать с криком настигнутого лисой зайца, а сподобился вернуться сюда спустя много лет.
Правда, сегодня электрички безмолвствовали. Их разогнала по берлогам война. Да и телефонная линия отсутствовала. На месте коряво ошкуренных столбов пролегла канава, которая, по замыслу егеря, должна оградить поле озимой пшеницы от моторизированных браконьеров.
Хорошо, что она оказалась неглубокой, в колено с четвертью, иначе мы бы продемонстрировали классический поворот «оверкиль». И зарулил в нее Вольдемар по примеру водителя хлебовозки, который, испугавшись вынырнувшего из Байдарских ворот головного бронетранспортера, заложил слишком крутой вираж.
А здесь навстречу вынырнул из-за поворота настоящий танк. Тот самый, который запоминают шкурой и прочими частями тела.
Честно признаться, я маленько сдрейфил. Все же неприятно, когда навстречу ползет плюющееся соляровым чадом похлеще Змея Горыныча чудище, а ствол его пушки целится тебе точно между глаз.
– Чертовы укрожопы, – ругнулся Вольдемар, провожая взглядом Змея Горыныча. – Чуть, паразиты, не затоптали.
– Как определил принадлежность танка? По бортовому номеру?
– А на то, что у него болтается на антенне, внимания не обратил?
– Какие-то тряпки…
– Ну да, тряпки. Внизу – желтые трусишки, а выше – голубой лифчик. Видно, подходящего флага не нашли, довелось позаимствовать бельишко у первой встречной дамочки.
– Наверное, – предположил я, – танкисты родом из села, где много лет бессменно заправляет местным сельсоветом мой школьный товарищ Ванюшка Рухляда.
В эпоху самостийности ему велели повесить на сельсовете вместо красно-синего флага желто-голубой. А соответствующего материала не выделили. Пришлось бедолаге конфисковать у секретарши синюю юбку.
– А желтое?
– К счастью, шторы в кабинете Ванюшки оказались подходящего колера. Теперь одна нормальная, до полу, а вторая вровень с подоконником.
Не будь на душе так муторно, мы бы, наверное, посмеялись. Однако обстановка меньше всего располагала к веселью.
Отшлифованная колесами дорога вдруг подернулась рябью, а ромашки, которым я мечтал поклониться после долгой разлуки, вроде бы стали ниже росточком. Словно их солнцеликие сердечки опалило смрадное дыхание железного Змея Горыныча.
Поселок Благодатное, куда мы вкатились по зигзагообразному мосту, пребывал в каком-то оцепенении. Будто скарабей, которого обездвижил ядом паук-крестоносец.
Шумно было лишь во дворе углового дома, где мы остановились, чтобы долить воды в радиатор. Там гулко, как в охотничий рог, трубила корова, да женский голос без передыху звал курву Зорьку.
– Пойду, – сказал Вольдемар, – поинтересуюсь насчет воды и заодно выясню, что там за шум.
Памятуя наказ – поспешать, Вольдемар обернулся в темпе. Но при этом часть воды пролил мимо горловины радиатора. Похоже забыл, что столь ювелирная работа и едва сдерживаемый смех – вещи мало совместимые.
– Что потешное узрел? – поинтересовался я, когда дом вместе с «курвой Зорькой» остался позади.
– Хозяйка поутру пошла доить корову, Зорькой кличут… А тут за околицей светопреставление началось. Ну, тетка, ясное дело, в подвал, он возле летней кухни. Притаилась за бочками, а здесь ещё кто-то ломится. Сопит, гремит копытами по ступенькам. Вылитый тебе черт. Оказывается, корова веревку оборвала и следом за хозяйкой в бомбоубежище. Сообразительная животина, ничего не скажешь… Только выходить из подвала не желает… Тётка ей в ведро с водой валерьянки накапала для успокоения, теперь духан на весь двор.
– Здесь не хихикать, плакать да материться впору.
– Чем хозяйка и занимается. Но все равно смешно. Голос ласковый, слова матерные…
– Ладно, оставляй кладбище по левую руку и притормози вон у того перекрестка, где народ толпится.
Народ на перекрестке в основном был представлен пишущей братией. Однако просочиться к месту сшибки мешал поставленный поперек асфальта грузовик – точная копия того, который забаррикадировал выезд из пристанционного поселка.
Фотоаппарат с телевиком пятидесятикратного приближения – вещь в репортёрском деле нужная. Однако снимать сорванную с шарниров и теперь прислоненную к стволу старого ясеня башню боевой пехоты, а вместе с ней поземкой струящиеся через асфальт дымы все равно, что поедать глазами грибную похлебку.
Я так и не понял, почему подъехавший на белой «Волге» мужичок с взъерошенной прической остановил выбор на моей персоне. Вполне возможно, потому, что среди прочих моя физиономия показалась самой огорченной.
– Заползай, доставлю по назначению, – сказал мужичок. – Я уже сделал три ходки с ранеными, меня пропускают.
Благодетель не соврал. Застеленное поверх заднего сиденья одеяло, которое уважающие себя водители возят в багажнике, чтобы дама сердца не испачкала колени о зеленую травку, было в бурых потеках.
У мужичка со взъерошенными волосами на маковке оказался такой же взъерошенный голос. Спозаранку повез служивым блокпоста торбу приготовленных сердобольной супружницей пирожков и трехлитровую банку молока, а попал в передрягу, которую будешь помнить до гробовой доски. От перекрестка до блокпоста около пятисот метров. Однако мой благодетель успел поведать о собственных приключениях:
– Только высунулся за кладбище, а впереди как загрохочет. Из чего били, леший его разберет. И сразу взрывы пошли, скорее всего, начали детонировать боекомплекты. Видел, как покатилась по асфальту башня БМП… Ну, а спустя четверть часа прилетело звено вертушек. И давай лупить сверху.
– Вертолеты чьи?
– Думаю, украинского войска. У ополченцев-то своих вертушек нет.
– Выходит, свои по своим били?
– Леший их разберет. Да и некогда мне выяснять было. Думал, как раненых солдат разместить, чтобы салон не сильно окровенили.
Похоже, алый цвет сегодня самый распространенный на моей малой родине. Чуть не вступил в кровавую лужицу на асфальте, которую по периметру обсели сизые мухи. Тучились насекомые и над обрывками камуфлированного тряпья, судя по погону с четырьмя звездочками, куртки пехотного капитана.
С недобрым предчувствием подумал о Виталике: жив он или убит? Однако служивым было не до прорвавшегося через рогатки журналиста, а один из них, с багровой царапиной через всю правую щеку, порекомендовал мне валить отсюда впереди собственного визга:
– Пока только что приехавшему генералу на глаза не попался.
Воспользоваться советом я просто не смог физически. Дорога впереди и сзади перекрыта, а вдоль обочин густо лежали убитые. Хоть им сейчас и все равно, но не переступать же через бедолаг.
Прятаться от генерала тоже не имело смысла. Рано или поздно он узреет затесавшегося в камуфляжный ряд штатского с фотоаппаратом. Поэтому решил действовать напролом.
Изобразив нечто вроде строевого шага и остановившись в двух шагах от кучки военных, над которыми грозовой тучей возвышался генерал с похожими на лохматых гусениц бровями, спросил:
– Разрешите обратиться?
– Слушаю, – ответил генерал, и одна из лохматых гусениц обрела сходство с вопросительным знаком. Только лежачим.
– Учитывая сложность ситуации, на интервью с вами не надеюсь. А коль так, то прошу «добро» просто поприсутствовать. И заодно сделать несколько снимков.
– Валяйте, – буркнул генерал, и лохматая гусеница вернулась на прежнее место.
Воодушевленный высочайшим дозволом, я настолько обнаглел, что без зазрения совести прервал допрос, который вел следователь военной прокуратуры. Вообще-то, поначалу мне показалось, что эти двое, один обличьем смахивающий на новобранца, а второй постарше, с едва поместившимся в нагрудном кармане куртки деревянным крестом, просто толкуют «за жизнь» в тени подбитого броневичка. Однако ошибся и едва не был изгнан прочь поганой метлой.
– На каком основании интересуетесь капитаном Виталиком? И есть ли у вас аккредитация? – сурово спросил похожий на новобранца следователь.
– Аккредитован в этих краях еще в прошлом веке, – ответил я, стараясь придать вес каждому слову. – А нахожусь с персонального разрешения генерала. Полюбопытствуйте у него, если имеете сомнения…
– К генералу лучше не соваться, – подал голос тот, который с крестом в нагрудном кармане. – Он сейчас сильно занят. Нашему подполковнику клизму ставит. На скипидаре с рыболовными крючками.
– За какие грехи, если не военная тайна?
– С утра на блокпост налетела шайка… То ли Беса, то ли Сатаны. А может, и самого батьки Махно… Ну и вжарили, вначале из гранатометов, потом стрелковым причесали… А подпол, он в райцентре обретается, доложил наверх, что нашу располагу захватили ополченцы, и вызвал пернатых. Ну те и добавили нам с неба.
– Извините, что помешал.
– Ничего, продолжайте, – усмехнулся следователь. – Коль уполномочены самим генералом. А заодно сделаем перекур.
– Вопросов всего два: какова судьба капитана Виталика, и не кажется ли вам, что крест в нагрудном кармане и автомат на плече – вещи, исключающие друг дружку?
– Капитана вроде бы сильно поранило, его мужик на белой «Волге» в числе первых увез. Что же касается креста с автоматом, то они дополняют друг друга. Если заблудшая овца откажется внимать слову Божьему, ее приводят к повиновению при помощи хорошего дрына. Или чего другого.