– Привет, – сказал он радостно, он всегда натужно-радостный, – это я, Шурик!
– Открываю, – сказал я.
Те, кому делать не фига, обычно убивают время в ночных клубах. Там мы и познакомились. Еще с нами был третий, Вадик Тюпавин. А так как все трое неженаты или уже неженаты, общность некой масонской ложи, когда общие цели, стремления и желания, сплотила на некоторое время.
Шурик вошел веселый, шумный, с размаху хлопнул ладонью о ладонь, эхо звучного шлепка прокатилось по прихожей и юркнуло в комнаты.
– Давно у тебя не был, – сообщил он. – Ты что, новые обои наклеил?
– Иди в комнату, – пригласил я. – Кофе хочешь?
Он удивился:
– А у тебя нет ничего крепче?
– Есть виски, – ответил я. – Есть ром.
Он потряс головой:
– Это слишком.
– Есть вино…
– Плесни вина, – попросил он. – Правда, я за рулем…
– Наслышан, – сказал я, – ты какую-то крутую квартиру купил?
– И я наслышан, – ответил он, – только это не я купил, а Тюпавин. Он еще не закончил ремонт, потом загудим, отметим так, что небу жарко будет!
Я пошел на кухню, он топал за мной, но задержался в дверях комнаты, на той стене огромный постер, женщина смотрит внимательно и строго.
– Ух ты, какая… Это хто?
– Не узнал? – спросил я.
– Не, – ответил он в затруднении. – Видел где-то… крутится вот в голове имя. Но не ухвачу никак…
– Я тоже, – сказал я. – Восходящая звезда.
Он постоял, посмотрел, заходя то справа, то слева. Ее серьезные глаза провожали его всюду оценивающим взглядом.
– Да, – сказал он наконец с уважением, – новая формация…
– В смысле?
– Серьезные приходят, – пояснил он. – На смену финтифлюшкам.
– Тогда нам конец, – сказал я. – Я серьезных тоже боюсь.
– С финтифлюшками проще, – согласился он. – Потому те, что поумнее, врубились и теперь косят под финтифлюшек. Как видят, что подходишь, сразу перестают о когерентной функции в трехмерности, а начинают о шмотках…
Я пожал плечами.
– Это что-то новое, а я старомоден.
Он захохотал:
– Старомоден? В смысле, предпочитаешь раком?.. Анатоль Франс утверждает, что это самая древняя поза. Верно?
– Ну, археологи говорят…
Он хохотнул снова:
– Да это и без археологов ясно. И понятно, почему Анатоль Франс предпочитает только ее, ха-ха!
Я покосился на открытый балкон. В это время на соседнем часто торчит Катька, малолетняя дочь соседей. Я с ними в хороших отношениях, меня считают приличным молодым человеком, а у приличных по дефолту и друзья должны быть приличными.
– Держи, – сказал я, вручая бокал. – Красного или белого?
– Красного.
– А тебе можно?
– В каком смысле?
– Ты ж на новой иномарке приехал?
Я налил, он захохотал, наблюдая за красной струей, что с легким шипением, пузырясь, заполняет бокал.
– Ну ты чудак! Сейчас у всякого в кармане таблетки. Есть еще спреи. Сколько ни выпил, а пшикни в рот – никакого запаха! В любой аптеке.
– А анализ крови?
– С чего его станут делать? – удивился он. – Это если собью кого.
– А не собьешь? – спросил я.
Он отмахнулся.
– Нельзя же всю жизнь беречься! Жизнь одна, надо прожечь, а не продымить.
Я налил, ногой толкнув створку двери на балкон, Шурик по-гусарски лихо выпил, от второй все же отказался, лихость лихостью, но не переборщить, посмотрел на часы:
– Ого, через часик в клубе начнется настоящее веселье… Прибудет сама Аня Межелайтис!
– Да, – сказал я, – если сама…
– Сама, сама, – заверил он. – Знаешь, сколько ей платят?
– За что?
– За такие вечеринки? Только за то, чтобы появлялась!
– Не знаю.
– И я не знаю, – признался он. – Но говорят, с ума сойти, сколько платят.
– Наверное, много, – согласился я.
Он посмотрел на дверь ванной.
– Не против, если приму душ? День был жаркий.
– Валяй, – сказал я. – Шампунь, гель для душа там на полке.
Дверь за ним прикрылась, мы ж пока с нормальной ориентацией, хотя замок не щелкнул, я услышал шум льющейся воды, а пальцы мои, подрагивающие в нетерпении, словно наркоманьи, уже срывали пленку с длинного бумажного рулона.
Карта Марса развернулась во всей страшной красе: мертвые красные пески, камни и валуны странной формы, на Земле таких нет, над странно близким горизонтом – жутковатое небо с тусклыми звездами, хотя это день, марсианский день…
Снято последним спутником с такой четкостью, что уже нет сомнений: высадятся в намеченном две тысячи двадцатом году, обязательно высадятся. А то и раньше, чтобы опередить русских и китайцев. Для того и такие подробные карты, уже ищут местечко для научного городка…
Место на стене отыскалось между лунной картой и великолепным снимком Юпитера. Дальше сразу три фото Сатурна, не самые лучшие, но крутые и новейшие спутники к нему еще не добрались.
Я все еще стоял перед картой, когда Шурик вышел из ванной, обнаженный до пояса, капельки воды блестят на ресницах. На ходу бурно тряс кистями рук, засунув указательные пальцы в уши, морда сморщилась в наслаждении, а я впервые за долгое время рассмотрел, что у него выпирающий животик: нежный, из белого сала, мощные валики отложились на боках, раздувая талию.
– Хорошая штука, – сообщил он, – этот душ. Только жаль, что в этих проклятых метрах не по двести сантиметров! А то бы ванна поместилась.
– Да ладно, – сказал я вяло. – Меня устраивает.
Он оглянулся на открытую дверь, там синеватый свет и мягко жужжит аппаратура, освежая, очищая и деактивируя.
– А может, демонтировать? И поставить ванну?
Я удивился:
– Зачем?
– Чудак, – сказал он покровительственно. – Полежать в теплой водице, побалдеть… разве не здорово? А в твоей коробке помылся и – на выход. Больше делать нечего. Даже сесть негде.
– Нет, – сказал я.
– Денег жалко? – догадался он. Добавил покровительственно: – Я подброшу в долг. Никаких процентов! А отдашь, когда сможешь.
Я покачал головой:
– Шурик, ну чего вдруг? Это ж не та ванна, что устанавливают изначально. Я брал пустую квартиру. И душ установил сам.
Он изумился.
– Ты что? У тебя был выбор: установить ванну или душ, а ты выбрал душ?
– Да.
– Ну ты урод, – сообщил он с глубоким удовлетворением. – Душ – это для тела, а корытце – для балдежа. Да и с девочкой можно полежать, побаловаться. А у тебя что: помылись и сразу в постель? Нет в тебе романтики.
– Нет, – согласился я.
– А что вдруг?
– Да сломалось что-то. Во мне.
Он гулко хохотнул:
– Знаю, так бывает. На меня тоже пару раз накатывало. Здесь главное – не поддаваться! Будь стойким. Как только начнет такое приближаться…
– Какое? – спросил я с интересом.
Он отмахнулся с полным пренебрежением, но глаза оставались серьезными.
– Ну, мерехлюндии, сам знаешь. Надо сразу винца, и тут же звонить телкам. А нет свободных, беги на улицу, даже если ночь, хватай любую, пусть и ноги колесом, а морда ящиком!.. Это же лекарство, а лекарству можно быть и противным. Главное – держать себя все время занятым, понял? Вон Тюпавин в таких случаях просто напивается, но это недостойно мужчины! Как думаешь? Ты ж не пьешь, хоть у тебя всегда полно всякого.
Я указал на фен, Шурик отошел с ним к зеркалу, шнур позволяет, я вышел на балкон. Небо уже темное, чужое, а на нем, как на дорогом бархате, ослепительно блещет, красуясь богатством, драгоценное колье Медведицы. Как редкий алмаз горит Полярная звезда, а через всю черноту протянулась белая полоса Млечного Пути, который у южных соседей называется Чумацким Шляхом, а у северных – Серебром Дракона.
Значит, и Шурик, мелькнула мысль. Ссылается на Тюпавина, тот тоже… Даже выработали защитные меры. Но что-то не хочется глушить себя ни вином, ни бабами, ни наркотой. Пусть даже тоска по недостижимому будет все острее. Я согласен смотреть на этот черный бархат с недоступными мирами и сладко тосковать…
За спиной зашлепали ступни, Шурик появился в дверном проеме.
– Че-нить клевое?
– Вчера и звезд не было, – объяснил я, – одна луна, а сегодня откуда их столько набралось?
Он посмотрел по сторонам:
– Кого?
– Звезд, – повторил я.
Он снова посмотрел на соседние балконы, не сразу догадался задрать голову. Звонко хрустнули шейные позвонки, он поморщился, зачем-то подвигал нижней челюстью.
– На фиг тебе звезды? Я думал, поп-звезду какую увидел! Говорят, Аня Межелайтис живет где-то близко.
– В самом деле? – спросил я вяло. – Автограф возьму…
– Она в темных очках ходит, чтоб не узнали.
– Но Тюпавин как-то же взял?
– А на каком месте она у него расписалась, догадываешься?
Я сказал вяло:
– Зная Тюпавина, догадаться не трудно.
– Вот-вот! Потому и расписалась, что прикол. Такое сразу в газеты попадает. А ты ж ей блокнотик протянешь, валаамская девственница!.. Так, Славка, на фиг тебе звезды? Гороскопы вон на каждом углу!
– Люблю звезды, – вздохнул я.
Он посмотрел с подозрением.
– Я тоже люблю. Особенно – Аню Межелайтис. Она всегда без трусов поет и обязательно подходит к самому краю! Я один раз такие снимки нащелкал снизу, закачаешься! Всю ванну обклеил. А ты какие звезды любишь?
– Настоящие, – ответил я нехотя.
– Я тоже предпочитаю настоящие, – заявил он гордо. – Вот Аня Межелайтис – настоящая! А еще группа «Без комплексов», там классные девчонки. И поют, и пляшут, и сиськи здоровенные… Всем дают щупать. Я один раз излапал всех троих, так потом, веришь, неделю у меня поднимался сразу, только вспомню!.. Ну все, Славик, я готов. Пошли!
– Куда? – удивился я.
– В клуб, – объяснил он терпеливо. – Тебе клево, в соседнем квартале, а я с другого конца города пер, в двух пробках постоял. Пошли, Аня вот-вот подъедет!
– Давай на нее с балкона посмотрим? – предложил я.
– А ты знаешь, с какой стороны она пойдет?
– Нет.
– И я не знаю. К тому же она сразу из подъезда в машину с бодигардами! Пойдем, надо успеть раньше, она всегда появляется с таким шиком…