Я примирительно улыбнулся, что можно понять и как согласие, и как то, что прикол понял и оценил. Давно померших писателей я перестал читать практически в детстве, вдруг сообразив, что они жили в те времена, когда мир был другим, потому глупо искать вечных истин в их трудах.
– Потому вы купили сборник легенд? – спросил я. – Как самую что ни есть классику?
– Верно, – согласилась она. – Легенда заслуживает больше уважения, чем история. Легенду творит целое племя, а книгу пишет одинокий шизак.
Брови ее сдвинулись, она торопливо взглянула на часы.
– Ого! Мы засиделись. Мне пора…
Я вскочил, бросил деньги на стол.
– Успеваем.
Она улыбнулась:
– Не сомневаюсь. Машину водите лихо.
Лариска дала два сольных концерта, оба собрали полные залы. Продюсер в восторге, хотел развивать успех и начал договариваться о турне, но Лариска заупрямилась: есть новые фишки, их надо опробовать и освоить, нет-нет, турне откладывается.
В наш медиацентр набрали еще ребят, мне повысили оклад, я теперь начальник отдела компьютерной графики, но работы не уменьшилось. Лариска нарасхват, вся в делах и заботах, только сегодня уже к полуночи высвободилась, удивилась, видя в вознесенной почти к потолку будочке яркий свет.
– Ты идешь, – крикнула она снизу, – или останешься ночевать?
– Уже закончил, – ответил я. – Но ребятам придется попотеть до утра, пока все не выправят.
– Правильно, – одобрила она. – Хотят работать, спустя в рукава, пусть прут в бюджетники.
Я сбежал по лесенке. Лариска, несмотря на шестнадцатичасовой рабочий день, выглядит так, словно готова работать без перерыва еще столько же, двужильная.
Она подхватила меня под руку, я сказал с невольным восхищением:
– Ну ты и пашешь…
– Я должна подняться на вершину, – отрубила она твердо. – Жилы порву, но вскарабкаюсь. Даже если свои красивые ногти обломаю.
– Вверх и вверх, – сказал я. – На самую вершину Фудзиямы? Выше только звезды?
Мы приближались к выходу, Лариска еще больше выпрямилась, словно там выход на сцену, гордо запрокинула голову, а великолепные сиськи подала вперед.
– Я сама стану звездой! А на вершину горы взбираются не для того, чтобы увидеть небо.
– А для чего?
– Чтобы увидеть равнину!
– Ты взберешься, – сказал я, – ты настойчивая.
Она фыркнула еще презрительнее.
– А ты знаешь, сколько таких, как я? И все готовы на все, чтобы вскарабкаться…
– Стоит ли? – спросил я. – Я слышал, что любая поп-звезда сидит на сахарном троне под проливным дождем. А это знаешь ли… недолго.
Она ответила гордо:
– Лучше год орлом, чем триста – вороной… как там дальше, не помню.
– Двойка по литературе? – поинтересовался я. – Пушкина знать надо.
– А как там?
Я подумал, признался:
– Тоже не помню. Но в детстве нравилось. Ты еще в детстве, значит?
– Да, – ответила она гордо, – я еще молода.
Вертящиеся двери выпустили нас в ночь, Лариска огляделась:
– А где твоя машина?
– У второго входа, – ответил я. – Тут мест не было.
– Сейчас здесь пусто, – сказала она с мрачным удовлетворением, – это хорошо. Пусть раньше уходят, пусть спят, телевизор смотрят, книги читают…
– А чем книги плохо? – спросил я.
– Книги? – переспросила она. – Книги – хорошо. Мешают думать в те часы, когда телевизор выключен.
Я вел ее напрямик через аллею к стоянке, луна плывет вместе с нами в вершинах деревьев, вдруг пальцы Лариски на моем локте напряглись, она вскрикнула:
– Ой… что-то попало!.. Гусеница с дерева, наверное… Минутку!
Она расстегнула платье и, обнажив грудь, что-то вытряхнула, подняла голову, рассматривая нависающие над дорожкой ветки деревьев. За кустами болезненно ярко вспыхнули вспышки фотокамер. Лариска охнула, оглянулась испуганно и, движением, исполненным божественного испуга, спрятала грудь.
– Папарацци! – сказала она с негодованием, голос ее прозвучал неестественно громко, словно предназначался кому-то еще. – Пойдем отсюда быстрее!
Я ускорил шаг, Лариска почти бежала, оглядывалась в испуге. Я подумал ревниво, что это не такой уж и позор – попасть на снимок в моей компании, да и перепугалась слишком уж, словно тургеневская девушка, которой ветер приподнял подол платья.
Когда я открывал дверцу машины, за спиной полыхнуло еще дважды. Лариска юркнула на сиденье, я обошел машину и сел за руль.
– Что они здесь ловят? – спросил я, когда выруливал на дорогу. – Или еще кто-то ломится, как лось, через кусты?
– Не знаю, – ответила она счастливым шепотом. – Кусты здесь плотные, как-то сам Жорик завел туда практикантку…
– И что?
– Все папарацци жалели, что не оказались там.
Я посмотрел на нее с подозрением.
– Ты… предполагала?
Она победоносно усмехнулась:
– Нет, но у меня глаз наметан. Я всегда замечаю, кто где приготовил фотоаппарат. И успеваю повернуться нужной стороной. Там в кустах блеснуло, будто луна по металлу… Ждали, конечно, не нас. Думаю, вообще просто кто-то засел наудачу. Я хорошо сыграла?
Машина вклинилась в поток, даже в это время не разогнаться, я пробормотал:
– Так ты… все разыграла?
Она тихонько засмеялась, прижалась к моему локтю горячей полной грудью.
– Конечно. Ничего мне с дерева не упало. Просто аллея пустая и темная, даже самая застенчивая девушка может вот так вытряхнуть упавший в вырез платья листок или гусеницу, не так ли?.. Это же самое то для фотографов и зрителей, когда застанут врасплох!
Я сказал в неловкости, чувствуя себя идиотом:
– Ты прекрасно сыграла.
– Спасибо, милый. Я стараюсь. Не хочу всю жизнь оставаться в третьеразрядных певичках. Конечно, на обложки журналов это фото не попадет, даже на первых страницах не появится, но в Инете будет через десять минут, вот увидишь!
– В каких разделах?
– В новостной ленте о светских тусовках. Может быть, даже на ленте Рамблера. Посмотри завтра с утра! Пока не ушло из новостей. Я скопирую в отдельный файл, это ж такая удача! Пусть все увидят, что у меня красивее грудь, чем у Маши Березиной, Клавы Кошак и даже хваленой Ксюхи!..
Я кивнул, соглашаясь:
– Это да, красивее.
Она заулыбалась, потом спросила с подозрением:
– А ты где их сиськи видел?
– Дык их фотки везде крупным планом.
Она тихонько засмеялась, снова прижалась грудью, вызывая в теле сладкое томление.
– Теперь увидят и мою, да так удачно… У меня ж красивые сиськи?
– Классные, – заверил я искренне. Природа постаралась: я видел родителей Лариски: серые мыши, но странное сочетание их генов, плюс бабушкиных и прабабушкиных, и получилось вот такое ослепительное чудо с соблазнительнейшей фигурой, какие выходят только из-под пера творцов комиксов. – Честно говорю, таких еще не видел.
Она довольно улыбнулась:
– Надеюсь, ты их много видел!
– И много щупал, – добавил я. – Но только от твоих это волшебное ощущение в пальцах и во всем теле… Одно слово – классные сиськи. Сколько смотрю на тебя, вижу только сиськи… Я для тебя даже имя придумал…
– Какое?
– Сиськонос.
– Фу, некрасивое.
– Тогда сиськоносица, сиськокоска, сискица…
Она замахнулась:
– Я тебе дам! У меня что, кроме них, ничего нет?
– Извини, – сказал я виновато, – просто сиськи первыми в глаза лезут. Но и жопа у тебя – класс! Только она почему-то сзади. А когда смотришь сзади, сисек не видать, жалко. Вот бы тебе пару сисек еще и на спину!
Она фыркнула:
– Ну да, еще в два ряда, скажи.
Я подумал, кивнул:
– Да и в три – неплохо.
– Извращенец!
Я погрозил пальцем.
– Какие-то древние слова выкапываешь. Тридцать лет тому отменили слово «разврат», десять – «извращение». Теперь все – норма… Кстати, а когда садилась в машину, как насчет пилотки?
– Старалась, – ответила она, – но не уверена, что получится. Нужно было пригибаться, а сверкало высоковато…
– Посмотрим в новостях, – сказал я оптимистически. – Может быть, получилось поймать момент.
Она всю дорогу щебетала, довольная и счастливая, а когда приехали, сразу ринулась к компу. Я потащился на кухню и начал готовить ужин, подумал вяло, что никого не удивляет, что мужчина возится на кухне, а женщина уже в Инете…
– Есть! – донесся ликующий вопль. – Славка, есть!.. На новостной ленте Рамблера!
– Оперативность, – откликнулся я. – Иду.
Торопливо бросил на сковородку кусок масла и ломоть мяса, Лариска верещит, требует немедля, я ринулся в кабинет. На экране во всю красу классный снимок Лариски с обнаженной грудью, а главное, внизу «см. предыдущий, см. следующий». Засняли весь процесс, как Лариска обнажила грудь, что-то вытряхнула и растоптала в негодовании, а затем, ослепленная вспышками фотокамер, с вытаращенными в испуге глазами оглядывается, куда бежать.
Более того, последние два снимка сиськи уже упрятаны в платье, но, торопливо садясь в машину, Лариска неосторожно забрасывала ноги, а ее нежная розовая пилотка, вздутая, как у созревающей девочки, попала в кадр во всей красе.
– Великолепно, – шептала Лариска счастливо. – Теперь Ксюха умоется… У меня толще… и цвет ярче!
– Ярче, – согласился я. – У тебя там всегда тусуется не меньше чем поллитра крови. А то и литр.
Она улыбнулась победно, а я смолчал, что крови у человека всегда одинаково. Если где-то ее больше, то в другом месте меньше.
С кухни донеслось злое шипение, я метнулся туда, а Лариска принялась копипастить снимки на хард. Так, на всякий случай. Потом сами закинем куда-нить.
Пока ужинали, по жвачнику в новостях показали женщину, которой сделали пересадку сердца и одновременно почек. Это не сенсация, такие делают десятки, если не сотни, однако этой заодно, воспользовавшись, как игриво объяснили хирурги, той же порцией наркоза, подтянули обвисшую грудь, вставили имплантаты, убрали морщины у глаз и отвисающие, как у бульдога, щеки, а также провели липоксакцию живота и бедер. Плюс качнули геля в губы верхние и нижние, увеличили клитор.