Я посмотрел на колыхающиеся студни сырого мяса вокруг стола, накрытого жареным мясом, осадил себя: нет, все равно очень немногие бы стали. Из-за того, что жестокий природный отбор перестал выпалывать человечество, оставляя жизнестойкие особи, человеческая масса неудержимо разрослась за счет многочисленного биологического мусора. Все эти больные и нежизнеспособные в нормальных условиях сейчас живут припеваючи. Дают еще более больное и нежизнеспособное потомство, но хуже того – устанавливают свои законы в обществе, у нас демократия!
Люша сказал важно:
– Замечено, что те, кто делает утреннюю гимнастику, умирают гораздо реже… – Он сделал паузу и договорил: – Потому что их гораздо меньше.
Все снова захохотали, что-то этот частый хохот по любому поводу начал напоминать мне штатовский гогот за кадром. У нас есть новости с сурдопереводом для глухих, а в Штатах придумали этот подсказывающий гогот, чтобы идиоты знали, где смеяться. Но так как биологический мусор стремительно размножается везде, то гогот укоренился всюду, в том числе и у нас на центральном телевидении.
С балкона появились и сели за стол Демьян и Лариска. Я старался угадать по ее лицу, чем закончился разговор, но у Лариски по сияющему лицу восторженной куколки хрен что поймешь, а Демьян, как обычно, важен и начальственен.
– Человек, – сказал он глубокомысленно, ухватив нить дискуссии, – умирает только один раз в жизни и потому, не имея опыта, неудачно…
Лариска первой захлопала в ладоши и сказала счастливо:
– Как умно сказано! У меня даже голова закружилась!
Демьян посмотрел на нее с нежностью, все мы жаждем, чтобы нами восторгались прежде всего женщины. Все начали соглашаться, я снова подумал, что и этот прав, сам того не подозревая. Уже в трансчеловечности можно умереть и воскреснуть, снова умереть и полностью восстановиться. Так что опыт появится, появится.
– Жизнь – копейка, – провозгласил Барабин бодро, – судьба – индейка!
Я не понял, к чему такое брякнуто, но все снова заулыбались и закивали. Хотя редкая хрень, придумана каким-то полевым командиром, чтобы легче гнать солдат на убой. На самом деле те, кого гнали на убой, говорили, судя по Далю, совсем другое. Жуткой безнадегой тянет от таких слов, и видно, как не хотят умирать те, кто не брешет, а говорит правду. Но правду говорить страшно и жутко, потому и придумываются это «либо грудь в крестах, либо голова в кустах».
Люша, как бы подводя итог, сказал веско:
– Никогда и никто не согласится вставить в прекрасное тело…
– …созданное Господом Богом, – быстро вставила Василиса, в последнее время она решила, что модно носить крестик на шее и называться христианкой, – а Господь Бог знал, что делал!
Люша кивнул, но поморщился, с его фигурой можно быть только атеистом.
– Прекрасное тело, – повторил он, – созданное природой или даже Богом, неважно! Все равно мы – венец творения и вершина эволюции! А кто согласится себя изувечить? Никто и никогда не заставит меня…
Я вздохнул, сказал громко:
– Люша, я никогда тебя не прерывал, ты знаешь. Но когда такую хрень гонишь…
– Я? Хрень?
– Ты, – сказал я. – Из непонятно каких ложных предпосылок делаешь хрен знает какие выводы. Кто тебе сказал, что тебя кто-то будет заставлять вставлять в твое прекрасное тело какие-то железки? Да упаси боже! Трансгуманисты самые ярые сторонники личной свободы. Кто хочет использовать достижения технологий для расширения своих возможностей – тот делает, кто не хочет – не делает!
Он проворчал рассерженно:
– Да ну? А я считаю, что начнется нажим. И будут принуждать…
– Зачем? – удивился я. – Люша, сейчас тебя кто-нибудь принуждает получать докторскую степень? Посещать занятия аэробики? Бывать на раутах, где собирается высшее общество?..
Барабин первый врубился в комизм ситуации, вкусно и с удовольствием заржал.
– Да, Люша, будь за себя спокоен. Нас туда не позовут, это точно! Будем здесь гулять и горя не знать.
Я вежливо улыбался, кивал, а в черепе стучало: до чего же тупые, господи, неужто и я таким был? Как не понимают, что их не только тащить в бессмертие никто не будет, но даже не пустят, когда эти вот захотят туда войти!
– Извини, Люша, – сказал я вежливо, – но, когда грянет сингулярность, так зовется следующий этап развития, вся цивилизация гавкнется. Прекратит, говоря учеными словами, существование. Вся! И в первую очередь исчезнет интерес ко всей этой ерунде: картинам, древностям, египетским пирамидам, тутанхамонам, поездкам в Египет…
Лицо Люши угрожающе побагровело.
– Никогда! – заявил он патетически. – Слышишь, никогда!.. Люди будут всегда людьми! Люди, а не эти… атомные вихри! Люди не захотят ими становиться!
– Да? – переспросил я. – Ты уверен? Я вот хочу. Уверен, я не один такой.
– Ты урод! Остальные – нормальные.
Я развел руками:
– Ладно-ладно, я урод. Но когда вставлю себе микрочипы, которые никто и не заметит, смогу лазить в Инете без всякого компьютера. Одним усилием мысли! Смогу переговариваться с себе подобными через любые расстояния, смогу видеть сквозь стены, мое здоровье улучшится в сто тысяч раз… И тогда другие, кто и не хотел бы, но чтобы не отставать, вставят себе такие же…
– Да никогда!
– Уверен? Зачипизованные с легкостью выполнят любую работу, хоть физическую, хоть интеллектуальную. И вот «простые» вынуждены будут вставить чипы и себе, чтобы конкурировать. Не так ли? А дальше – больше… Одни и дальше станут заменять живые мускулы стальными канатами с удовольствием, другие – вынужденно, чтобы не остаться за бортом. И так все мясное тело станет кремниевым, а потом и вовсе силовым полем.
Он орал и брызгал слюной:
– Никогда! Слышишь, никогда!!!
– Да слышу, слышу… – ответил я мирно, чувствуя под собой твердую почву: нарыл в Инете. – Даже могу предположить, что найдутся фанатики, кто не будет отказываться от чипизации. Религиозные или «культурные», неважно. Но я не представляю, чтобы кто-то из них отказался от чипа, что позволил бы напрямую подключаться к Инету!
Он сказал резко:
– Я! Я откажусь! Мне хватает экрана компьютера. Я согласен, чтобы компьютер уменьшился до размеров макового зерна на дужке моих очков и передавал картинки на сетчатку глаза, но я не позволю вставлять чип в голову!
Я сказал мирно:
– Ты хотел сказать «в мозг». Потому что в голову ты уже вставил… У тебя сколько зубов из керамики? Пока только парочка?.. Думаю, что все-таки ни одного не останется на Земле, кто не захотел бы перейти в силовое поле. Мы пойдем добровольно, а вы все потащитесь поневоле, только и всего.
Татьяна быстро окинула всех очень серьезным взглядом, разом растеряв лукавую улыбку соблазнительницы, постучала ножом по тарелке и предложила выпить за любовь.
На нее посмотрели с благодарностью: разговор почему-то начинает набирать обороты, ерунда какая-то, что это мы из-за какой-то ерунды спорим, было бы из-за проигрыша «Селтику», а то даже стыдно сказать, из-за чего…
Выпили за любовь, потом все разом сосредоточенно заработали ножами и вилками. С особой услужливостью передавали друг другу соусницы и специи, улыбались, возвращая себе привычно ясное расположение духа.
Что вы понимаете, мелькнуло у меня. Вот прихожу уже с вмонтированными чипами, их не видно, это ж в старину рисовали жуткие штыри, что торчат из черепа, но теперь знаем, будут мельче макового зернышка, так вот прихожу и не только вижу все насквозь, у меня ж не меньше, чем восемь видов зрения, но и сразу определяю, кто что думает, что замыслил, где брешет, а где просто набивает цену…
Сам я, чтобы не отличаться, жру и пью все, что кладут в тарелку, мой организм тут же перерабатывает в энергию, а остальное – в кислород, выпуская излишки из того места, откуда выпускал сероводород.
Но вы все тут – недочеловеки, а я сверх, сверх… Вернее, вы все – человеки, а я уже сверхчеловек. Или хотя бы трансчеловек. Любого из вас могу умыть в любом деле, это все равно что быть умнее кошки!
Холод пробежал по коже, я вдруг подумал, что в самом деле трансчеловек будет умнее человека в той же пропорции, как человек рядом с кошкой. Но человеку не приходит в голову умничать перед кошкой, а я вот умничаю.
И вообще… Какого хрена я с ними сижу?
И все-таки нечто в нас гасит даже мысли, угрожающие нарушить стабильность. Только мелькнула острая идея, но вместо того, чтобы ее разрабатывать, я сладострастно представил, что вот пришел я с этими вживленными чипами, конечно, под кожей, чтоб не видно, это панки всякие начнут выставлять напоказ, так вот сижу в этой компашке и переключаю каналы жвачника мысленным усилием. Люша не понимает, жмет на все кнопки, а я отыскал «Дискавери» или «Новые технологии»… жаль, такого канала пока нет, но кто первым создаст – озолотится… так вот я заблокировал на этом канале, и как Люша ни пытается переключить, как ни трясет пультик, даже стучит по ящику, но никакого тебе футбола, а только новинки генной инженерии, биосинтез, нанотехнология, крионика, когнитивника…
… – Да что за хрень! – заорал Люша в моих мечтах. – Этот гребаный пульт я две недели всего купил!
– А чем старый плох? – лениво спросил Барабин.
– Теперь вижу, что старый, – зарычал Люша, – лучше! А я, дурень, купился на рекламу…
– Дизайн лучше?
– Какой на фиг дизайн! Говорили, что здесь «все в одном»! И ящик, и маг, и ресивер, и саундбуфер, и даже пылесос!
– А что, у вас пылесос с программным?
– Нет, но Василиса хочет купить…
Барабин покачал головой, оттопырил авторитетно губу.
– Не стоит…
– Теперь и я вижу, – рыкнул Люша, – что не стоит! Ну, какая хрень, о стену шарахнуть?
– Не спеши, – посоветовал Барабин, – вдруг там просто кнопка залипла…
Но Люша, осатанев, в ярости швырнул пульт о стену. Я сидел вроде бы далеко, но успел податься в сторону и, вытянув руку, перехватил коробочку в воздухе. Все ошалели, я повернул его нужным концом к телевизору и пару раз кликнул. Каналы начали сменяться один за другим, Константин ошеломленно сказал: