– Пусть в неделю, – поправил Гаркуша.
– Даже в неделю, – согласился Чернов, – за день поместили бы на все сайты, а за неделю она вошла бы в умы даже тех, кто посещает только порнушные. Дело не в честолюбии! Просто у всех у нас такая черта: к правительству не прислушиваемся, законами пренебрегаем, на этикет плюем, зато какая-нибудь сраная поп-звезда может заставить нас сделать то, что не заставит президент!..
Знак мягко пояснил из своего угла:
– Религия всегда влияла больше, чем власть. И сейчас удачно подобранные тезисы новой веры могли бы целые массы народа повернуть лицом к сингулярности… и тем самым приблизить ее приход. Слава, не нужно упускать эту возможность. А вдруг получится? Все мы должны приближать будущее всеми путями! Я вот щас готовлю первый наш съезд, надо собрать единомышленников со всей страны. А ты давай развивай свою идею…
В Политехническом я однажды был, из школы водили весь класс экскурсией. До сих пор помню динамо-машины и огромные чудовищные моторы, похожие на пушки времен Ивана Грозного: массивные, толстые, с литыми украшениями на броне, с торчащими толстыми медными проводами. Теперь те залы сдаются внаем для разного рода собраний, презентаций и празднеств. В местной прессе было сообщение, что в рыночное время держать такое здание под музеем нерентабельно, предполагается отдать его под бордель, такой коммерческий ход сразу принесет сотни миллионов долларов чистого дохода.
Правда, правозащитники пока что защищают здание, напирая на то, что хоть проституцию и легализовали, но под эти самые дома предполагается переоборудовать особняки на окраине города. В крайнем случае отдать под бордель здание ЦДЖ: там и так уже бардак, нужно только таблички сменить.
Я встретил Габриэллу на полдороге, она в строгом платье, полуделовом-полувечернем, умело подкрашена, изысканна и отстраненна, словно это не она неделю назад прогибалась подо мной в сладостном оргазме.
Впрочем, при современном отношении к этому делу можно сказать и так, что это она меня изгибала для собственного удовольствия. И что это даже не повод для знакомства.
– Не опаздываем? – спросила она тревожно.
– Час пик миновал, – успокоил я.
– Но это самый центр…
– Я знаю, как туда проскочить, минуя заторы, – заверил я.
– Как?
– Все еще есть проходные дворы…
Все-таки чуть-чуть запоздали, не один я такой мудрый, устрашился, что теперь хрен отыщешь, куда приткнуть машину. К счастью, ценители поэзии Николая Рубцова богаты духовно и не обременены материально: машин вокруг здания немного, да те и не блещут роскошью.
Я перевел дыхание: не люблю ставить свою рядом с дорогими доджами и бентли, заглушил и успел выскочить раньше, чтобы подать руку Габриэлле.
Двери распахнуты в два зала: у одного дежурят дюжие мужики в приличных костюмах, останавливают желающих войти, за их спинами маячат накрытые столы. Правда, не обильно, что-то вроде фуршета после доклада. Вход в другой зал свободен, мы тихохонько зашли и присели в заднем ряду.
Большой зал заполнен на две трети, докладчик медленно и протяжно, словно священник, говорит о духовности и глубинной нравственности нашего народа. В зале слушают внимательно, а когда докладчик закончил и поклонился, сверкнув лысиной, вежливо и сердечно похлопали.
Второй выступил с опровержением некоторых аспектов доклада, как он сказал, хотя я опровержения не уловил, а рассуждения о нравственности и духовности, преемственности поколений, что разгромили Мамая и Наполеона, создали картины Рублева и дивные комплексы Кремля и собора Василия Блаженного, показались вообще повторением основного доклада.
Габриэлла шепнула:
– Правда, хорошо говорит?
– Очень, – согласился я и, взяв ее тонкие пальцы, бережно держал в ладони. – Очень.
Она мягко улыбнулась.
– Слушай-слушай. Я читала его статьи.
– По астрономии?
– Ну, Слава…
– Извини.
– Ты же не только своей компьютерной графикой живешь?
– Да-да, прости. Он хорошо говорит. Особенно про эту, как ее, духовенность.
– Духовность, – поправила она, сдвигая брови. – Над этим не шутят.
– Прости, – снова сказал я. – Поколение пепси, что с меня взять. А где твой отец?
Она повела глазами в сторону.
– Только не смотри прямо сейчас, а то вдруг оглянется… Они с мамой в первом ряду. Третье кресло от края.
– Ага, – сказал я, – вижу… Сразу видно, что супруги. Очень подогнаны друг под друга.
Она шепнула с улыбкой:
– Двадцать пять лет вместе. Это почти рекорд.
– А твои родители, – спросил я осторожно, – большие любители Рубцова?
– Мой отец преподает литературу, – шепнула она.
– В универе?
– Да. Или ты знал?
– Нет, но он не похож на школьного учителя, – ответил я. – На преподавателя хорошего университета – точно.
Она заулыбалась:
– На всякий случай запомни, его зовут Сергеем Константиновичем, а маму – Людмилой Николаевной.
– Не забуду, – пообещал я. – Как они, с такими именами, да еще любители Рубцова, назвали тебя Габриэллой?
Она наморщила нос.
– В тот период была мода на иностранные имена. А мои родители, еще молодые, долго определялись с приоритетами. Папа говорит, что к патриотизму и высокой духовности приходишь не сразу.
Я пытался слушать докладчика, но мысли все время разбегались, как вспугнутые тараканы. Да и о Рубцове ни слова: то ли уже переговорили вначале, то ли его юбилей только повод собраться и почесать языки на любимые темы, а потом пойти и надраться. Думаю, в соседнем зале, куда охрана пока не пускает, сейчас как раз на столы ставят водочку, прикидывая, сколько будет рыл и сколько понадобится, чтобы разговоры о высокой духовности продолжались. Русская интеллигенция обожает под водочку и соленые огурчики возвышенные разговоры о высокой духовности, нравственности и глубинной сущности.
Минут через двадцать докладчик закруглился, а председательствующий пригласил в соседний зал, где можно чуть подкрепиться и заодно обменяться мнениями о состоянии нашего духовного наследия.
Против ожидания присутствующие не ринулись, ломая стулья, к выходу, чтобы первыми ворваться в зал для загула, а поднимались чинно и с достоинством. Некоторые пропускали проходящих мимо, те уступали дорогу, в свою очередь, и так плавно вытекали в фойе, а оттуда так же неторопливо переходили в зал с накрытыми столами.
Глава 11
Мы вышли из зала в числе первых, но Габриэлла придержала меня, ей родителям все-таки показаться надо, раз уж пообещала, что обязательно будет на этом вечере.
– Ты иди, – шепнула она, – можешь вообще спрятаться.
– Зачем?
– Ну так просто…
– А с тобой остаться можно?
– Если тебя это не пугает…
Я расправил плечи, прям орел, хотя сердце колотится, а хвост трусовато опускается к полу.
– Габриэлла! Обижаешь…
– Ладно, стой рядом.
Ее родители выходили из зала в числе последних: так уж получается, кто сидит в первом ряду – к накрытому столу приходит последним.
Я еще издали ощутил к ним симпатию. Скромно и аккуратно одеты, в порядке как прически, так и все те мелочи, что диктуются этикетом, но не замечаются такими, как я. Зато чувствуется, что люди эти милые, достойные, воспитанные и с ними будет хорошо и приятно общаться, а из каких деталей складывается это впечатление – это уже для специалистов, а мы простые юзвери.
Сам я обычно весьма небрежен в одежде и прочей ерунде, ну там ногти забуду постричь, а под них грязи набьется, будто по ночам руками могилы раскапываю. Стричься забываю, даже побриться иной раз лень, в современном мире это тоже стиль, очень удобно, но все-таки приятно видеть людей опрятных от макушки и до пят.
Даже если бы Габриэлла не сказала, что ее отец преподаватель, все равно с первого взгляда видно, что не мясник на рынке. Да и мама выглядит так, словно у нее за плечами двенадцать поколений аристократов.
Отец улыбнулся одними глазами, этого достаточно, а ее мама произнесла нежно:
– Габи…
Они обнялись, расцеловались, Габриэлла наконец отодвинулась и, не выпуская матери из рук, повернулась в мою сторону.
– Это мой друг, Вячеслав.
– Добро пожаловать, Вячеслав, – сказал ее отец и протянул руку. Пожатие его было легким, дружеским, пальцы сухими и теплыми.
Его жена протянула руку следом, я бережно пожал узкую прохладную ладонь, уже потом сообразил, что подавала руку выше, чем обычно подают, явно надо было приложиться губами, но теперь уже поздно, а в черепе заметалась испуганная, как мышь, трусливая мысль: сделать ли вид, что я такой вот пролетарий, не принимаю эти буржуйские замашки, или же признаться всем покаянным видом и телодвижениями, что не врубился вовремя, а теперь сожалею так сильно, что готов сдать в благотворительный фонд червонец, а то и два.
Габриэлла улыбалась сочувствующе и поощрительно, я наконец сообразил, что и это неплохо: есть повод поучить меня, дурака, великосветским манерам. Я как бы дикий интеллигент, то есть с дипломом и на приличной работе, но не обретший лоск приличного человека. А вот когда научусь вовремя ручку целовать и поставлю на полку альбомы французских импрессионистов, то враз стану подлинным русским интеллигентом.
– Вы тоже интересуетесь Рубцовым? – спросил он.
Габриэлла замерла, какой на хрен Рубцов в моей квартире, но я ответил с жаром:
– О да!.. У меня в трех вариантах его песня «Я долго буду гнать велосипед»!.. Ну, не песня, а на его стих песня. Классно! Слезу вышибает.
Они все трое переглянулись, он замедленно кивнул.
– Да, Рубцов – великий поэт. А великие люди умеют зажечь сердца.
Габриэлла сказала торопливо:
– Давайте сядем? Вот здесь как раз удобно…
Я едва дождался, пока неторопливо займут места, а то к нашему столу уже направились какие-то лохматые очкарики.
Из угощений только крохотные пирожные на большой тарелке посреди стола, вино наливают двое официантов за отдельным столом. Я сгреб фужеры, спросил, кому что налить, довольно ловко ввинтился между разглагольствующими у винного столика и вернулся уже с наполненными бокалам