— Что ты имеешь в виду? — спросила я.
— Ну, все это смертоубийство, — произнесла Чарли.
Мама Патрика была миниатюрной невзрачной женщиной с седыми, коротко подстриженными волосами. Общую картину дополняли очки и бежевая блузка в цветочек. В столовой она уважительно огляделась и сказала: «О, как у вас тут мило», чем в одно мгновение покорила сердце моей мамы.
— Очень простая женщина, но сердце у нее золотое, — говорила она позже на кухне, когда я помогала ей раскладывать еду по тарелкам. — Блузка, конечно, у нее просто невообразимая, но, с другой стороны, когда ей, бедняжке, было следить за модой? Она ведь пошла мыть полы, чтобы заработать сыну на образование. А теперь она очень гордится тем, что Патрик нашел себе такую умную девушку, как Геритилу. Ведь она учительница и из хорошей семьи.
— И блондинка, — вставила я.
— И блондинка, — повторила мама. — У них будут прелестные детишки. Больше соуса, Тиригерри, но клади его только на спаржу. Кстати, у тебя блузка тоже совсем никуда! Сквозь нее даже лифчик просвечивает. Разве я не ясно выразилась, когда сказала, чтобы ты надела что-нибудь приличное? Вот один раз в жизни я тебя о чем-то попросила и…
— Извини, — прервала я ее обвинительную речь я. Надо было все-таки надеть футболку с Подольски.
— Да что уж там. Ты делаешь это нарочно. Вечно с тобой так: ты никогда не вписываешься в рамки!
Обед был вкусным, несмотря на то что Арсениус с Хабакуком презрительно отвергли некоторые блюда и проделали неприятные фокусы с картошкой. Все вели себя как обычно, и только папа не удостоил меня взглядом. Наверное, все еще сердился за грубости, что я наговорила ему в прошлый понедельник.
Хизола села рядом со мной и робко мне улыбнулась:
— Вот, твой mрЗ-плеер. Он теперь тебе и самой понадобится.
— Можешь оставить его себе, Сисси. — Я так иногда называла ее, и это уж точно было лучше, чем Хисси, как нередко звала ее моя мама: ведь не все сокращения бывают удачными, а краткость иногда бывает таланту сводной, а не родной сестрой. — Дареному коню в зубы не смотрят, а повторять — все равно, что воровать.
— Но ты ведь остаешься жить, правда? Я вздохнула:
— Вероятно.
— Спаржа на вкус полное дерьмо! — завопил Хабакук.
— А рыба — говно, — в рифму прибавил Арсениус. Хорошо, что они только близнецы, а не тройняшки, а не то картофелю тоже пришлось бы подбирать рифму…
— Хаби! Арсениус! Что про нас подумает наша гостья? — одернула их мама. Гостья, в единственном числе. Патрик, очевидно, уже относился к членам семьи.
— Ах, иметь большую семью — это так прекрасно, — защебетала мама Патрика. — Я всегда хотела, чтобы у моего Патрика были братья и сестры, но… — тут она вздохнула, — видно, не судьба. — Значит, у Патрика никогда не было брата-близнеца, бесчинствовавшего в Интернете под ником otboyniymolotokЗ1. Жаль.
— Здесь еще нет одной из сестер, Тигелу, — сказала мама. — Моя вторая дочь живет с семьей в Венесуэле. Ее муж дипломат, и наша Гетирика работает переводчицей в посольстве. Она говорит на трех языках.
— О, как чудесно. Какие у вас талантливые дочери! — Мама Патрика повернулась к Тине: — А кем вы работаете?
— У меня сейчас хватает забот по хозяйству и воспитанию детей, — с достоинством пояснила Тина. — Но когда у близнецов самый трудный период будет позади, — интересно, и когда, же это, наконец, случится? — я хочу вернуться на работу в школу.
— Тоже учительница… — Мама Патрика явно находилась под впечатлением, а моя мама чуть не лопалась от гордости. Но, когда мама Патрика повернулась ко мне, моя молниеносно сунула ей под нос блюдо с картошкой:
— Еще немного?
— Нет, спасибо, — поблагодарила та. — Все было очень вкусно. Как в ресторане. Я ничего такого сама не делаю.
— Да что ты, мама! Как будто ты не можешь приготовить ничего вкусного! — Патрику явно было немного неловко за свою мать.
Мама Патрика опять повернулась ко мне:
— А чем вы занимаетесь?
Моя мама вскочила и лихорадочно начала собирать тарелки:
— Луриге, ты не поможешь мне на кухне с десертом?
— О, еще и десерт будет! — удивилась мама Патрика.
— Мама, пожалуйста, не надо делать вид, что ты никогда не готовишь десерт, — попросил Патрик.
— Герри — писательница, — громко заявил вдруг мой папа. Мама замерла с горой тарелок в руках. Все остальные тоже изумленно уставились на папу, причем больше всех изумилась я.
— Писательница! — восторженно повторила мама Патрика. — О, но это, же просто великолепно! А что вы пишете? Может быть, я что-нибудь читала?
— Я… — начала я, но мама уронила вилку на кафельный пол, и я замолчала.
— Лично мне больше всего нравится «Ночная сестра Клаудия под подозрением», — сообщил важно папа. — Очень увлекательно, невозможно оторваться до самой последней страницы.
Будь у меня в руке вилка в тот момент, я бы тоже ее уронила.
— Или вот еще «Роза для Сары», — продолжал папа. — Очень проникновенное произведение.
— Звучит потрясающе, — произнесла мама Патрика. — Надо будет при случае купить.
— Я могу дать вам почитать свои экземпляры, — предложил папа. — Если вы пообещаете, что они никуда не денутся.
— Ну, это само собой, разумеется, — кивнула мама Патрика.
Господину Дитмару Мергенхаймеру,
Молткештрассе, 23
Дорогой Дитмар, он же Макс, 29, не курящий, робкий, но любящий развлечения.
Во время уборки у себя дома я случайно наткнулась на письма, которыми мы обменялись, и вспомнила тебя. К сожалению, наша первая и единственная встреча прошла не очень хорошо. Наверное, ты и по сей день задаешься вопросом: а не случилось ли со мной тогда чего-нибудь в женском туалете.
Прости, что я оставила тебя вот так просто сидеть в кафе, выскользнув через заднюю дверь. Но я была слишком шокирована тем, что тебя зовут не Макс и что тебе не 29 лет, ну… и что ты совсем не робкий. Я тогда предположила только, что ты и правда любишь развлечения и что с тобой интересно, — но, судя по письму, которое ты мне тогда прислал, и это тоже неправда. (Извини, что я не ответила на твое письмо, я просто не хотела подливать масла в огонь!)
Откровенно говоря. Макс или Дитмар, так нельзя! Нельзя писать, что ты на десять лет моложе, чем ты есть на самом деле, когда в жизни ты выглядишь на пять лет старше своего возраста. И если ты Дитмар. то ты тогда уж точно не Макс. Мне тоже не так легко быть Гердой, а вот, скажем, Хлоей я могла бы быть запросто. Но вот что: наше имя — это часть нас. Я понимаю, что зваться Дитмаром и в то же время быть сексуальным тяжело, но почему бы тебе не назваться, скажем. Диди? Или называйся своей фамилией. «Привет, я Мергенхаймер» — вот это я понимаю, звучит… ну ладно, ладно, тоже дерьмо полное. Но клоню я к тому, что с человеком гораздо проще общаться, если он искренен и честен. Поэтому я приложила к письму роман, в котором совсем непривлекательному главному герою, в конце концов, удается завоевать любовь потрясающей женщины именно потому, что он честен, искренен и чрезвычайно сексуален. Прочитай «Летом, когда Дара нашла любовь», и ты будешь располагать всеми необходимыми знаниями об отношениях мужчин и женщин.
Желаю удачи в поиске партнерши.
С наилучшими пожеланиями, Герри Талер.
Р.S. Пять евро — это за латте макиато, который тебе тогда пришлось оплатить вместо меня. Еще раз извини.
14
— Не пойму, и что это нашло на твоего отца, — сказала мне мама на кухне.
— Я тоже, — пробормотала я.
— Мы никогда здесь не говорим о твоей профессии. Так почему же он решил сделать это именно сегодня?
— Может быть, он думал, что мама Патрика читает дешевые романы?
— Да, вполне может оказаться, что она и впрямь их читает. Она очень простая женщина. — Мама поцокала языком: — По одному персику, ребенок! И клади точно посередине. Малиновым соусом поливай по часовой стрелке — боже, да не прикидывайся же ты глупее, чем ты есть.
Я была почти рада, что между мной и мамой все опять было по-старому.
— Надеюсь, хотя бы на Алексину серебряную свадьбу ты оденешься прилично, — сказала она, выписывая палочкой симпатичный узор из малинового соуса и взбитых сливок.
— Мама, не думаю, что мне стоит идти на эту серебряную свадьбу после того, как все получили мои предсмертные письма.
— Ты что, переживаешь из-за Эвелин и дяди Корбмахера? — Мама взялась за следующую тарелку. — Эвелин мне на тебя пожаловалась, сказала, что ты высказала сумасбродную идею о том, что Фолькер не мог родиться от дяди Корбмахера, потому что у него глаза карие.
— Так и есть, — подтвердила я.
— Должна сказать, тут ты попала в яблочко, — призналась мама.
Я изумленно на нее уставилась:
— Я написала это только потому, что они относятся ко мне покровительственно и свысока. И еще потому, что тетя Эвелин всегда называет меня ведьмой.
— Кто высоко заносится, обязательно когда-нибудь упадет, — невозмутимо продолжала мама. — Я сказала ей: ничего не могу поделать с тем, что мои дети были внимательны на уроках биологии.
— Правда?
— Нельзя сердиться на человека только за то, что он говорит правду. — Мама нарисовала на персике идеальной формы спираль. — Я предположила, что это был Гаральд, с которым она тогда работала. И она быстро замолчала и вообще ничего больше не смогла вымолвить.
— Так это был не дядя Фред? — удивилась я.
— Хм… Тоже вариант. Причем еще более пикантный, если можно так выразиться. Как бы там ни было, ты в любой момент можешь вернуться в свою квартиру. Уведомление о прерывании договора аннулировано. Возьми, эти тарелки Арсе- ниусу и Хабакуку.
Наверное, у меня отпала нижняя челюсть от услышанного, потому что мама попросила:
— Пожалуйста, не делай такое глупое лицо, ребенок. Я хочу, чтобы у мамы Патрика сложилось о нас самое приятное впечатление.
Поведение моих родителей потрясло меня и совершенно сбило с толку, при этом меня вдруг охватило какое-то теплое, неведомое доселе чувство, которое я смогла распознать не сразу. А именно: так чувствует себя человек, когда он ощущает родительскую любовь и заботу. Ну конечно, любовь эта в моем случае была своеобразной, с особинкой.