Шестакову понравился энтузиазм старого капитана. Он ободряюще улыбнулся:
— До самого Архангельского порта сохраняйте полное радиомолчание — за одним исключением: когда минуете Колгуев, на волне Архангельского радиоцентра передайте мне — «У нас все в порядке». Моя радиостанция будет работать на открытой волне, сможете слушать нас до… В общем, все время… — И, встретив тревожный, волнующий взгляд Неустроева, попытался его успокоить — Ничего, я их здесь двое суток верных продержу…
Они встали, обнялись, и, не отпуская Шестакова, капитан прошептал:
— Прощайте, голубчик, Николай Павлович. Господи, благослови вас на крестном пути!..
— Прощайте, Константин Петрович. Спасибо вам за все. И не говорите, пожалуйста, ничего Лене… Пока что… Скажите, что я с «Трувором» пошел на гидрологические промеры… Догоню в Архангельске… Пусть лучше потом узнает.
Маленький морской буксир «Трувор» плясал на мелкой воде у борта «Седова».
На палубе ледокола, недалеко от трапа, были навалены вещи экипажа с буксира: деревянные сундучки, парусиновые матросские чемоданы, мешки. Около них сгрудились их хозяева — взволнованные и напуганные, обескураженные мгновенностью и непонятностью происходящего.
Неустроев торопливо шел по полуюту. Его окликнула Лена:
— Папа!
— Леночка, извини, не до тебя сейчас! — отозвался Неустроев. — Иди ко мне в каюту, я приду немного погодя…
Лена догнала его:
— Папа, я на одну минуточку! Папочка, я просто хотела тебе сказать, что я тебя очень люблю! — Она быстро поцеловала отца.
Он погладил ее по голове и пошел дальше. Лена крикнула ему вслед:
— Я так хочу, чтобы ты был счастлив, папочка, милый, родненький!..
И побежала в каюту. Неустроев недоуменно пожал плечами, потом махнул рукой и сам рысью устремился к мостику. Навстречу ему уже шел Шестаков. Он сказал деловито:
— Все, Константин Петрович, в путь. Долгие проводы — лишние слезы… Да и времени у нас нет.
У трапа они еще раз быстро обнялись. Отвернувшись в сторону, чтобы Шестаков не видел его лица, старый капитан сказал дрожащим голосом:
— Вы могли бы, Николай Павлович быть моим сыном… Прощайте!.. Счастья вам…
Шестаков крепко сжал его руки:
— До свиданья, дорогой Константин Петрович… — И сбежал по трапу на «Трувор».
С палубы буксира он крикнул Неустроеву:
— Константин Петрович! Леночку поцелуйте за меня!..
И ветер сорвал его крик.
Шестаков махнул рукой стоявшему у штурвала Соколкову, и высокий борт «Седова» стал отваливать в сторону. Рев гудка ледокола сотряс пустынные просторы океана.
Шестаков дернул поводок буксирного ревуна в ответ.
«Трувор» медленно прошел мимо судов каравана. Вдоль бортов на каждом корабле выстроились моряки.
Все они стояли с непокрытыми головами. Они уже знали, что провожают товарищей на смерть.
Шестаков махал с кормы уходящим судам своей фуражкой и — к удивлению своему, но и к радости тоже — не видел среди провожавших Лену. «Отдыхает, наверное… Ну и хорошо», — подумал он.
И вот в подступивших сумерках исчез последний вымпел каравана — пароход «Кереть».
Шестаков вошел в радиорубку, положил радисту руку на плечо, невесело усмехнулся:
— Ну что, Алеша, потрудимся на английский радиоперехват, проверим, как они нас караулят?
Парень широко улыбнулся в ответ:
— Сейчас мы им настучим, Николай Павлович! Будьте спокойны, ихний радист уже мою руку знает…
Шестаков достал из кармана кителя листок, перечитал заготовленный текст, начал диктовать:
«АРХАНГЕЛЬСК ТЧК НА ЛЕДОКОЛЕ «МАЛЫГИН» СИЛЬНАЯ ТЕЧЬ КОТЛОВ ТЧК РЕШЕНО РЕМОНТИРОВАТЬ В ОТКРЫТОМ МОРЕ ТЧК КАРАВАН ПОЛОЖЕН В ДРЕЙФ ТЧК ШЕСТАКОВ».
— Готово! — отбил радиограмму Солдатов.
— Небось у английского радиста ты квитанцию не получаешь? — подмигнул ему Шестаков.
Алексей сердито сказал:
— Они, черти гладкие, и без квитанций очень хорошо из эфира срывают!
Шестаков кивнул и пошел к трапу. Медленно, усталой походкой он спустился в крошечную кают— кампанию.
На плюшевом диванчике неподвижно сидела Лена. И молча смотрела на Шестакова.
Он даже охрип от волнения и неожиданности.
— Лена?! Ты… здесь?!
Лена не ответила.
— Как ты посмела? — в отчаянии закричал Шестаков. — Отец знает, что ты?…
Лена помотала головой.
— Лена, как ты могла! — кричал Шестаков яростно. — Откуда ты узнала?…
Лена встала, подошла к нему и тихо сказала:
— Коля не кричи, пожалуйста. Помнишь, ты говорил, что я отпустила убийцу? Я и сейчас не знаю, как мне надо было поступить тогда…
Она взяла Шестакова за руку, робким движением гладила его ладонь.
— Коля… Ведь крейсер здесь из— за него… Из— за него тебе пришлось сойти на «Трувор». Поэтому и я должна быть здесь! — Голос ее окреп, в нем появилась несокрушимая решимость. — Не сердись, Коленька, милый!.. Улыбнись лучше, ну… У тебя такое прекрасное лицо, когда ты улыбаешься… Не сердись, я счастлива, что у нас с тобой одна судьба…
Она обняла Шестакова, и он видел, как по ее лицу бежали прозрачные слезы.
Неустроев стоял у стекла в капитанской рубке «Седова» и слепо смотрел перед собой в бушующую дождевую непогоду.
К нему подошел штурман:
— Константин Петрович, по примерному счислению должны были пройти Колгуев. Мили четыре по правому борту… Видимость — ноль. Караван растянулся…
Неустроев обратил на него невидящий взор:
— Да— а… Да. Прикажите передать световыми сигналами на все суда каравана — курс вест— норд— вест сто сорок градусов. Ход не снижать…
— А как быть с радио?
— Пусть радист через час начнет передачу открытым текстом на волне Архангельского радиоцентра — «У нас все в порядке».
И снова отвернулся к залитому водой окну — сухой, чуть— чуть сгорбленный, руки за спиной.
Штурман сказал участливо:
— Константин Петрович, вы же лучше меня знаете — это море… В море всякое бывает… даст бог… обойдется… проскочат они…
— Да… В море всякое бывает… — не поворачиваясь к нему, кивнул Неустроев. — … Лена очень любила разглядывать мыльные пузыри… Разноцветные, летучие… Она говорила, что они живые… Бедная девочка… она слышала в них… солнечный ветер…
Старые приятели, Федор Гарковец и Василий Зирковенко, совсем еще недавно смеявшиеся собственному анекдоту о конях, и волах, вызвались на «Трувор» добровольцами. И сейчас вовсю орудовали лопатами в кочегарке суденышка, продолжая обсуждать свои такие маленькие и такие необыкновенно важные проблемы.
А Шестаков стоял у штурвала, зорко смотрел в дождливую пелену над океаном, посматривал на нос судна, где впередсмотрящим устроился Иван Соколков.
Лена сидела около Шестакова на столе и болтала ногами.
Корабль шел близ берега — по правому борту громоздились седые страшные скалы Северной Земли.
Лена попыталась развлечь Шестакова:
— Коленька, ты знаешь — я точно помню, что жила раньше, еще до этой своей жизни…
Шестаков бросил на нее ласковый взгляд.
— Иногда мне кажется… мне снится, что я была деревом…
— Деревом? — удивился Шестаков.
— Да! То— оненькой прозрачно— желтой сосной. На берегу океана. И из воды часто выходили всякие диковинные существа, красивые или уродливые…
Шестаков засмеялся.
Лена обиженно выпятила полную нижнюю губу:
— Коленька, ты напрасно смеешься — это точно было! Я помню! Ты тоже жил раньше, но… забыл!
Соколков закричал с мостика, и в голосе его слышался испуг:
— Николай Петрович, прямо по курсу — большой дым!
Шестаков схватил бинокль, прижал глаза к окулярам, подводя постепенно резкость.
И в поле зрения сразу приблизился, стремительно вырос грозный силуэт крейсера. Вот он сфокусировался, стал отчетливо виден: огромный, хищный, чудовищно разрисованный — кругами и полосами — во все цвета радуги. И без государственного флага. Пират.
— Николай Павлович! — снова крикнул Иван Соколков. — Это небось англичане?
— Вахтенный Соколков! — командирским голосом скомандовал Шестаков. — Государственный флаг Российской Республики — на гафель! Подними сигнал: «Вы находитесь в территориальных водах РСФСР. Дайте свои опознавательные!»
По гафелю поползло на самый кончик снасти красное полотнище. В руках у Соколкова замелькали разноцветные флажки, передавая выше сигнал.
Шестаков внимательно разглядывал в бинокль крейсер — пират приближался с каждой минутой и на сигнал «Трувора» пока никак не реагировал.
Шестаков велел Соколкову:
— Передай еще дополнительный сигнал по международному своду «Викта— фокстрот» и «Чарли— Сиэра»[6]… — И крикнул в сторону радиорубки: — Радист! Сообщение о встрече — в эфир! Открытым текстом на волне каравана!..
Рейдер стал виден невооруженным глазом.
— Коля, это и есть крейсер? — тихо спросила Лена.
Шестаков для верности перелистал международный справочник с силуэтами военных кораблей.
— Да, Леночка, — со вздохом сказал он. — Судя по всему, это и есть тяжелый броненосный крейсер «Корнуэлл». Вот, значит, кого они к нам послали…
Соколков, держа в руках свод международных морских сигналов, сообщил:
— Николай Павлович, они подняли до половины «зэт— эл» — «Зулу— Лима»…
— «Ваш сигнал принят, но не понят», — перевел Шестаков Лене. — Вот разбойники!
Лена не успела ответить — борт крейсера осветился короткой вспышкой, и только потом, издали, раскатом донесся грохот артиллерийского залпа.
И сразу же по правому борту «Трувора» поднялись в небо два огромных столба воды.
В дверях рубки появился радист Солдатов. И сразу же все понял.
— Николай Павлович! — крикнул он. — Прощайте! Я уж до конца в радиорубке!
— Алеша! Шпарь все время передачу о нападении. Это «Корнуэлл». Давай!..
Шестаков резко повернул штурвал направо, отворачивая буксир в сторону берега. Соколков, бросив сигнальный свод, спрыгнул с мостика на кормовую надстройку.