– Ой, мне только в радость. – Тара берет с кухонного стола телефон и наводит на задний двор. – Улыбочка на камеру! – кричит она через открытое окно.
Оба мальчугана, хихикая, удирают из кадра.
– Вам от меня не спрятаться! Я всё вижу! – нараспев произносит Тара.
Тут бокал выскальзывает у меня из рук и разлетается вдребезги, ударяясь о кухонные плитки.
– Прости, пожалуйста. – Я наклоняюсь и начинаю собирать осколки. – Черт, – срывается у меня, когда острый осколок чиркает меня по пальцу. Появляется кровь.
– Ты в порядке, милая? – беспокоится Дэниел, но Тара его опережает. Она хватает мою руку и осматривает рану.
– Слава богу. Не глубокая. Давай дам тебе пластырь.
– Все хорошо. Ничего страшного. Не стоит беспокойства. Я просто смою кровь под краном. Можно я воспользуюсь ванной?
– Конечно! Она справа от входной двери. – Тара смотрит на пол. – Схожу за веником и уберу все за секунду. – Она направляется к встроенному шкафу при входе на кухню.
Дэниел тоже изучает мой палец.
– Точно все хорошо?
Неужели мне слышится осуждение? Или это забота?
– Я в порядке. Просто неуклюжая. – Я пожимаю плечами.
– Всякое бывает, – говорит он.
Бывает-то, конечно, бывает, но внутренне я вся сжимаюсь об беспокойства, когда он так отмахивается ото всех странных происшествий, что случились с момента нашего приезда сюда, будто это обычные случайности и сплошь неудачное стечение обстоятельств. Либо это оттого, что он трезво и без эмоций все анализирует, либо от страха – я не знаю. В его разумении камеры, внезапное появление мистера Блинкерса и шныряющий во дворе незнакомец – вещи никак не связанные. И тот факт, что Тара обратилась к мальчикам с фразой «Я всё вижу!» не наводит его ни на какие мысли. Мне лучше знать.
– Пойду во двор и начну разогревать барбекю, – радостно улыбается Дэниел. – И, может, попрыгаю с пацанами на батуте.
Тара смеется.
– Они заражают своей энергией. Я тоже выйду на улицу. – Она смотрит на меня. – Ты уверена, что все в порядке?
– Да, – заверяю я. – Поверхностный порез. Ничего серьезного.
Тара кивает и открывает раздвижную дверь, пропуская вперед Дэниела с блюдом, а потом прихватывает его пиво и снова закрывает дверь.
Держась за пульсирующий болью палец, я жду, пока они отвлекутся, а потом делаю вид, что иду в туалет. Быстрый взгляд через плечо – я вижу, что они на меня не смотрят, и мчусь вверх по лестнице.
Второй этаж у Тары весь розовый: розовые стены, розовый стул и тахта у лестницы. Ванная, расположенная между двумя другими комнатами с закрытыми дверями, тоже розоватого оттенка, если не считать белых унитаза и ванны. Даже свечи и банка с отшлифованными морем стеклышками розовые. Я вспоминаю, как несколько лет назад Джейкоб собирал отшлифованные стеклышки на море. Мы все вместе ездили тогда в Викторию. В Торонто морских стеклышек нет, потому что озеро Онтарио пресноводное, а не соленое. Меня пронзает боль от тоски по дому.
Раздумывать над странным дизайнерским решением дальше у меня нет времени. Мне нужно быстро найти ее спальню. Если Тара просто напористая и властная, возможно, мы и станем подругами или хотя бы будем по-приятельски общаться. И свои подозрения в этом случае я обращу на кого-нибудь другого. Но сначала мне надо понять, кто она на самом деле.
Я поворачиваю серебристую ручку на двери справа от ванной. Это мальчишеская комната-мечта. Я быстро окидываю взглядом кровать в виде гоночного автомобиля и изображения супергероев на белых стенах и закрываю дверь. Перехожу к последней двери на этом этаже и как можно тише поворачиваю ручку. В комнате ощущается легкий цветочный аромат, а вокруг царит идеальный порядок. Нигде не видно фотографий отца Коди или самой Тары с кем-то, только копия пастельного рисунка водопада над кроватью.
Я сама не знаю, что ищу, но раньше меня это никогда не останавливало. Изображение с камеры, установленной в моем доме? Доказательство того, что это она ходила по моему двору? Семейные фотографии? Связь с Холли? Пульс у меня зашкаливает, когда я начинаю выдвигать ящики высокого белого туалетного столика напротив Тариной кровати и обнаруживаю там сложенные по методу Мари Кондо футболки, носки, бюстгальтеры и прочее нижнее белье. Я заглядываю под кровать и в большой стенной шкаф в поисках балахона вроде того, что был на ночном злоумышленнике. Ничего. Время истекает.
Я уже поворачиваюсь, чтобы выйти из комнаты. И тут в поле моего зрения попадает бело-золотая подставка для ювелирных украшений в виде дерева. На его изящных ветвях висят пять цепочек. И все внутри у меня будто подбрасывает.
Мой взгляд направлен на одну конкретную цепочку из розового золота с круглым кулоном. Он ослепительно красиво, но не поэтому я не в силах отвести от него глаз. Все дело в застежке с крошечным закрученным логотипом, который я узнаю в ту же секунду – снежинка. А прямо над ней – название того самого магазина уникальных вещей на улице Грэнвилл, где было куплено ожерелье Холли – «Юник».
Глава двенадцатая
Холли открывает глаза и не может сообразить, в чьей она кровати. Огромная, с обитым кремовой тканью изголовьем и голубым стеганым одеялом в белый горошек. Потом ее захлестывает волна воспоминаний о минувшей ночи. Алексис застает ее на парковке с Чарли Лэнгом. Браслет Лизетт на кофейном столике. Ярость и разочарование отца. Поездка на велосипеде с вещевым мешком за спиной и пот, выступающий на спине оттого, что она изо всех сил жала на педали во мраке ночи по пути к Голдманам, прочь от того единственного дома, что у нее был.
Она сворачивается калачиком под одеялом, чувствуя сложную смесь боли и облегчения. Впервые в жизни ее будущее никем не распланировано. Она свободна. Но вместе со свободой приходит пьянящая и в то же время пугающая возможность выбора. Что будет дальше? Но будь что будет. У нее есть где жить, есть люди, которые ее приняли и ценят за то, кто она есть.
К Голдманам Холли приехала уже после двух ночи. Она остановилась прямо перед поворотом на Клифсайд-роуд, тяжело дыша от бешеной гонки и нервозности. И тут в темноте и тишине, под склонившимися над ней деревьями к ней пришла мысль: о чем она думала, когда ехала сюда? Может, она совершила большую ошибку? Что, если она позвонит в дверь, поднимет на ноги всю семью, а потом, когда она вывалит на них свои новости, Сара откажется ее принять? Что, если Сара бросит ее так, как, по всей видимости, сделали все, включая родного отца и мачеху?
Конечно, можно позвонить Алексис и все же отправиться ночевать к ней, но не предложенного сводной сестрой спокойствия ей хотелось.
Она снова села на велосипед и под россыпями звезд проехала остаток пути до дома Голдманов. Поставив велосипед на дорожке рядом с баскетбольной сеткой, она посмотрела на дом, где в окнах уже, конечно, не было света. Холли не хотелось никого пугать и заходить в дом с помощью своего ключа.
Она отперла задние ворота и подскочила от испуга, осознав, что находится во дворе не одна. Подсветка бассейна давала достаточно света, чтобы Холли смогла различить очертания хозяйки дома. В руках у Сары был фотоаппарат, и она что-то снимала на берегу за террасой с бассейном. Ночь была ясная и безоблачная, и Сара навела свой объектив на последнюю четверть луны, висевшую в черном небе над рекой. Та смотрелась такой маленькой в густых зарослях высоких деревьев.
– Сара, – тихо позвала Холли. Скала была отвесной, и последнее, чего желала Холли, это напугать женщину и тем самым отправить ее в стремительный полет с крутого берега в реку.
Сара вскрикнула и круто повернулась.
– Какого черта! – пискнула она, вздернув бровь и схватившись одной рукой за сердце, а второй сжимая фотоаппарат.
– Прости меня. Я не хотела тебя напугать.
Сара в мешковатой пижаме поднялась на террасу, держась за корни деревьев.
– Холли, что такое? Два часа ночи. Что ты здесь делаешь?
Лицо Сары было бледно, руки дрожали. Холли до чертиков ее напугала. Теперь ей нужно что-то сказать и как-то объяснить то, что у нее у самой в голове не укладывается. Какой процент правды можно рассказать Саре? Про кражу браслета уж точно нет, поскольку Сара не захочет приютить у себя в доме воровку, и определенно не стоит рассказывать про Чарли. От одной только мысли о том, что Сара об этом узнает, Холли переполнял стыд. В итоге после того, как Сара пригласила ее войти в дом и заварила по чашке ромашкового чая, они вдвоем сели на диван, и Холли выдала ей некое подобие истины: она наконец призналась отцу и Лизетт в том, что носила в себе очень долгое время – в отсутствии желания работать в отцовской компании; в потребности идти своей дорогой, как Алексис. И в ответ на свою откровенность была выкинута из дома.
Сара сидела, положив ногу на ногу, и смотрела на Холли, забыв про свой чай на кофейном столике.
– То есть как это – выкинули? Только за то, что ты не хочешь учиться на медицинском?
– Не только за это. «Хэлс Про Икс» как первенец для отца. Компания для него – это все. Если я не окончу университет и в конечном итоге не возьму управление семейной фирмой на себя, меня полностью отрежут от семьи.
– Но это же безумие. Я не настолько близко знакома с твоими родителями, но просто поверить не могу, что они пойдут на такое. Я уверена, что утром все уладится.
– Нет, – задыхаясь от хлынувших по щекам слез, выдавила Холли. – Ты их не понимаешь, Сара. Они не такие, как ты. Лизетт мне не родная мать. А отец… что ж, он не свернет со своего пути. Я им не нужна, если не собираюсь соответствовать их представлениям. А я не та, кем они меня воспитывали. – Из груди Холли снова вырвалось рыдание.
Сара подвинулась ближе и прижала Холли к себе.
– Мне не понять родителей, которые выгоняют своего ребенка из дома среди ночи. Но я понимаю, каково это, когда люди не принимают тебя такой, какая ты есть.
– Правда? – тихо спросила Холли.