– Да.
Тут Сара закрыла лицо руками, и Холли не стала напирать. И еще она так устала. Все, о чем спросила Холли, это:
– Можно мне остаться у вас на ночь?
Сара на мгновенье задумалась. А потом кивнула.
– Я постелю тебе в гостевой комнате. – Она встала и протянула Холли руку. – Идем. Утром я позвоню твоим родителям. Может, мне удастся как-то сгладить конфликт.
– Нет! – Холли тут же поняла, каким резким получился протест. – Прости. Это моя проблема, а не твоя. Я признательна за помощь, но ты не обязана все улаживать. – Она вздохнула. – Да и кто знает… может, оно даже к лучшему.
– Хорошо, если ты так хочешь. Но если передумаешь, я с ними поговорю.
Все, что требовалось Холли, это заверение в том, что она может остаться не на одну лишь ночь, но надолго. Однако об этом она, конечно, просить не могла. Пока не могла.
Теперь, при утреннем свете Холли зарывается под простыни, пахнущие солнцем и всегда сопровождающим Сару сладким ароматом ванили. Ее окутывает мягкость, и она оглядывает спальню, расположенную в цокольном этаже дома напротив темной комнаты хозяйки. Напротив окошка под потолком – единственного в этом помещении – стоит сосновый туалетный столик. Несмотря на то что окно небольшое, благодаря белым стенам комната выглядит светлой и просторной.
На стене возле двери по кругу расположены пять потрясающих Сариных фотографий. Их все объединяет тема материнства, и на каждом снимке в фокусе только один объект: детская бутылочка, маленький кроссовочек, расписание занятий, корзина с бельем, бокал вина.
Здесь все идеально. Холли не может перестать улыбаться даже несмотря на пульсирующие в груди остатки боли.
Она берет телефон и обнаруживает семь сообщений, все от Алексис. Пять пропущенных звонков. Черт. Она напрочь забыла написать сводной сестре, когда доехала, как обещала.
Алексис: «Ты в порядке? На месте?»
Алексис: «Холли, сейчас четыре утра. У тебя все хорошо???»
Алексис: «Напиши мне!!!»
Паника нарастает с каждым сообщением. Холли тут же делает видеовызов.
– О господи! – восклицает ответившая после первого же звонка Алексис. – Я так за тебя волновалась! Почему ты не написала? С тобой все в порядке?
Выглядит Алексис ужасно. Волосы спутаны, как воронье гнездо, под глазами глубокие темные круги.
– Извини. Прости меня, пожалуйста. Я добралась сюда, разговаривала с Сарой, а потом сразу легла спать. Это была такая жуткая ночь. – Холли окатывает волной стыда за все, чему Алексис стала свидетельницей вчера. Она закусывает губу. Спросить ли о том, как дела дома? Холли не может понять, там сейчас Алексис или нет, поскольку физиономия сводной сестры, как всегда, занимает весь экран.
– Я уже серьезно забеспокоилась, что с тобой что-то случилось. – И добавляет, потише: – Мама с Джоном только что уехали в Уистлер до завтра, так что я здесь сегодня одна, если вдруг захочешь вернуться и побыть тут. Даже можешь остаться на ночь.
Холли ясно, что Алексис нарочно избегает закономерного вопроса: позволят ли ей вообще когда-нибудь вернуться. Но это неважно. Холли знает, что она этого не сделает. Коль скоро они так решили, передумать уже не получится. Такова уж обратная сторона привилегии быть Монро.
– Спасибо. Возвращаться я не хочу. Но, может, прогуляемся по тропе попозже? – Холли смотрит на часы, стоящие на тумбочке возле кровати. Семь сорок пять утра. – Мы можем встретиться в начале тропы в два?
Холли имеет в виду дорожку в парке Капилано, которая ведет далеко в лес к каньону.
Алексис сияет.
– С удовольствием. Утром я должна сделать кое-что для профессора Филлипса, а потом весь день свободна.
Профессор Филлипс. Он же Люк. Бывший преподаватель Холли и кое-что еще. Она бросила его безо всяких объяснений. Холли так и не смогла набраться смелости, чтобы официально заявить о разрыве отношений после того, как они несколько раз переспали. Вместо этого она просто игнорировала его сообщения о том, как Алексис устроилась в кабинете. Ясно ведь, чего он добивался, а ей больше не хочется удовлетворять его желания. Алексис до сих пор пребывает в неведении относительного того, что ее сводная сестра встречалась с Люком, а Холли решила, что она никогда и не узнает об этом. Как ни крути, но это было большой ошибкой – спать со своим сорокалетним преподавателем, как в скверном порнофильме. Однако какое-то время это было волнующе – запретно – заниматься сексом в его кабинете в первом семестре и тайком водить его к себе в спальню во втором. Но теперь подобные приключения ей не по душе. Теперь она разбирается лучше. Она повзрослела. К тому же теперь у нее есть Сара, а ее Холли ни за что не хочет разочаровывать.
Перенос. Об этом феномене Люк рассказал ей на своих парах по психологии. Холли отдает себе отчет в том, что это тот самый феномен, и понимает, что ее влечение к мужчинам старшего возраста обусловлено отношениями с отцом, но от этого ее чувства не меняются. И не исчезают.
– Я напишу тебе перед выходом, – обещает Холли сестре. – И еще: я тебя люблю. – Она уже заносит палец, чтобы отключиться, но Алексис открывает рот, собираясь что-то сказать.
– Подожди! На сколько ты планируешь остаться у Голдманов?
Навсегда. Но она не может ответить Алексис таким образом.
– Я буду держать тебя в курсе.
Они заканчивают разговор. Холли бредет на кухню. Там никого нет, но колба в кофеварке наполовину полна. Нигде не слышно прыжков Джейкоба, и дом погружен в тишину. Может, Дэниел или Сара сварили кофе, а потом снова легли, пока не проснулся Джейкоб? Холли представляет себе, как Джейкоб прыгает в кровати между ними и все смеются.
Улыбаясь этой счастливой картинке, она наполняет свою чашку и добавляет сливок и сахара. Потом Холли садится за обеденный стол и глядит на сверкающую на солнце аквамариновую воду, упиваясь покоем и отсутствием возложенных на нее ожиданий.
– О, слава богу, что есть кофе. – Через несколько минут в кухню, зевая и кутаясь в обтрепанный желтый халат, заходит Сара.
Вид у нее, как всегда, изнуренный, но Холли теперь понимает почему. Она снимает по ночам.
Холли вскакивает, наливает Саре чашку кофе и открывает холодильник.
– Кофе – заслуга не моя. Сливки и сахар?
– Ты за мной ухаживаешь. – Сара берет чашку и отпивает, постанывая от удовольствия. – Как же приятно. Спасибо. Должно быть, Дэниел сварил перед тем, как отправиться на игру в гольф. – Она улыбается Холли поверх края чашки. – Как тебе спалось?
– Спала как младенец. Я в самом деле очень благодарна тебе за то, что позволила остаться.
Сара удивленно таращится на Холли.
– Я не могла отправить тебя восвояси посреди ночи. Я же не зверь. – Она ставит свою чашку на кухонный стол. – Оставайся у нас и сегодня.
Холли старается сохранять радостный вид. Но одной ночи ей недостаточно. Однако тут ей нужно действовать так же, как и при других сделках, то есть постепенно.
Сара достает сковороду и берет из холодильника яйца, а Холли стоит, прислонившись спиной к кухонному островку с кварцевой столешницей.
– Дэниел знает о том, что я здесь?
– Он ушел раньше, чем я проснулась, но я уверена, что он не станет возражать. Я объясню ему ситуацию. К тому же последнее время его почти не бывает дома. Помешался на работе. – Сара разбивает яйцо. – Омлет пойдет? – Сара бросает взгляд на потолок. – Джейкоб чистит зубы. Скоро спустится. Он придет в восторг, когда увидит тебя здесь. А я рада, что рядом есть еще одна женщина.
Женщина. Не девчонка под чьим-то каблуком.
Внезапно Холли разражается слезами.
– О господи. Прости, Холли. Я стараюсь вести себя, будто ничего из ряда вон выходящего не произошло, но я понимаю, что для тебя это совсем не так. Я понимаю, что ты страдаешь. – Сара бросает венчик на стол и полностью сосредотачивается на Холли.
При виде этой заботливой женщины, которая на лету ловит каждое ее движение и которой не безразлично, что она думает и чувствует, у Холли будто прорывает плотину. Она дает эмоциям выход.
– Я подвела отца. Он меня ненавидит. Я его единственный ребенок, но теперь он не хочет иметь со мной ничего общего. Я для него ничего не значу. – Голос Холли срывается. Руки и ноги становятся ватными и онемевшими.
– Они тебе звонили или писали с тех пор, как ты ушла?
Холли качает головой.
Сара выдыхает:
– Не хочу проявлять неуважения к твоему отцу и Лизетт, но я бы никогда так не поступила с собственной дочерью. Ни за что. – Она сжимает руку Холли. – Ты очень здравомыслящая для своего возраста, ты знаешь об этом? А твои родители… им очень повезло, что у них такая дочь, как ты. А что до твоих собственных чаяний, то они важны. Уж поверь мне. Я вот жалею, что не уделяла своим больше времени и постоянно ставила себя на последнее место.
Холли шмыгает носом и вытирает его тыльной стороной ладони.
– Как это?
Сара протягивает ей бумажный платочек из коробки на кухонном столе.
– В детстве мне не хватало стабильности, поэтому я очень стремлюсь обеспечить ее Джейкобу. Ради него я постоянно нахожусь дома и готова удовлетворить все его потребности. – Она на секунду выглядывает из кухни и продолжает уже тише: – Но этой зимой я осознала, что у меня тоже есть потребности. Поэтому я так радуюсь твоему появлению и помощи с Джейкобом. – Сара протягивает руку и промокает слезы на щеках Холли. – Ты не одна. У тебя есть мы.
Холли бросается к Саре и стискивает в объятиях так крепко, что чувствует ее удивление.
– Спасибо. Жаль, что с Лизетт не так просто поговорить, как с тобой.
На секунду они замирают в объятиях друг друга, а потом Сара отстраняется.
– Черт. Кажется, яичница пригорела.
Сердце Холли раскрывается. Ей ни разу не приходилось испытывать прилива любви по отношению к Лизетт. Что касается отца, то, конечно, она его безумно любит, но понимать его всегда было крайне тяжело. Холли всем своим существом любит Алексис, но любовь, которую она испытывает к Саре, совсем другая. Впервые в жизни Холли чувствует себя под защитой. Надежно.