А Тара? Что с ней не так? Она растит ребенка одна, но при этом у нее есть собственный дизайнерский бизнес, незахламленный дом, послушный ребенок и энергия, чтобы со всем этим справляться. Что-то здесь не сходится. А может, просто это я так не умею.
Коди и Джейкоб с радостными улыбками ударяются кулачками.
– Скажи Таре спасибо, Джейк.
– Спасибо, Тара, – попугайничает Джейкоб, а потом сигает сразу через три ступеньки крыльца на дорожку.
Я выдыхаю, когда он благополучно приземляется. Аккуратно спускаюсь вслед за ним.
– Буду за вами следить, – слышу я за спиной.
Я оборачиваюсь так резко, что основание черепа обдает жаром.
– Что?
Тара, растерявшись от моего резкого вопроса, смотрит на меня.
– Я говорю, что буду вас выглядывать. Утром. Мы можем вместе отвести мальчиков в школу.
Я киваю. Меня трясет, но я стараюсь это скрыть.
– Хорошая мысль.
Дэниел весело насвистывает, а я молчу, пока мы пересекаем узкую полоску газона между домами. Джейкоб уже умчался вперед к двери. Я поднимаюсь на крыльцо и смотрю вверх на окно комнаты Тары. Там зажигается свет, и я вижу за тонкой белой тканью ее силуэт. Она застывает у окна, и я нервно заскакиваю домой. Мне неизвестно, видит ли она, что я смотрю на ее окно. И я не знаю, обнаружила ли она, что я рылась в ее вещах.
В доме у меня появляется какое-то новое ощущение, но не могу объяснить почему. Все вроде бы как обычно. Ничего не пропало. Но внутри у меня все сжимается от беспокойства.
Дэниел закрывает за нами дверь и запирает на ключ.
– Дружочек, иди переодевайся в пижаму.
Джейкоб, увлеченный своими мыслями, скидывает обувь посреди прихожей и уносится по нескончаемому коридору, а потом так же бегом возвращается. Потом проделывает это снова.
– Утром я иду в школу с Коди! – кричит он, но в конце концов, запыхавшись, останавливается. – Мы будем сидеть рядом и играть на перемене. Можно завтра после школы он придет к нам, мамочка? Давай купим батут?
Я смеюсь.
– Не все сразу, милый. Давай-ка начнем с ванной, ладно?
– Мне его помыть? – спрашивает Дэниел.
Я улыбаюсь.
– Спасибо, я справлюсь.
Пока Джейкоб плескается в большой ванне в компании пары привезенных из Ванкувера игрушечных героев мультфильмов и пластикового контейнера с кухни, я сижу на ступеньках. Мне не по душе, что окно прямо над ванной ничем не прикрыто. Я беру большое пушистое полотенце и цепляю его за уголки оконной рамы.
Джейкоб этого, похоже, не замечает, потому что с упоением трещит о батуте, о том, где они с Коди будут сидеть в обеденное время, и о том, когда он снова будет играть с Роско. Он на секунду затихает, хватает свою бутылочку с шампунем, выливает себе на ладошку втрое больше, чем надо, и начинает намыливать голову. Он такой красивый в этот момент, что у меня перехватывает дыхание.
Джейкоб берет одну из мультяшных фигурок, кладет в контейнер и переворачивает его.
– Теперь ты в тюрьме.
Сначала я не придаю этому значения. Но потом Джейкоб произносит:
– Смотри, Коди, папа в тюрьме.
Сердце у меня начинает биться быстрее.
– Почему это папа в тюрьме? – спрашиваю я у него, стараясь, чтобы голос звучал ровно.
– Он преступник, – беспечно отвечает сын.
Я тщательно взвешиваю каждое слово.
– И какое же преступление он совершил?
Джейкоб пожимает своими маленькими плечиками.
– Не знаю. Что-то плохое, так что он долго не сможет вернуться домой.
Это он говорит об отце Коди, о Нике? Так значит, он там и поэтому Тара так скрытничает, когда о нем заходит речь? Я даю Джейкобу доиграть сценку и осторожно смываю шампунь с его головы.
Расчесывая волосы сына, я спрашиваю:
– Коди рассказывал тебе о своем папе?
– Я же сказал. Его папа в тюрьме, как все плохие люди.
Так вот в чем дело. Но хоть я теперь и понимаю, о чем говорил Джейкоб в своей игре, эти слова, высказанные так прямо, меня поражают. Я смягчаю тон.
– А ты знаешь, за что его посадили в тюрьму?
Джейкоб качает головой.
– Это очень плохо. Коди, наверное, тяжело. – Я подаю сыну полотенце вытереть лицо.
Пока он вылезает из ванны и вытирается, во мне идет настоящая борьба чувств. Страх, что отец Коди преступник, что Тара знает обо мне больше, чем я ей рассказала, и скрывает что-то посерьезнее, чем наличие осужденного мужа. И еще мне очень интересно, какое же преступление совершил папа Коди.
Я укрываю одеялом Джейкоба вместе с мистером Блинкерсом, проверяю, чтобы шторы были плотно задернуты, ложусь рядом с ним, почесывая его идеально гладкую маленькую спинку, и меня захлестывает любовь. Мой дорогой мальчик. В его душе творится такой хаос из-за меня, Холли и его нового друга, чей отец оказался преступником. Такое Джейкоб видел только на телеэкране. Мой невинный малыш, так же как и я, в столь юном возрасте терпит подкинутые жизнью тяготы и лишения.
Я спускаюсь вниз, чтобы обсудить с Дэниелом то, что рассказал Джейкоб, и решить, как мы будем на это реагировать. Но мужа внизу нет. На кофейном столике я нахожу клочок бумаги с рукописным сообщением: «Пришлось встретиться с начальником, чтобы подписать кое-какие документы к завтрашнему дню. Скоро вернусь. Люблю, Д.».
Нет. Неужели опять начинается? Дэниел исчезает и занимается своими делами, оставляя меня одну разбираться со всем происходящим наедине с вопросом, говорит ли он правду или врет. «Прекрати», – велю я сама себе. Он предложил искупать Джейкоба. Надо было соглашаться. Он находился здесь, рядом со мной, на протяжении двух дней, что мы уже живем здесь. Он старается, в самом деле старается. Конечно, это правда. У него новое место работы, и он хочет произвести хорошее впечатление. Однако же мог бы потратить пять секунд на то, чтобы подняться и предупредить.
Пока его нет, мы с Джейкобом остаемся одни в этом доме-мавзолее, и я решаю проверить видеокамеры. Я открываю приложение и вижу, что с боковой видеокамерой что-то не так. Мне не видно прохода и стены дома Тары. В кадре только трава и земля.
Я просматриваю видеозапись со всех камер, начиная с четырех часов дня, когда мы ушли к Таре. Примерно в четыре пятнадцать камера над гаражом фиксирует проходящую по улице Эмили с Роско. Это должно было происходить, как раз когда я находилась в спальне Тары, потому что я тогда услышала собачий лай. Весь следующий час по Сиреневой аллее мимо нашего дома проезжают машины и проходят две мамочки с колясками, держа стаканчики с кофе. В шесть вечера появляется странный сосед из дома напротив. Он тащит шланг и начинает поливать мертвый коричневый куст на лужайке перед своим домом. Это само по себе странно, но потом он переходит вместе со шлангом на другое место и поливает уже тротуар. Сам он в это время минуты две таращится на наш дом.
Я содрогаюсь. В конце концов он оттаскивает шланг к своему дому, бросает его возле боковой стены и уходит внутрь. Камера между нашим и соседским домом вообще не активна вплоть до восемнадцати пятнадцати. В этот момент она начинает двигаться, и изображение трясется, словно кто-то пытается ее повернуть, но в кадре никого не видно. Становится видна только земля. Дальше в кадре только трава до конца видеозаписи.
Камера-лампочка висит на высоте пяти футов и восьми дюймов над землей. Из нас троих дотянуться до нее может только Дэниел, но его нет дома. Кто-то повернул видеокамеру. Тот, кто по меньшей мере на полфута выше меня ростом.
Может, это Тара? Она что, каким-то образом незаметно улизнула из дома, пока мы были у нее? Может, это случилось, пока она отходила в туалет, когда мальчики увлеклись мультфильмом после ужина? Или это тот жуткий тип из дома напротив?
Кто бы это ни был, он знает о существовании видеокамеры и не хочет, чтобы его видели.
Кто бы это ни был, наблюдатель из него явно лучше, чем из меня.
Глава четырнадцатая
Вечер воскресенья. Девятый день с того момента, как Холли среди ночи появилась со своим велосипедом на пороге дома Голдманов и Сара пригласила ее к себе. Просто удивительно, как сильно все может измениться меньше чем за какие-то две недели. Холли и сама сильно изменилась за то время, что прожила в новой, лучшей семье. Здесь она чувствует, что ее приняли такой, какая она есть на самом деле и какой она хочет быть. Больше никакого угнетения деловыми обязательствами. Она вольна стать лучше ради Джейкоба и еще больше ради Сары. Ей хочется быть той женщиной, что разглядела в ней Сара.
И вот они вчетвером сидят за столом на открытой веранде за домом, а чуть дальше в лесу щебечут птицы. Они смеются над измазавшимся черникой Джейкобом. Пирог, который Сара купила на рынке у набережной Лонсдейл, как и пожаренные Дэниелом на гриле ребрышки, и приготовленный Сарой салат из авокадо, просто идеальны.
Холли наклоняется к Джейкобу и вытирает ему рот, нос и лоб.
– Что это у тебя тут такое на лице?
Сара с Дэниелом смеются и обмениваются взглядом, в котором Холли усматривает благодарность. Она не знает, так ли весело проходили их семейные ужины до ее появления, но ей хочется, чтобы они увидели, насколько хорошо она вписывается в их семью. Ей вообще не хочется покидать этот дом. У нее в планах нет мыслей о том, чтобы освободить комнату в цокольном этаже дома Голдманов. Если бы Сара прямо сейчас попросила ее сменить фамилию с Монро на Голдман, она бы это сделала. Не моргнув и глазом.
Но все же она боится, что ее дни здесь сочтены. Вчера Сара спросила ее о дальнейших планах, и Холли пришлось попросить разрешения остаться еще на несколько дней. Сара согласилась, но как раз сегодня перед ужином Холли подслушала через вентиляционную трубу в гардеробной, как Сара с Дэниелом говорили о ней.
– Может, мне позвонить Джону? Хотя бы уведомить его о том, что все это время она была здесь, – спросил Дэниел.
– Пока не надо. Давай немного подождем. Холли уже взрослый человек, и нам не следует обращаться с ней как с ребенком. Но мне просто не верится, что за это время он не написал ей ни одного сообщения. А Лизетт? Я понимаю, что она ей не родная мать, но все равно, неужели она ни разу не позвонила? Что они за родители? То, как они с ней обошлись, просто поражает.