Следующий вопрос Дэниела звучит тихо и резко:
– Когда ты застала ее в моем бунгало?
– В тот вечер, когда мы поехали к Натану, а она осталась. Потом вы оба удивили меня поездкой в отель… – Я осекаюсь, потому что меня вдруг осеняет. – Это ведь была ее идея насчет поездки в отель?
Дэниел сидит так тихо, что мне слышно, как он дышит, отрывисто и резко.
– Дэн?
– Как я об этом не подумал. – В его глазах стоят слезы.
Я вся подбираюсь. Мне страшно, очень страшно, поскольку все это время я была права.
Дэниел смотрит мне прямо в глаза.
– Я не спал с Холли. – Его челюсть сжимается и разжимается. – Но она действительно ко мне подкатывала. И когда ты показала мне то видео и сказала, что готова переехать, я решил тебе не рассказывать, потому что какой был в этом смысл? Мы уезжали от нее и ото всего.
– Я столько раз тебя спрашивала! А ты убеждал меня, что я ненормальная! – Теперь я уже кричу.
Он морщится.
– Потому что мне не хотелось тебя расстраивать.
– Дэниел, Холли меня терроризирует. Неужели ты не видишь, что она прислала мне это видео, чтобы показать, что ты по-прежнему ее следующая жертва? Она следит за нами и, возможно, имеет доступ в наш дом. Она даже могла договориться с соседями, чтобы следили за нами. Ты, кажется, не понимаешь, насколько она коварна и изворотлива.
Дэниел поднимает руки.
– Ты права. Не знаю. Я не совсем понимаю.
Вид у мужа измученный и расстроенный, но кое-что в выражении его лица мне не нравится, но я не вполне понимаю что.
– Ты ей в отцы годишься, Дэниел, – говорю я.
– У меня с ней никогда ничего не было, ясно? Не все так просто.
Здесь он прав. С Холли никогда не бывает просто.
– Она пытается мне что-то сказать своими сообщениями, Дэн. – Я проматываю все три сообщения, что пришли мне со скрытого номера.
«Я всё вижу».
«Что-то потеряли?»
«Я все знаю. А вы?»
Потом я рассказываю мужу о том, что сообщил мне Джейкоб на кухне.
– Она сказала: «Передай маме, чтобы остерегалась». Вот ее слова, Дэн.
Дэниел закрывает глаза, через несколько секунд открывает снова и обращает на меня сверлящий взгляд.
– Это ты установила камеры в этом доме, Сара?
– Что? Нет! Конечно, не я. Как тебе такое в голову пришло?
– Потому что ты уже делала так раньше. Мне кажется, это вполне логичный вопрос.
Я кручу обручальное кольцо на пальце.
– Я совершила большую ошибку, фотографируя Холли. Я знаю.
Дэниел смотрит на мое кольцо и говорит:
– А я сделал большую ошибку, не сказав тебе, что Холли ко мне подкатывала. Прости.
У меня в руке жужжит телефон. Мы с Дэниелом обмениваемся испуганными взглядами. Сколько можно!
Но на сей раз это Тара.
«Мы будем дома через двадцать минут. Можете к нам зайти».
Потом от нее же приходит второе сообщение: «Нам надо поговорить».
Глава двадцать шестая
Чарли ушел пятнадцать минут назад. Холли послушала, как отъехал его автомобиль, потом заглянула к Джейкобу – тот крепко спал, свернувшись калачиком вокруг мистера Блинкерса. Она тихо спустилась вниз, взяла с маленького столика за диваном свой телефон и просмотрела видео со своим участием. Получилось идеально. Ее лица в кадре нет, а его – есть. Совершенно четко видно. От этого видео ее тошнило. То, как грубо он ее схватил, как по-зверски пихался. Внезапно ее охватывает гнев. Он считает, что это он всем рулит, так же как отец и Лизетт думают, что контролируют ее. Что ж, теперь все будет иначе. Она несколько раз редактирует видеозапись и убирает мелькнувшую крупным планом прядь своих каштановых волос. Ей хочется, чтобы это увидел именно Чарли, но посылать ему это видео она пока не собирается. Она не должна совершать никаких неосмотрительных шагов, прежде всё как следует не обдумав.
От нервного перевозбуждения Холли не в силах усидеть на месте и меряет шагами цокольный этаж, всякий раз проходя мимо Сариной красной комнаты. Из-под двери не видно света, да и Сары с Дэниелом дома нет, поэтому они не смогут ее поймать. Алексис не должна появиться раньше половины одиннадцатого, потому что до этого у нее намечен ужин с Джоном и Лизетт в «Капилано-Роуд-хаус». На изыскания у нее есть около двадцати минут.
Холли все равно мешкает в нерешительности, прежде чем повернуть ручку двери. Но ей необходимо увидеть, над чем работает Сара.
Холли тихо и быстро заходит в красную комнату и закрывает за собой дверь. Там очень темно. Она включает фонарик в телефоне, радуясь, что на белых прищепках над мойкой не висит никаких фотографий.
Все ящики стоящего в глубине комнаты металлического шкафа заперты, но пока Холли ничто не отвлекает, она может их открыть. Пилочка для ногтей с легкостью входит в замок верхнего ящика. В нервном и возбужденном состоянии Холли выдвигает ящик и обнаруживает там ряды черных папок. Она достает одну из дальнего конца правого ряда и открывает. Там в маленьких пластиковых квадратиках вставлены негативы. Она садится на бетонный пол, скрестив ноги, кладет рядом телефон и подносит негативы к глазам. На всех запечатлен ныряющий в бассейн Джейкоб; его белый, как привидение, силуэт удивительно контрастирует со льющимся сверху солнечным светом.
В следующей папке хранятся захватывающие дух фотографии из парка Капилано. Холли достает самую тоненькую папку, засунутую в самый конец правого ряда. Она ждет, что там снова окажутся негативы в кармашках, но там уже отпечатанные фотографии. Готовые фотографии с ее изображением.
Несколько первых снимков, на которых Холли запечатлена возле бассейна и в воде, вполне безобидны. Но при виде остальных она охает вслух. На одной изображен дом Холли в ярком свете жутковатой оранжевой луны. На другой – окно ее спальни. Шторы задернуты, но они настолько тонкие, что через них виднеется бледно-розовое изголовье ее кровати, и в обрамлении окна различим ее собственный силуэт. На следующей фотографии сквозь прозрачную ткань штор, которая служит скорее фильтром, чем защитой, она видит себя, обнаженную, откинувшуюся на подушки и глядящую на мужчину, также обнаженного, – Люка. Его изображение размыто, и акцент сделан не на нем. Их лиц различить невозможно, и даже тела нельзя рассмотреть четко, но сам этот момент она помнит прекрасно.
Сара снимала ее с самого первого дня. Это фото было сделано в ту ночь, когда она только приступила к работе у Голдманов. Тогда она пригласила Люка к себе, чтобы отблагодарить за то, что взял на работу Алексис. Есть там и другие фотографии, сделанные через высокое оконце в цокольном этаже. На них Холли заснята спящей в комнате, которую она стала считать своей. Здесь она полностью одета, лица снова не видно, но нельзя отрицать, что фотографии очень интимные, и на всех в кадре именно Холли.
Что, черт возьми, происходит? С какой стати Сара это делает без ее согласия? Холли прикрывает рот рукой. У нее становится муторно на душе, поскольку она не может взять в толк, для чего Саре понадобилось вторгаться в ее личную жизнь таким образом.
Но когда она снова смотрит на фотографии, просто смотрит как зритель, ее потрясение сменяется благоговением. Снимки прекрасные – простые и строгие. Они выполнены с художественным вкусом и уважением. В них нет ничего крамольного, даже несмотря на их интимность. Сара будто запечатлела на них мрак души Холли, это непреходящее чувство, которое она всюду носит глубоко в себе.
И тут, подобно вспышке молнии, ей открылась истина. Это не вторжение в личную жизнь, а преклонение. Сара в самом деле любит ее, но не в привычном смысле, не в романтическом, а именно так, как всегда хотелось Холли. Это фотографии матери, горюющей по выросшей дочери. Это Сарина попытка навсегда удержать ее рядом.
Начинает звонить телефон, и Холли подпрыгивает от неожиданности. Номер скрыт.
– Алло, – шепотом говорит Холли в трубку, хотя понимает, что никак не может разбудить Джейкоба в его спальне наверху.
С другого конца линии доносится только чье-то дыхание.
Сердце Холли бешено колотится в груди.
– Кто это?
Щелчок.
Через секунду телефон звонит снова.
– Да? – вопросительно отвечает на звонок Холли.
В ответ раздается лишь шуршание и потрескивание.
– Дэниел? – спрашивает она.
Связь обрывается.
Ей вдруг становится тесно и страшно в темной комнате. Дрожащими руками она убирает все обратно в ящик, изо всех сил стараясь, чтобы папки оказались на тех же местах, где были. Заперев ящик, Холли на цыпочках выходит из комнаты, закрывает за собой дверь и поднимается наверх. Новый звонок застигает ее на первом этаже дома. Она отвечает.
– Перестаньте мне звонить! – шипит она в трубку.
– Что? – Это Алексис. Она ошарашена.
– Ой, господи. Прости. Мне только что были какие-то жуткие звонки, и там вешали трубку. Я не посмотрела, кто звонит на этот раз.
– Жуткие звонки? От кого?
Холли проклинает себя за то, что заставила волноваться Алексис.
– Скрытый номер. Не знаю. Да неважно.
– Ладно, я возле двери, так что больше ты не одна.
Холли выдыхает. Она рада, что Алексис приехала.
– Уже бегу.
Когда, открыв дверь, Холли видит на пороге Алексис собственной персоной впервые за несколько недель, она сгребает сводную сестру в крепкие объятия и прижимается лицом к ее каштановым локонам. Она по ней скучала.
Алексис некоторое время держит Холли в объятиях, а потом отпускает и оглядывает пропитанное атмосферой тепла и уюта пространство дома. Она тихо присвистывает:
– Ух ты. Как тут хорошо. Уютно по-домашнему.
– Да, точно. Мне здесь нравится. – Холли ведет Алексис в гостиную и показывает на диван. – Садись. Рассказывай, чем занималась.
Алексис плюхается на диван и откидывает голову на спинку.
– Ну что, ужин с Джоном и мамой без тебя – это совершенно не то, что с тобой. Никто о тебе не сказал ни слова, но все только о тебе и думают.