Генри приходит в голову, что следует спросить – есть ли у него выбор. Иначе арест? Попросить Барбару позвонить их адвокату?.. Но он быстро берет себя в руки, понимая, что нужно быть очень, очень осторожным. Неверно сказанное слово или отказ сотрудничать обернется против него. Это неверно поймут.
Генри Баллард встает и, выходя, принимает решение ничего – по крайней мере, пока – не говорить.
Глава 17Свидетельница
Я лежала в постели, размышляя о карме. Глупо, конечно, но не могу забыть о последней открытке.
Мне по-прежнему снятся сумбурные сны. Анна в поезде. Голоса Сары и ее приятеля из проклятой туалетной кабинки. И шок из-за Люка и его подруги.
Ирония очевидна. И впечатление такое – даже не знаю, – будто все в моей жизни старается преподать мне жуткий урок, а мозг просто не справляется.
Иногда по ночам становится так плохо, что начинает щемить в груди. Приходится вставать и готовить чашку чая. Разумеется, встает и Тони – страшно обеспокоенный, – а этого мне хочется меньше всего. Только множит вину. Я пытаюсь справиться сама, в одиночестве, – прокручиваю и прокручиваю в голове, чтобы разобраться, сколько моей вины в том, что случилось с бедной девочкой. И мечтаю, чтобы можно было вернуться и все переиграть.
А потом? Положа руку на сердце, сколько бы я ни возвращалась в прошлое, меня повергает в ужас мысль о том, что та девушка и тот парень занялись сексом в туалете, едва познакомившись.
Если б я могла обсудить это с людьми… Спросить напрямую, как бы поступили они. Подобное привело бы их в смятение – или в ярость? Штука вот в чем: полиция объявила лишь, что «свидетельница» слышала, как девушки заигрывали с парнями, только что вышедшими из тюрьмы, и что меня поразило, как быстро они сдружились. Как скоро начали строить неразумные совместные планы. Опасные планы.
Меня осуждали за это, и только за это. Что не вмешалась, когда двух деревенских девочек выбрали мишенью два парня-уголовника. Вот о чем рассуждают в социальных сетях и таблоидах. Как бы вы поступили? Занимались своими делами? А там шестнадцатилетние девочки…
Полиция не обнародовала подробности про секс в туалете, и меня просили не распространяться – в интересах следствия, – так что я могла рассказать только Тони. Он говорит: понятно, почему я ошалела, – и что люди не лезли бы, если б знали подробности.
Теперь вскрылась история с Люком и его подругой. Тони говорит, что тут совершенно другое. Юная девушка занимается сексом с совершенно незнакомым человеком в общественном туалете, а Люк с Эмили допустили ошибку в ходе романтических отношений. Я знаю, что он прав, но все же чувствую некоторое лицемерие в своем порицании Сары.
Сегодня Тони уехал на работу рано. Он тоже работает в торговле, но совсем в другом секторе – поставляет в супермаркеты хлопья. Сейчас он исполняющий обязанности регионального менеджера и официально займет эту должность, если продажи выйдут на нужный уровень. Я очень им горжусь. И сейчас, когда его так часто не бывает дома, я пообещала, что сдвину свои рабочие часы, чтобы не оставаться надолго одной в магазине. Хотя бы пока не услышим новостей от полиции и не успокоимся.
Вторая чашка кофе в постели. Восемь утра, для флориста – разгар рабочего дня. Я лежу и думаю.
О карме.
И о том, лицемерка ли я. То есть я признаю, что немного отстала от жизни. По наивности думала, что у моего семнадцатилетнего сына еще не было секса. Снова и снова спрашиваю себя, не ханжески ли я отнеслась к тому, что случилось в поезде. Или это гендерный шовинизм? Потому что первое, что пришло мне в голову: Сара, видимо, не такая славная девушка, как мне представлялось; поэтому я и сбежала. Ну а если бы там был Люк? Нет. Наверное, не такая уж я все-таки ханжа, потому что я была бы в таком же ужасе, если бы мой сын или любой молодой человек уединился в туалете с девушкой, с которой едва познакомился.
Не поймите меня неправильно: дело не в сексе как таковом. Дело скорее в приватности. Секс – это не что-то мимолетное; об этом не говорят с незнакомцами на вечеринках. И этим точно не занимаются со случайным попутчиком в туалете поезда.
Звонит мобильник – высветилась фамилия Мэтью Хилла. Смотрю на часы. Десять минут девятого.
– Привет, Мэтью. Как раз собиралась сообщить вам, что разговор с лондонским инспектором отложен. Ему пришлось задержаться в Корнуолле. Сказал, какие-то подвижки в расследовании. Надеюсь, это значит прогресс.
– Очень не хочется вас разочаровывать, но, боюсь, лучше не надеяться. Я только что говорил с моим человеком в Корнуолле – напротив, расследование неожиданно рассыпалось. Зашло в тупик. Но не в этом дело. Мне только что позвонили. Жена рожает. Еду ее забирать. Голова кругом… просто хотел вам сказать, что несколько дней могу быть недоступен.
– Несколько дней? – Я смеюсь. – Вы преуменьшаете, Мэтью. Но какая прекрасная новость! Пожалуйста, держите меня в курсе. Мальчик или девочка?
– Нет. Господи, мы даже не…
– Хорошо. Удачи. Ведите машину аккуратно и постарайтесь успокоиться.
– Буду на связи.
Я отключаюсь. Мэтью Хилл понятия не имеет, что его ждет, и это, возможно, очень даже неплохо.
Когда становишься родителем, понимаешь, что любовь подразумевает больше страха, чем тебе когда-либо представлялось, и ты уже не будешь смотреть на мир прежними глазами. И именно поэтому я не могу смириться со своей ролью в исчезновении Анны.
Глава 18Подруга
– Так я их позову, милая? Минут на пять-десять? Вдруг тебе станет веселее? Сестра говорит, что может пустить их в виде исключения – если ненадолго…
Сара смотрит на мать и понимает, что это вовсе не вопрос. Мать частенько облекает в форму вопроса рекомендацию. При этом чуть подается вперед, не моргает и поднимает брови, намекая, что должен прозвучать единственно правильный ответ. «Да». Ребенком Сара протестовала против такой тактики, но уже давно поняла, что сопротивление бесполезно.
– Ладно. Только я очень устала, так что ненадолго.
Идет шестой день, и Сару заверили, что работа печени улучшается. Консультант, появившись у ее койки, смотрит уже не таким озабоченным взглядом, а сестры повторяют, что «все идет в нужном направлении». Психиатры перестали нависать над душой и поговаривают, что скоро ее выпишут домой.
Сара сама не знает, хочет ли домой. Она до сих пор изумляется, как быстро меняется ее настроение – буквально от часа к часу. Как стремительно она прошла от страха смерти до нетерпимости – к больнице и к матери.
Вернулась и еще одна страшилка – вдруг что-нибудь вылезет после телеобращения.
Друзья набиваются в комнату с испуганным видом. Сара лежит в боковой палате рядом с общим детским отделением. В семнадцать не положено занимать взрослую палату; предложили эту, чтобы она чувствовала себя не так неуютно. Не рядом с младенцами. Сестры сказали, что ей повезло, что эта палата оказалась свободна.
«Повезло»?
– Мы не могли решить, что принести, и принесли сладкое. Твоя мама будет коситься… – Тим протягивает маленькую пачку печенья и коробку сливочной помадки.
Сара решает не прощать их как можно дольше и не смотрит никому в глаза.
Прошлой ночью ей приснилась вечеринка на ферме, которую миссис Баллард устроила на день рождения Тима. Ему исполнилось десять или одиннадцать. Мама Анны пришла в ужас, узнав, что мать Тима не дает себе труда устраивать ему праздники, и затеяла форменный переполох – большой чай и шоколадный торт в форме звезды. Тим и Пол принесли воздушные шарики для моделирования – скручивать из них такс, мечи и шляпы. Шагая по узкой дороге – Сару провожали домой после праздника, – она несла под мышкой ярко-желтую надувную таксу. Прекрасный был день, и Сара расстроилась, когда он закончился. Мальчишки искоса поглядывали на нее. «Всегда тяжело возвращаться домой, да?» Она не помнит, кто это спросил, Тим или Пол, но помнит, с каким чувством кивнула в ответ – печаль пополам с виной. Знала, что неправильно предпочитать семью Анны своей, однако ничего не могла поделать.
А теперь? Сара наконец поднимает лицо и оглядывает одного за другим. И не может понять: что же случилось с ними со всеми? Когда они перестали быть друг для друга тем, кем были прежде?
Дженни бледна, и Саре хочется, чтобы подруга помнила ужасные вещи, что наговорила во время их ссоры. Жестоки были не только мальчики. Затем в памяти вспыхивает образ Анны; Сара закрывает глаза и откидывается на подушки.
– Прости. Как ты себя чувствуешь? Сестру позвать? – спрашивает Дженни.
– Я в порядке. Просто устала.
– Да, конечно. Мы обещали твоей маме, что не будем задерживаться надолго; мы просто хотели… – Голос Дженни затихает, и она вдруг резко втягивает в себя воздух.
– Послушай, мы пришли, потому что хотели попросить прощения. За то, что наговорили, – продолжает Тим.
Сара открывает глаза и снова оглядывает всех. Тим. Пол. Дженни.
– Мы чувствуем себя виноватыми. В том, что занялись своими делами. Вот в чем правда. – Пол теребит пряжку ремня. – Мы не должны были всё наваливать на тебя.
– Вам жаль, что вы все это говорили… но по-прежнему считаете, что виновата я?
Сара смотрит на мальчишек. Во время ссоры они говорили больше всех.
– Это все те парни. Если б их только нашли… – робко произносит Дженни.
Наконец Сара глубоко вздыхает.
– Ну, как прошло телеобращение – много звонков? Телефон мне отдали, но не знаю, где смотреть.
Лед тронулся, друзья начинают рассказывать, как помогла передача. Похоже, звонков куча. Сара снова лжет и говорит, что таблетки – чистая случайность, беспокоиться не о чем.
– Больше не повторится? – Голос Дженни звучит тревожно.
– Нет. Я обещала маме быть поаккуратнее, чтобы ей не пришлось еще раз пережить такое. Так скажите мне, насчет этого телеобращения, что там показывали?
Дженни понравилось, что показали милое видео Анны и одну из фотографий, что прислала продюсеру программы Дженни, однако мама расстроилась, что ее интервью зверски порезали.