– Люк, ты меня пугаешь. Милый, у тебя все хорошо?
Ответа по-прежнему нет. Я очень тихо тянусь к сумке, достаю мобильник и набираю номер полиции.
– Эй, кто там есть, я звоню в полицию. Слышите?
Новый звук: гремит дверная ручка, затем шаги. Я подхожу к дверному проему и через магазин вижу сияние фар на улице. Машина разворачивается и быстро уезжает.
Стук сердца, мобильник в руке – экстренный звонок наконец прошел; и тут я вижу в окно у самой двери…
– Полиция, пожарные или «Скорая помощь». Какая экстренная служба вам нужна?
Я гляжу на пластмассовый прямоугольник, лежащий за дверью, и в голове проносятся тучи образов. Все совершенно бессмысленные.
– Ох, простите, случайно набрала. – Я выключаю телефон и подхожу к двери. Отпираю, выхожу наружу, подбираю находку и быстро запираюсь изнутри.
Прижимаю руку к груди, словно это поможет унять сердцебиение, держу прямоугольничек в руке и смотрю не отрываясь, как будто он может измениться. Потом набираю номер Люка.
Пять звонков, шесть… Люк отвечает сонным голосом:
– Что, мам? Я спал.
– Ты еще дома?
– Ну да. Конечно.
Бессмыслица. Зачем ему врать? И зачем приезжать сюда и пугать меня?
Я смотрю на кусок пластика в руке, глажу края большим пальцем. Я знаю, что он принадлежит Люку. И пытаюсь понять, что делать дальше.
Глава 26Отец
Генри следит за мухой на стене. Интересно, зачем полиция задавала вопросы про Сару. Объяснять они не стали.
Он сидит взаперти уже – по ощущениям – долгие часы, и муха сводит его с ума. То она замирает, то срывается в полет – сначала наискосок фута на два, потом резко вверх. Генри щурится, пытаясь понять, чем знакома ему эта сцена, ковыряется в памяти, пока его не озаряет.
Он громко смеется. Норман Бейтс[5]. Генри снова хохочет, качая головой от абсурдности ситуации, затем принимает решение и встает.
Ну, Норман, давай-ка на этот раз обидим муху.
Вдохновленный собственной решимостью – наконец-то реальный поступок, – Генри оглядывает комнату. Что использовать в качестве оружия? Снять рубашку и стегнуть ею муху? Генри представляет сержанта, пялящегося в глазок на его дрябловатый голый торс, и отказывается от своей идеи. Ремень ему пока не вернули – под предлогом безопасности. Хм… Наконец его осеняет.
Генри снимает левый носок, пробует растянуть. Ткань достаточно эластичная. Хорошо. К счастью, это шерсть с добавлением хлопка, отлично подойдет. Муха делает еще несколько перелетов и присаживается отдохнуть на стене прямо перед Генри.
Он не спеша прицеливается, стараясь не шевелить телом. «Терпение. Терпение. Жди… жди… Огонь!»
Носок ударяется в стену на впечатляющей скорости, однако бьет мимо цели, и муха, жужжа, улетает.
Генри встает, подбирает носок и вновь садится на койку. Его извечная война с мухами… Еще мальчишкой он терпеть не мог смотреть, как мухи достают скотину. Его даже подташнивало, когда он видел, как насекомые вьются вокруг глаз у коров и телят, которые тщетно отмахивались хвостами и прядали ушами.
Мама постоянно причитала по поводу болезней, переносимых мухами. Высоко на стене она развешивала миниатюрные версии промышленных ловушек для насекомых, какие видела на кухнях ресторанов. А отец учил его способам защиты от мух скота. Это было важной частью животноводства – ведь насекомые не просто доставляли неудобства, но вызывали заболевания глаз, приводили к снижению удоев и множеству других проблем. Когда Генри в конце концов принял управление фермой на себя, он смирился с необходимостью закладывать значительную часть годового бюджета на химикаты и инсектицидные ушные бирки.
«Ненавижу мух», – повторяет про себя Генри, оглядывая камеру. Наверняка ее привлечет кошмарный унитаз из нержавейки… И точно – не прошло и нескольких минут, а муха сидит на краю. Генри на мгновение задумывается, скоро ли его отпустят; лишь бы только до того, как ему потребуется по-большому. Страшно даже представить, как надзиратель распахнет дверь в самый разгар такого интимного действа. Как у них положено? Сначала посмотреть в глазок и позволить тебе закончить?
Муха не шевелится. Генри снова натягивает носок, стараясь не делать резких движений. Муха тем временем отправляется в путешествие: сначала внутри унитаза, потом возвращается на ободок – сиденья тут нет – и ползет против часовой стрелки. Наконец замирает, и Генри опять прицеливается.
И на сей раз не просто победа, а настоящий триумф.
– Попал! – Генри кричит громче, чем следовало бы, и вскоре в зарешеченном окошке возникает лицо. Другой надзиратель, помоложе. Новая смена.
– В чем дело?
Генри морщится, осознав цену, которую пришлось заплатить за попадание. Его носок в воде, вместе с мертвой мухой.
– У меня носок в унитазе.
– Какого черта вам потребовалось бросать носок в туалет? Хотели вызвать засор, да?
– Нет. Я убил муху.
– Ну так сами и вылавливайте. – Новое лицо убирается от двери.
Генри какое-то время размышляет, прокручивая услышанную фразу – можно ли обратить ее в свою пользу. Не заставят же его совать руку в туалет? Он подаст официальную жалобу. Он сообщит своему адвокату. Напишет властям. В местные газеты.
Он уже готов сочинять абсурдную жалобу, когда слышит звук отпираемой двери. Видимо передумав, появляется новый дежурный сержант: на руках резиновые перчатки, несет пластиковый мешок и туалетный ершик.
– Встаньте к стене, – отрывисто командует сержант, и Генри немедленно подчиняется. Потом следит, как молодой человек выуживает ершиком носок, сует его в пакет и нажимает кнопку слива.
– Вы видели мертвую муху? – Генри очень важно, чтобы ему поверили.
– К чертям муху; лучше давайте второй носок, чтобы нам не повторять все заново.
– У меня ноги замерзнут.
– Надо было раньше думать, прежде чем связываться с нашей сантехникой.
Генри со вздохом снимает второй носок и отдает сержанту.
– Когда придет мой адвокат? Он обещал с утра. И вы проверили то, что я говорил инспектору вчера вечером? По поводу того, где я был, когда пропала Анна. Теперь вы меня отпустите?
Сержант-надзиратель выходит из камеры, запирает дверь и отвечает уже с той стороны:
– Это не ко мне. – Поднимает пластиковый мешок. – Я просто делаю грязную работу.
Глава 27Подруга
Сара внимательно наблюдает за Лили, которая суетится вокруг чайника на старенькой грязно-бежевой плите AGA. У Баллардов тоже AGA, только темно-синяя, гораздо шире и опрятнее. Мама Анны вечно натирала ее до блеска. А здесь по поводу чистоты явно не заморачиваются.
– Чай, кофе? – спрашивает Лили, не оборачиваясь.
Она открывает шкаф над плитой и достает две керамические банки с очень красивым рисунком: крупные белые маргаритки на темно-зеленом фоне.
– Э-э… кофе, пожалуйста.
Сара запомнила сестру совсем другой. Теперь она худая, одета необычно, длинные волосы подстрижены треугольником, а концы выкрашены в ужасный кислотно-розовый цвет. С момента встречи на станции разговор крутится вокруг нового образа Лили. И ни слова о том, зачем, собственно, приехала Сара.
Лили разворачивается и, прислонившись к плите, в который раз повторяет, что очень довольна новой прической. Перебирает концы волос – она высветлила четыре дюйма, и теперь их можно тонировать и использовать натуральные красители. Быть разной. Она уже пробовала фиолетовый – получилось так себе – и зеленый. Теперь вот розовый, ее любимый. Правда, жаль, что он нестойкий.
На вопрос, нравится ли ей, Сара соврала, что смотрится круто. На самом деле новая Лили ее смущает. Последний раз сестра приезжала к ним с мамой в Корнуолл года три назад, вскоре после того, как родители окончательно разругались и отец уехал, а Лили ушла из дома. Тогда у нее были прямые джинсы, короткая стрижка, толстовка. И весила она фунтов на пятнадцать больше.
Лили приехала, просто чтобы они знали: ей очень хорошо в Девоне – точный адрес сестра предусмотрительно не назвала. Она нашла хороших друзей и начинает новую жизнь, будет рисовать и посвятит себя по-настоящему важным вещам.
Саре хотелось спросить: «А я, я больше не важна для тебя?» Но она не посмела. А потом, когда они поднялись наверх, Лили прошептала: «Ты в порядке?» – с такой тревогой, что Сара не смогла сказать правду: как сильно она скучает по сестре, как непривычно и больно, что родители больше не вместе и что вот так вдруг их семья перестала быть семьей.
Сейчас Лили одета как хиппи из шестидесятых. Хлопчатобумажная юбка ниже колен и крестьянская рубашка с завязками на рукавах и груди – можно сделать бантики. Несмотря на мешковатую одежду, видно, что сестра здорово похудела. Прямо кожа да кости, особенно запястья; на левом болтаются браслеты из бусин.
– Прости, что мы так редко говорили об Анне, – произносит вдруг Лили, снова повернувшись к плите, чтобы налить кипяток в большой желтый кофейник. – Представляю, каково тебе пришлось.
После исчезновения Анны Лили пару раз звонила, прислала открытку и оставила несколько коротких сообщений в «Фейсбуке». А Сара так надеялась, так ждала от сестры поддержки… Она соврала, заявив Лили, что не хочет обсуждать случившееся. На самом деле Сара хотела. В глубине души. Рассказала бы она правду, если б сестра тогда была понастойчивее? Если бы продолжала расспрашивать ее об Анне? Сара не знает ответа и просто молча ждет кофе. По пути сюда она совсем иначе представляла себе их встречу. Поток признаний. Слезы. Объятия. Облегчение.
Мне кажется, папа как-то связан с исчезновением Анны…
Почему Лили не спросила?
Может, зря Сара все это затеяла? Они с Лили стоят как чужие посреди огромной захламленной кухни. Чека крепко сидит в проклятой гранате.
– А маме ты сказала, что поехала сюда?
– Куда именно – нет. Только что я с тобой и ей не о чем беспокоиться.