– Конечно, – отвечает Генри, а у самого внутри все замирает.
Кэти протягивает ему «Айпэд».
– Снято из дома напротив, с верхних этажей. Изображение обработали и увеличили. – Кэти проводит пальцем по экрану, чтобы показать ему результат.
У Генри начинает дрожать подбородок.
– И что? Что я должен увидеть?
Сколько можно. Он не хочет смотреть. Пистолет. Светлые волосы.
– Карл не дал полиции поговорить с заложницей. И отказался прислать фото из квартиры, хотя они просили несколько раз. Переговорщики всегда так делают. Это позволяет немного разрядить обстановку и убедиться, что с заложником всё в порядке. Преступник получает что-то взамен. Если отправишь нам фото или дашь поговорить с заложником, мы выполним твое условие. Пришлем еду, или еще один телефон, или таблетки от головной боли, или ингалятор от астмы – все, что попросишь.
Заложница? Почему Кэти не называет ее по имени? Могла бы проявить хоть немного уважения. Речь о его дочери. А не просто о какой-то заложнице…
– У меня к вам следующий вопрос, мистер Баллард: вы можете подтвердить, что на фотографии Анна?
У Генри голова идет кругом. Кэти издевается? Психопат, которого Анна встретила в поезде, затащил ее после театра в какую-то дыру, напоил и черт знает что еще сделал. Потом похитил и целый год держал в Испании. А теперь засел в квартире с пистолетом…
– Прошу вас, приглядитесь. Обратите внимание на фигуру девушки. На талию. На плечи. Это точно Анна?
Он смотрит на снимок, нахмурившись так сильно, что ноет лоб. Фигура? К чему Кэти клонит? Генри вдруг понимает, что у него страшно болит голова. Еще с тех пор, как он вышел из полицейского отделения.
Фотография нерезкая, видно плохо, особенно в увеличенном варианте. Волосы однозначно как у Анны.
– Ни черта не понимаю. Кто же еще?
– Пожалуйста, посмотрите внимательно.
Глядя на девушку, которая стоит спиной к окну с приставленным к голове пистолетом, Генри начинает раскачиваться взад-вперед. Перед глазами возникает Анна, выглядывающая из окна кухни. Папа, смотри, сорока вернулась…
Что он должен увидеть? При чем здесь фигура? Кем нужно быть, чтобы спрашивать отца о фигуре дочери?
Девушка на фотографии одета в обтягивающий джемпер. Вроде бы серый, но снимали, скорее всего, на телефон, а он может искажать цвета.
Генри смотрит на талию, как сказала Кэти. На плечи. Странное чувство. Что-то не так. О господи…
– Она что, беременна? Вы на это намекаете?
Генри изо всех сил старается сохранять самообладание. Только бы не сорваться при Кэти. Он снова смотрит на снимок. Что-то не так.
– Нет. Я намекаю на другое. Фигура. Плечи. Талия. У каждого из нас определенный тип фигуры, мистер Баллард. Пропорции, которые не меняются, даже если мы худеем или толстеем. Даже во время беременности у женщин, хотя сейчас речь не об этом. Посмотрите на пропорции плеч и бедер. Похоже на Анну?
Так вот о чем она. А если ответ – нет, тогда… У Генри перехватывает дыхание.
– Думаю, нам стоит позвать Дженни.
Глава 40Свидетельница
Мне становится легче, когда Тони наконец уходит наверх переодеться.
– Он не нарочно, – оправдываюсь я, глядя на Мэтью.
А сама мысленно следую за мужем в спальню. Вот он вешает за дверь портплед. Относит в ванную дорожный несессер. Садится на кровать. Уставший. Взволнованный.
– Не нужно извиняться. Он вас защищает. На его месте я тоже вышел бы из себя. Рад, что мы наконец познакомились. Так лучше – для вас.
Я улыбаюсь в ответ. Входит Люк и принимается искать в шкафу банку с печеньем. Надо бы остановить его и приготовить что-нибудь посущественнее, но из-за всех этих новостей хозяйка из меня сегодня никакая.
– Простите, Мэтью, я совсем забыла спросить вас про жену и дочь. Как они?
Лицо детектива мгновенно преображается. В первые дни после рождения ребенка в душе расцветает необыкновенное чувство. Смесь изумления и гордости. Когда ходишь совершенно обалдевший от свалившегося на тебя счастья.
– Замечательно, спасибо. Просто замечательно. Жене нужно прийти в себя после кесарева, поэтому несколько дней они проведут в больнице.
– Передайте ей, пусть отдыхает, пока есть такая возможность. Кстати, это Люк, мой сын. Люк, это тот самый частный детектив, Мэтью. Я тебе о нем рассказывала, помнишь?
Люк настороженно рассматривает гостя. Совсем как отец. Мои защитники. Мэтью прав: хорошо, что они меня оберегают. Мне становится стыдно за свои глупые подозрения по поводу пластмассовой лупы. Сыну столько всего пришлось пережить за последнее время… Как я докатилась до такого? Не буду говорить Мэтью. И у Люка не стану допытываться. Может, чертова лупа вообще лежала у меня кармане… Точно. И я ее обронила.
– А ужин будет? – не обращая внимания на Мэтью, спрашивает Люк.
Я порой задумываюсь, не было бы ему легче по жизни, будь у него брат или сестра. Человек, с которым можно поделиться самым сокровенным. Близкий ему по возрасту. Мы ведь пытались завести второго ребенка, но безуспешно. Врачи так и не нашли причину. Просто не получилось, и всё.
– Если честно, я готова что-нибудь заказать. Как насчет китайской еды, Люк?
– Отлично.
Сын уходит, и я признаю́сь Мэтью: последний год стал для нашей семьи тяжелым испытанием. Из-за меня. Я была сама не своя, дело Анны никак не шло из головы, особенно после того, как мое имя всплыло в СМИ. Потом эти открытки… Скорей бы все кончилось.
– Вы точно больше ничем не хотите со мной поделиться? Вам показалось, что за магазином следят. А цвет машины не запомнили? Не заметили что-нибудь подозрительное – у магазина или здесь, возле дома?
– Нет. Только странное ощущение. Ну знаете, когда чувствуешь, что на тебя смотрят. Я уже говорила, в последнее время у меня нервы ни к черту. Видимо, паранойя из-за открыток.
– Понимаю… Вы извините, Элла, мне пора. – Мэтью смотрит на часы.
– Поужинаете с нами? – предлагаю я и в ту же секунду жалею о своих словах.
– Нет, большое спасибо, у меня еще дела. Но вы звоните в любое время. Что бы ни случилось, что бы вас ни беспокоило.
– Спасибо.
Услышав отказ, я, к своему стыду, испытываю огромное облегчение. Тони и Люку будет намного комфортнее без посторонних. Когда же я научусь пренебрегать приличиями и ставить семью на первое место? Мэтью – симпатичный человек, однако не стоит забывать, что он всего лишь выполняет свою работу.
Я переключаю канал – хочу проверить, нет ли новостей из Испании, пока Мэтью здесь. Он уже достает из кармана ключи от машины, как вдруг ему приходит эсэмэс.
– Насчет Анны?
Детектив кивает и, прочтя сообщение, меняется в лице.
– Только никому ни слова, Элла. Новость крайне непростая. Подозреваю, что полиция обнародует ее не сразу. У меня есть человек, близкий к Баллардам, и… Думаю, вам лучше знать.
Внутренне сжавшись, уперев ладони в колени, я готовлюсь к худшему. На экране – кадры из Испании. В квартире, где находится Карл, опустили шторы. Бегущая строка сообщает, что новостей пока нет. Однако я боюсь услышать от Мэтью самое страшное. Надежда исчезает, едва мелькнув. Как лопнувший мыльный пузырь.
– Она мертва? Он ее убил?
– Нет, Элла. Та девушка в квартире, заложница… Это не Анна.
Глава 41Подруга
Сара лежит в кровати Лили и смотрит на сестру, спящую рядом на надувном матрасе. У нее осталась милая детская привычка – во сне указательным пальцем правой руки касаться кончика носа. Сара дразнила за это Лили, когда они были маленькими.
Зачем ты во сне трогаешь нос, Лили? – Так легче дышать. – Выглядит глупо. – Ну и пусть.
Лили не сняла на ночь свои браслеты. Интересно, а моется она тоже в них?.. Заходил Луна. Сара еще раз убедилась, что они с сестрой – пара. Хорошо хоть не остался здесь на ночь. Может, Лили с ним поговорила, пока Сара принимала ванну?
В ванне Сара немного расслабилась, но ей все равно не уснуть – слишком много переживаний. Она хотела лечь на матрасе, однако Лили настояла, даже пошутила: «Так мне лучше видно монстров под кроватью».
К счастью, в комнате не совсем темно. Над дверью есть окошко, сквозь которое из коридора льется приглушенный свет. В доме есть те, кто страдает бессонницей, и те, кому снятся кошмары, поэтому в коридоре на всякий случай всегда горит ночник.
Утром вернется Кэролайн, хозяйка. Хорошо бы она разрешила Саре остаться на некоторое время. После всего, что рассказала сегодня Лили, от одной мысли о возращении домой Саре становится дурно. Мама писала ей, умоляла вернуться… Сара коротко отвечала, что она с Лили и у нее все хорошо. Оставь меня в покое.
Сара в смятении. Она рада, что отец не имеет отношения к исчезновению Анны, но ведь это еще не конец истории. Они с сестрой должны что-то предпринять. Нельзя просто сделать вид, будто ничего не было. А если еще кто-то пострадает? Они тоже будут виноваты, потому что не остановили отца.
Как могла мама не поверить Лили, не поддержать ее, когда та во всем призналась? Впрочем… Сара тоже молчала, хотя могла бы поговорить с Лили, узнать, что происходит, а не обвинять сестру – мол, бросила семью.
Она поворачивается на спину и, пытаясь привести мысли в порядок, разглядывает тени на стенах спальни. В углу стоит деревянный – кажется, бамбуковый – манекен, который Лили использует как вешалку. На нем висят шарфы и что-то вроде лоскутной накидки. При свете дня манекен смотрелся очень стильно; теперь, в полумраке, он похож на человека без головы и выглядит зловеще. Сара вглядывается в темноту, стараясь различить отдельные предметы и справиться со страхом. Шарф. Еще один шарф. Накидка. Всего лишь одежда.
На спине становится неудобно, и Сара поворачивается на бок. На двери висит халат, такой длинный, что подол достает до пола. Нужно поднять повыше крючок, всего на несколько дюймов…
Сара открывает глаза и не может понять, в чем дело. Солнце. Шелест занавесок. Звон посуды. Далекие голоса. Она спала? Ничего себе!