– Один билет! Жизнь зависит! – взмолился я.
– Ну, если жизнь… – администратор достал какую-то книгу и, не торопясь переворачивая страницы, стал искать билет, приговаривая: – Ну, если жизнь… Ну, если жизнь… Ну, если жизнь зависит…
Наконец, отыскав билет, отдал его мне.
– Денег не надо!
Вбегаю в фойе – ее нет. Очевидно, вошла в зал. Я в зал. Хожу по проходу, ищу ее по рядам. Ирины нет. «Не пришла!» – думаю я. Огорченный, постояв около кинотеатра и не дождавшись ее, хромая, плетусь к Зеленому театру. Надеюсь продать билеты. Но желающих купить нет. «Черт с ними, с билетами!» Хочу уходить. Вдруг какая-то девушка – я видел ее на танцах – спрашивает лишний билетик.
– Есть лишний!
– Сколько? – интересуется она ценой.
Я показываю билеты. Увидев цену, она даже вскрикнула.
– Ой! Как дорого!
Мне стало стыдно. Студентке предлагаю такие билеты! Оправдываюсь:
– Я не продаю, я приглашаю. Пойдемте вместе.
– Но так дорого…
– Ждал свою девушку, а она не пришла… – объясняю я.
Входим в зрительный зал. Моя попутчица спрашивает.
– Что это вы так хромаете?
– Неудачно приземлился, – с ходу придумал я.
Садимся на свои места. На нас с подозрением смотрят соседи, обладатели дорогих билетов: генерал с женой и какой-то старик в шикарном по тому времени костюме.
До войны традиционно в Ессентуки приезжали лучшие артисты. Приезжали они и сейчас. Но мне было не до концерта. Я думал: «Почему она не пришла?» В антракте замечаю, что на нас смотрит какая-то молодая пара и нехорошо улыбается.
– Что они на нас так смотрят? – спрашивает моя попутчица.
– Не знаю.
А молодая пара направляется прямо к нам, и девушка, измерив взглядом мою попутчицу, говорит мне:
– Вот вы, оказывается, где! А мы с Ириной ждали вас у кинотеатра…
Я чувствую себя, как преступник, пойманный на месте преступления, и пытаюсь что-то объяснить. Но она только многозначительно кивает. Мол, знаем мы вас…
Звенит звонок, начинается второе отделение концерта. И опять я смотрю на сцену и ничего не вижу. Только думаю: «Как неудачно все получилось!» Мне стыдно и обидно. Я чувствую себя бесконечно виноватым перед Ириной и боюсь ее потерять. Когда концерт закончился, я, извинившись перед своей попутчицей, подхожу к подружке Ирины.
– Очень прошу вас! Скажите Ирине, что это недоразумение и я буду ждать ее в воскресенье в клубе…
Все дни до воскресенья я думаю, как объяснить Ирине то, что со мной приключилось. И чем больше думаю, тем больше отчаиваюсь: уж очень все неправдоподобно. Поверит ли она мне?
В воскресенье, мучимый сомнениями (придет или не придет?), иду в клуб. Ирина здесь. Подхожу к ней, приглашаю на танец. Она как ни в чем не бывало соглашается. Танцуем. А я все думаю, как начать трудный для меня разговор. Наконец решаюсь, начинаю лепетать какие-то слова.
– Не будем об этом! – прерывает меня Ирина.
Я смотрю на нее. Почему она так сказала? Обижена? Нет! Она улыбается мне. Она действительно не хочет говорить об этой ерунде. «Боже! Какая девушка! Как с ней хорошо и просто!» – радуюсь я. У меня как гора с плеч свалилась. Я провожаю ее и снова осмеливаюсь спросить, когда мы встретимся. Договариваемся через неделю в городской библиотеке. До воскресенья целая неделя. Я огорчен.
На площадке напротив нашего особняка я проводил занятия по рукопашному бою. Обычно посмотреть на занятия собиралась толпа любопытных.
Вдруг в этой толпе замечаю Ирину и Любу. Тут уж я решил распустить свой «павлиний хвост», показать, на что я способен. Я эффектно отнимал у воображаемого противника нож, обезоруживал «вражеского часового», бросал через себя здоровенных парней. И так увлекся, что не заметил, как девушки ушли.
Мы питались в столовой истребительной роты. В столовую мы по утрам шли мимо вокзала, через пустырь. Невструев поручил вести строй мне. Ирина в это время спешила на электричку (она училась в Пятигорском педагогическом институте). Обычно мы встречали ее на пустыре, и я обменивался с ней взглядом или несколькими словами. Эти минуты делали меня счастливым на весь день. Приближаясь к нашему строю, она слышала только «ч-ч-ч» и понимала, что речь идет обо мне и о ней.
У меня в этой роте были три друга: Павлуша Кирмас, Жора Кондрашов и Лешка Моцак. Я познакомил их с Ириной, и однажды мы все вместе ходили в Зеленый театр на концерт. Ирина моим друзьям понравилась. В маленьком городе, где все о всех знают, разнеслась молва, что Ирина «гуляет с простыми солдатами». «Общественное мнение» считало, что Ирина, при ее внешности, должна была подцепить себе как минимум офицера. Ирина знала об этом, но не обращала внимания. Мои друзья были ей интереснее многих офицеров.
Однажды – это было уже ранней весной – в Пятигорске на вокзале она встретила Лешку Моцака.
Он спросил ее, почему она здесь. Она рассказала, что ждала отца, с которым должна была встретиться на вокзале, что, долго ожидая его, вся продрогла в своем легком пальтишке и что сегодня он вряд ли придет.
Подошла электричка.
– А вдруг появится твой отец? – спросил Лешка.
– Скажешь ему, что я не могла больше ждать, замерзла и уехала домой.
– А как я его узнаю?
– Он будет не по сезону в валенках.
Ирина уехала. Вскоре на вокзале появился человек в валенках. Лешка подошел к нему.
– Вы не отец Ирины?
Да, Это был отец Ирины. Он назначил ей свидание, но его задержали в военкомате. Завтра он уезжает на фронт. Он хочет проститься с дочерью. Он будет ждать ее здесь еще два часа.
Лешка первой же электричкой поспешил в Ессентуки. Но он не знал, где живет Ирина. Это знали Павлуша Кирмас и Жора Кондрашов (мы как-то вместе провожали Ирину домой). Времени терять было нельзя. Они побежали через весь город к дому Ирины. Прибежали – а ее нет и дом заперт на замок. Надо было оставить записку. Они рассудили, что раз отец встречается с дочерью на вокзале в другом городе, значит, он с матерью в разводе. Чтобы не создавать ненужных проблем, Павел написал ей записку на немецком языке.
Ирина с мамой вернулась домой утром – были у тетки в гостях – прочитала записку, но было уже поздно: отец уехал на фронт. А через несколько месяцев пришло известие, что Павел Константинович Пеньков погиб смертью храбрых под Смоленском.
Я с волнением ожидал свидания (тогда еще никто не знал о гибели отца). Но за час до свидания Невструеву приказали направить Кирмаса и меня с новой рацией РБ в штаб корпуса. Время свидания совпадало со временем вызова. И все-таки я нашел 10 минут, чтобы забежать в библиотеку. Ирина ждала меня у столика, на котором горела электрическая лампа под абажуром. В ее свете Ирина была очень красивой, и я любовался ею.
Ответственное задание
Когда я прибежал в штаб корпуса, Кирмас был уже на месте и ждал меня. Адъютант пошел докладывать о нашем прибытии и скоро пригласил нас к генералу. В кабинете сидел еще один майор и человек в штатском.
– Решили поручить вам ответственное задание, – сказал генерал. – С энским партизанским отрядом утеряна связь. Вам надлежит прыгнуть в расположение отряда с рацией РБ и восстановить связь. Позывные получите на месте. А вам, сержант, – обратился генерал к Кирмасу, – надо постараться наладить партизанскую рацию. Говорят, вы в этом деле мастак. Сумеете?
– Постараюсь, товарищ генерал.
– С вами полетит товарищ…
– Николай Николаевич, – подсказал гражданский.
– Он старший. Выполнять все его требования.
Расхлябанный «фордик» доставил нас на аэродром.
Николай Николаевич все время молчал. Нас поместили в какой-то пакгауз и попросили подождать.
– А теперь давайте знакомиться, – предложил он, улыбаясь.
Мы представились. Внимательно выслушав нас, он рассказал о себе.
До войны он преподавал русский язык и литературу в калмыкской средней школе. Он любит Калмыкию, знает ее историю. Его жена – калмычка. В армию его не взяли по болезни. У него туберкулез. Пишет очерки в местную газету. Иногда печатается в «Красной Звезде». У партизан, куда мы летим, бывал дважды. Там его знают. Его ученики-калмыки сейчас в армии. Часто пишут ему письма. В Калмыкии у него сын и дочь. Учатся в русской школе.
– А почему, – спросил я, – калмыки не учатся на своем языке?
Он улыбнулся.
– Это же понятно. Если юноша окончит калмыцкую школу, он может работать только в Калмыкии. А если русскую – на всей территории Советского Союза. Кроме того, через русский язык я, например, приобщаю калмыков к великой русской литературе, а это большое богатство! У нас говорят. «Один язык – одна жизнь, два языка – две жизни».
У калмыков есть своя поэзия. Он ее любит за своеобразный колорит и мудрость, но кто знает и русскую литературу, тот вдвое богаче.
В пакгауз вошел человек в летном комбинезоне и прервал нашу беседу.
– Самолет прилетел. Выходите на поле.
Оказалось, что в самолете У-2 (двухместный учебный самолет) уже есть груз и все трое мы в нем не поместимся.
– Разделимся на два рейса. Со мной полетите вы с рацией, а сержант Кирмас прилетит вторым рейсом Главное сейчас – как можно скорее установить связь, а ремонт может подождать, – сказал Николай Николаевич.
Павел и я были огорчены, но подчинились решению старшего. Человек в комбинезоне помог раскрутить пропеллер. Самолет разбежался по полю и набрал высоту.
Неудачное приземление
Под крылом самолета показались сигнальные костры в виде равностороннего треугольника. Николай Николаевич вылез на крыло, оттолкнулся и полетел вниз. Я прыгнул за ним. Уже в воздухе я видел, как раскрылся его парашют, как его подхватил ветер и понес куда-то в сторону. Достигнув земли, Николай Николаевич ударился о лед, проломил его и скрылся под водой. Приземлившись, я быстро отстегнул парашют, снял с себя рацию и бросился на выручку старшего. Но, пробежав метров десять, тоже провалился под лед. Нас вытащили из воды партизаны. Мы понимали: чтобы не замерзнуть, надо двигаться. Но на ветру наша одежда обледенела и двигаться мы не могли.