Мы были к этому готовы. Но все получилось не так, как было задумано.
Когда пролетали над линией фронта, по нам вела интенсивный огонь зенитная артиллерия противника. Наш самолет содрогался от близких разрывов, и по фюзеляжу барабанили осколки. К счастью, никто из нашей команды не пострадал. В самолете стояла напряженная тишина. Но вот сигнал – «приготовиться!». Все собрались у люка в том порядке, в каком должны были прыгать. Команда «пошел!» – и солдаты стали покидать самолет, стараясь прыгать как можно более кучно. Передо мной должен был прыгнуть солдат Титов. На нем была тяжелая, мощная рация. Да и сам он был мощный парень, спортсмен по поднятию тяжестей. Он глянул вниз и уперся руками в края люка.
– Не пойду! Днепр!
Медлить было нельзя. Я уперся ногой в спину Титова и вытолкнул его из самолета, а сам устремился за ним. Оказавшись в воздухе, я сначала ничего не понял: внизу пылал огонь. Горели крестьянские хаты. В свете пожаров белые купола парашютов были отчетливо видны на фоне темного неба. Немцы открыли по десанту огонь чудовищной силы. Трассирующие пули роем вились вокруг каждого нас. Многие наши товарищи погибали, еще не долетев до земли. Я натянул стропы, купол парашюта перекосился и я камнем полетел к земле. Но не рассчитал: слишком поздно отпустил стропы. Купол парашюта снова наполнился воздухом, но не смог погасить скорость. Удар о землю был очень сильный. Потеряв сознание, я покатился вниз по крутой круче вниз. Очнувшись, я хотел освободиться от парашюта, но не смог. Я был, как в кокон, замотан в купол, ничего не видел и был совершенно беспомощен. Стал искать финку (мы все прыгали с финками), но амуниция на мне перекрутилась, руки запутались в стропы, и финку я никак не мог достать. Я слышал собачий лай и картавые крики немцев и представил себе, как немцы обнаружат меня, беспомощного, запутавшегося в стропах, и будут смеяться… И я заплакал… Заплакал от обиды. Я готов был умереть, но не мог допустить, чтобы враг смеялся. Собрав все свои силы, я сделал еще одно отчаянное усилие и, исцарапав в кровь руки, каким-то странным способом добрался до финки. Распоров «кокон», я выскочил наружу и спрятался за ближайшую копну сена. В это время на круче показались два немца. Я видел их на фоне неба. Один из них дал длинную автоматную очередь по моему парашюту. Он, очевидно, предполагал, что парашютист еще там. И только затем оба осторожно стали подходить к оставленной мной куче из строп, купола и вещмешка. Как только они оказались ко мне боком, я открыл огонь и уложил их обоих. А сам бросился наутек. Скоро ко мне присоединились сержант Толокнов и рядовой Якубов с рацией РБ, а потом рядовой Краснов с упаковкой питания к рации.
Я стал вызывать нашу главную станцию. Она не отвечала. Но я все равно передал сведения об обстановке. В это время в небе появилась вторая волна самолетов. Из нее посыплись десантники. К несчастью, их постигла та же участь, что и нас. Вокруг меня собралась группа человек 25–30 из моей роты и из 5-й бригады. Все вместе мы ушли в лес и заняли круговую оборону на высотке с крутыми подходами. Когда рассвело, немцы предприняли попытку нас захватить, но мы яростно сопротивлялись. Они удалились, но часа через полтора, силами, значительно превышающим прежние, предприняли новую попытку. Бой был жаркий. Немцы лезли напролом. Вперед всех карабкался по склону широкомордый ефрейтор. Ахияр Якшиметов сидел за деревом, скрестив по-турецки ноги. В руках у него было противотанковое ружье. Когда ефрейтор был уже близко, Ахияр выстрелил – и головы ефрейтора как не бывало. Немцы опешили и стали быстро уходить. В этом бою мы потеряли одного человека убитым и одного раненым. Убитого похоронили, а раненого положили в ямку и забросали опавшими листьями.
– Жди, парень. Мы скоро вернемся.
Оставаться на прежнем месте было опасно. Решено было добраться до указанного в плане сборного пункта. Задержанная местная женщина сказала, что до него 17 километров. Может быть, там мы встретим остатки своей бригады, надеялись мы. Но, придя туда, мы нашли только несколько обезображенных трупов, повешенных на телеграфных столбах, да надпись углем на листе фанеры, прикрепленной к одному из казненных: «Сталинским десантникам от власовцев привет!» После войны мне доводилось читать, что власовцы не допускались на фронт, что они выполняли только охранные функции. Возможно, мы были свидетелями исключения, но не верить страшной картине, которую видел, я не могу.
Просмотрев все, что было возможно, вокруг и не найдя ни единой живой души, мы решили возвратиться на старую высотку: там оставался наш раненый. По пути мы задержали человека в форме полицая. Он назвал себя партизаном из отряда Ильи Морозенко.
Встреча с незнакомым человеком на вражеской территории – событие, требующее от командира крайней осторожности: неизвестно, кто этот человек и к чему приведет такая встреча. Одним встречам веришь, другим нет. Это требует напряженного внимания, осторожности и интуиции. Ошибка может обернуться трагедией. Мне повезло. Если бы я хоть раз ошибся, то сегодня не писал бы этих строк. Василю я поверил. От него мы узнали, что ближайшие от нас села – Глинча, Пшеничники, Бучак. Он же рассказал, что недалеко от нас в лесу находится группа лейтенанта Здельника. Мы объединились с этой группой и стали действовать совместно. Через несколько дней к нам пришел майор Лев. Он рассказал, что в районе Канева в лесу действует большой отряд (около 800 человек). С его приходом действия нашего отряда еще более оживились. В продовольствии мы не нуждались – местное население подкармливало нас, но боеприпасы были на исходе. Майор Лев поручил мне перейти линию фронта и, связавшись с регулярной армией, получить конкретные задания.
Переход через линию фронта дело непростое. Но я умел это делать. Меня научил этому Павел Кирмас. Правда, в 33-й дивизии нас так далеко и в таком количестве не забрасывали. Но все равно переход через линию фронта не стал проще.
Обычно мы переходили линию фронта втроем. Залегали поблизости от немецких окопов в каком-нибудь месте с хорошим обзором и пару суток наблюдали за немцами, засекая огневые точки, время смены караулов, приема пищи и т. д. И только потом начинали действовать. Переход через немецкие порядки был опасен и требовал большой выдержки. Обычно, выбрав место и время перехода, мы втроем направлялись через вражеские порядки. Надо было идти спокойно, не проявляя и тени нервозности, не оглядываясь и не останавливаясь. Немцы должны были принять нас за собственную разведку, отправляющуюся на поиск «языка». Когда оказывались на нейтральной территории, можно было дать себе отдохнуть и нервам успокоиться. Но самое главное и опасное было приближение к своим. Мы подходили со стороны, откуда наши часовые ожидали противника, и от них можно было каждую секунду ожидать прицельного выстрела. Обычно мы, спрятавшись от выстрелов, кричали:
– Не стреляйте! Мы советские десантники, мы свои!
К сожалению, мало кто этому верил. Поэтому лучше всего было выходить к своим в том месте, где часовые были предупреждены и ожидали нас. Но это было возможно далеко не всегда. Поэтому мы применяли такой прием: кто-нибудь из нас (как правило, командир) отвлекал часового подозрительным шумом, а в это время другие два десантника по-пластунски ползли к часовому и, подобравшись к нему, сваливали его и обезоруживали. И только потом объясняли, кто мы и почему так поступили. При этом случались всякие неприятные неожиданности и даже потери, но другого способа не было.
После войны на станции метро «Кировская» я случайно встретил своего друга и побратима Павла Кирмаса. Это была счастливая встреча. Мы пришли к нам в подвальное помещение (мы снимали тогда угол в подвале в Колокольниковом переулке), выпили на радостях и стали вспоминать самые памятные минуты нашей жизни. И первое, о чем мы вспомнили, – это наши переходы через линию фронта.
Однажды в том месте, о котором было условлено, переход оказался невозможным. Нашли другое место. Там тоже должны были нас встретить. Дождались темноты, не без приключений перешли через немецкие порядки, прошли через нейтральную территорию, в темноте разглядели нашего часового. Пошли на него. Идем, а часовой стоит и не двигается. Странно. Подходим ближе – часовой не двигается. Уж не манекен ли это? Когда подошли совсем близко, разглядели лицо часового. Глаза испуганные и удивленные одновременно.
– Ты чего испугался, солдат?
– Товарищ, ты минное поле ходил!
Оказалось, что боец-азербайджанец ожидал нашего появления, чтобы показать нам, где есть проход через минное поле, но задремал, а когда открыл глаза, то увидел, что мы идем по минному полю. Он остолбенел и ждал самого страшного.
– Товарищ, не скажи командир, что я спать!
Мы обещали и выполнили его просьбу. Мы были благодарны ему, что он молчал. Если бы он предупредил нас, мы безусловно бы подорвались.
Был еще один случай, когда мы вышли на дурака. Дураки существуют в любой стране и при любом социальном строе. Этот был наш, классический дурак. Сидит такой бездарный субъект, а толку от него никакого. Другие его коллеги задерживают шпионов, а он нет – ума не хватает. И вдруг ему попадаются два типа, которые утверждают, что они десантники и выполняли задание на вражеской территории.
«Ну уж нет! Меня не обманешь!» – думает дурак и, как положено в таких случаях предлагает нам сперва папиросы.
– А теперь давайте начистоту, – говорит он строго. – Признаетесь – сохраним вам жизнь, не признаетесь – расстреляем.
– Дурак! – возмущаемся мы. – Позвони в штаб дивизии и скажи, что десантники такой-то и такой-то (мы назвали наши условные клички) находятся у тебя.
– В штабе дивизии тоже есть предатели. Их надо разоблачать, – рассуждает он. – А за оскорбление вы мне ответите.
Он позвал своих вертухаев. Нас избили и бросили в какой-то подвал.
Утром слышим: отпирают замок и несколько человек спускаются по лестнице.
«Ну, – думаем, – это конец. Расстреляют, а потом будут разбираться, кто есть кто».