лате запрещено, и попросили его удалиться.
– Мне можно! – возразил он не без кокетства.
– У нас порядок для всех один, – сказали девушки. – Здесь не магазин, Героям без очереди водку не отпускают.
Но герой не собирался уходить.
– Вы получили Героя за Днепр? – спросила одна из девчат.
– Да, за Днепр, – ответил он. – Я один из первых переправился на ту сторону.
– А десантники за полтора месяца до вас были за Днепром и не хвастают.
Герой обиделся.
– Да что вы из себя строите?! Подумаешь, десантницы!
– А ты когда-нибудь прыгал?
– Да ладно строить из себя… – возразил герой и грубо облапил одну из девчонок.
Но девушки были тренированные. Они мигом скрутили героя, сняли с него штаны и отхлестали ремнем по голому заду. Потом подвели к окну и сказали: прыгай. Он струсил. А девчонки свободно прыгали с такой высоты (так мы тренировали наши ноги и умение группироваться). Они выбросили его одежду в окно и выставили его, в одних кальсонах, за дверь. Благо, после отбоя никого в коридоре не было.
Утром на проверке появился замполит корпуса полковник Волков. Он подошел к строю и строго спросил меня:
– Что у вас вчера произошло?
– Не знаю…
– Почему я знаю, а вы, командир роты, не знаете? – повысил он голос.
Так начальство обычно демонстрировало свою требовательность.
Я обратился к строю.
– Ребята, что вчера у нас произошло?
Строй молчал.
– Разберитесь и доложите! – приказал Волков и мрачно удалился в штаб.
Тогда самая бойкая из девчонок, Маша Булынина, сказала:
– Пусть мальчишки уйдут. Мы вам расскажем.
Я распустил строй, оставил только девушек. И тогда Маша Булынина рассказала все в лицах, да с таким юмором, что я с трудом сдерживал смех. И сами девчонки смеялись. Я оставил строй девушек на месте, а сам пошел в штаб докладывать. Там я рассказал все, что узнал. Полковник смеялся от души. Но потом напустил на себя серьезность.
– Все-таки непорядок, – сказал он. – Герой… офицер… а его по голому заду… Непорядок. И звезда Героя пропала… Пойдем к девчонкам!
Девушки стояли и ждали.
Полковник начал с подчеркнутой строгостью:
– Командир роты мне все рассказал. Вы поступили не по уставу… Но в данном случае… – полковник не знал, как ему быть в таком деликатном случае.
Полковник задумался.
– Кстати, куда делась звезда Героя?
– Мы ее сохранили.
– Доставить в штаб.
– Есть доставить в штаб.
Волков молчал, обдумывая ситуацию. Девушки напряженно ждали.
Наконец Волков решительно приложил руку к пилотке и торжественно произнес:
– От лица службы объявляю вам благодарность!
– Служим Советскому Союзу! – дружно ответили девушки.
– Только имейте в виду, – предупредил он, – об этом не болтать! Все-таки офицер, Герой Советского Союза…
Девушки умели хранить военную тайну. Но сохранить в секрете эту военную тайну не удалось. Скоро весь корпус хохотал над случившимся.
Незадачливого ухажера перевели в другую часть.
Венгрия
В штурме Берлина я не участвовал. 3-й Украинский фронт был направлен на юг. Мы шли через Румынию и Венгрию к Австрии.
Помню, как, высадившись у венгерского города Сольнок, мы получили приказ захватить этот город бесшумно. Войск в городе не было. Фронт проходил за 250 километров от города.
Каждый командир знал свой участок захвата. Мне было поручено захватить и блокировать почту, телеграф, телефон (они располагались в городе компактно) Я знал, где они находятся.
Мы вошли в город в своей форме, только прикрыли ордена плащ-палатками. Было воскресенье. На улице много прохожих. Нас, видимо, приняли за каких-то немецких сателлитов (итальянцев, румын, болгар). Девушки приветственно махали нам руками. Наша рота подошла к зданию почты – оно не охранялось. Мы вошли в здание и, чтобы никто не успел сообщить о нашем появлении, скомандовали: «Всем руки вверх!» А затем объявили через переводчика, что все присутствующие временно задерживаются, но скоро будут отпущены по домам. Служащих поместили в отдельном зале и поставили охрану. Отключив все линии связи, я вышел на улицу и стал ждать прибытия начальства, чтобы доложить о выполнении задания. Почта находилась на центральной улице города. О войне здесь напоминала только разрушенная упавшей бомбой мастерская или магазин похоронных принадлежностей, находившийся через дорогу. Недалеко от почты стояла афишная тумба. Возле нее, опираясь на палку, старик-венгр рассматривал красочный плакат. Меня привлекли звезды на плакате. Я тоже подошел к тумбе. На плакате вверху были изображены силуэты летящих самолетов с красными звездами на черных крыльях. Из них на землю сыпались черные бомбы. В центре плаката располагался черный силуэт, напоминавший кошмарное привидение, с наганом в руке и красной звездой на груди. А внизу лежала убитая девочка с куклой. Девочка была похожа на куклу, а кукла – на девочку. По левому краю, сверху вниз, шла широкая полоса из черно-белых фотографий советских пленных, лица которых, изуродованные побоями, были непохожи на лица людей. «Вот такие к вам придут в случае поражения!»
Геббельсовская пропаганда внушала немцам и их союзникам, что русские будут насиловать, грабить, убивать.
Старик, рассматривающий афишу, что-то грустно сказал. По тону я понял, что он не одобряет войну.
– Да-да… – согласился я.
Старик посмотрел на меня, увидел на моей пилотке звезду и страшно побледнел. Я испугался – «умрет старик!» – выставил вперед руки и попятился назад, всем своим видом показывая, что не сделаю ему ничего плохого. Старик тоже попятился, повернулся и, прихрамывая, побежал от меня. Скоро по улице беспокойно забегали люди, и улица опустела. Казалась, город вымер. Только мимо разрушенной бомбой мастерской как ни в чем не бывало шли юноша и девушка, держа, как дети, друг друга за руки. Они не замечали, что творится вокруг, и легко перепрыгивали через могильные плиты. Мне почудилось в этом что-то символическое…
На джипе прибыло начальство. Я доложил, что задание выполнено, работники изолированы и эксцессов не наблюдалось.
– Задержанных отпустите! – был приказ.
Мы его выполнили. Задержанные были явно удивлены: они ожидали ужасной расправы.
Потом в каком-то маленьком городке жители во главе со священником заперлись от советских в костеле и решили умереть все вместе. С большим трудом их удалось убедить, что им ничто не угрожает. На костеле появилась надпись, на которой крупными буквами по-венгерски и по-русски было написано, что собор и священники находятся под охраной Советской Армии. Священник благодарил нас, а командир дивизии в порыве дружеских чувств напоил священника допьяна, и тот, не дойдя до дому, уснул на асфальте. За это командир дивизии получил порицание.
В боях за Будапешт наша дивизия была во втором эшелоне. Местечко с одноэтажными домиками было переполнено войсками. Был вечер. Все дома были заняты. Под стеклом на дверях одного домика висела записка: «Занято генералом Ивановым». Я почему-то решил, что это липа, и не ошибся. Зашел в дом со своим ординарцем Сашей Давыдовым. Хозяин и хозяйка что-то говорили, указывая на записку. Мы жестами показали, что для нас это ничего не значит. Делать нечего, хозяину пришлось уступить. Когда к дому протянули линию и поставили телефон, хозяева нас зауважали: решили, что мы важные начальники. Мы жестами показали, что хотим умыться. Хозяйка поставила таз и принесла кувшин с водой. Мы с Сашей умылись, поливая друг другу. Потом хозяева пригласили нас к столу. Я был голоден и сразу набросился на пищу. А Саша сидел и разочарованно смотрел на стол.
– Ваш солдат, видимо, стесняется, – сказал хозяин по-словацки.
В сорок четвертом три месяца я был инструктором по подготовке словацкого национального восстания. Готовил словаков 2-ой парашютно-десантной бригады к бою и за это время научился понимать по-словацки и даже складывать несложные фразы.
Я перевел Саше сказанное хозяином.
– Нет, – ответил Саша по-русски. – Я вовсе не стесняюсь, а только удивлен. Наши хозяева не знают, как следует угощать русских солдат.
Пока я переводил сказанное, Саша поднялся и принес флягу с водкой. Хозяева изобразили на своих лицах восторг, и на столе появилась бутылка венгерского вина.
Потом выяснилось, что многие венгры знали словацкий язык – Словакия до первой мировой войны входила в состав Австрийской империи. Завязался нестройный разговор. Хозяева под действием русской водки расслабились и признались, что прячут на чердаке свою дочку. Мы с Сашей возмутились:
– За кого вы нас принимаете? Мы не фашисты!
Хозяева устыдились, и вскоре за столом появилась сухощавая девица, по имени Марийка, которая жадно принялась за еду. Потом, освоившись, она стала кокетничать и даже задавать нам вопросы. Хозяин переводил их на словацкий. А наши ответы я переводил ей на немецкий (старшее поколение венгров хорошо говорило по-немецки).
– Наши офицеры должны были знать не менее трех языков, – сказала Марийка, кокетливо поглядывая на меня. – А вы только словацкий, да и то плохо.
– В нашей стране 105 языков, многие из них мы знаем, – парировал я.
– Я имею в виду европейские, – не уступала Марийка.
– Зато мы воюем лучше ваших офицеров.
Хозяин деланно расхохотался и перевел сказанное на немецкий.
К концу ужина все были настроены доброжелательно и пили за «боротшаг» (дружбу). Марийка поняла этот тост уж слишком прямолинейно. Когда мы легли спать, она появилась в моей комнате в одной нижней рубашке. Я как советский офицер сразу сообразил: готовится провокация. «Они рассчитывают, что я соблазнюсь на прелести Марийки, и поднимут шум. Но я не поддамся на провокацию», – подумал я. Да и прелести Марийки меня не прельщали – я указал ей на дверь.
На следующее утро хозяйка, ставя на стол еду, грохотала посудой.
«Нервничает. Не удалась провокация!» – подумал я.
Этой мыслью я поделился с нашим переводчиком венгром. Он расхохотался.