[663]). Неужели никто не может ему помочь поскорее приехать в Москву?
Извините за беспокойство.
Впервые. Подлинник — ФЭ. Ед.хр.1942. Л.1–2. Софья Николаевна Мотовилова (1881–1966) — литератор, сестра матери писателя В.П.Некрасова.
1958
Париж, 7 января 1958
Дорогой Друг,
Если «Леттр франсез» идут до Вас не слишком долго, то Вы уже видели, какое применение я нашел фотографии одной из страниц Стендаля, обнаруженных госпожой Кочетковой.
Думаю, что факт публикации фотографии в «Леттр франсез», а также идентификация и комментирование страницы самым крупным французским специалистом по Стендалю господином Мартино[664] способны оказать нашей корреспондентке моральную поддержку, в которой она нуждалась.
Мне же эта публикация принесла письма двух основных стендалеведов: одно — господина В. дель Литто, профессора филологического факультета в Гренобле и библиографа Стендаля, другое — господина Ива Дюпарка, из Лиона, автора «В русле Стендаля» и исследования «Синьор Лизимако, заведующий канцелярией Стендаля»; он также «прочитал» драгоценный экземпляр «Записок туриста», одного из первых изданий этого произведения и т. д. и т. п.; оба — специалисты, наиболее сведущие в чтении рукописей Стендаля. Оба попросили у меня копии этой страницы, чтобы попытаться прочитать ее еще лучше, чем это сделал господин Мартино. (Замечания господина Ива Дюпарка, приславшего мне два письма, показались мне очень любопытными.)
С другой стороны, господин Мартино любезно предложил прочитать для госпожи Кочетковой весь текст, если она согласна прислать ему все фотографии (самые лучшие отпечатки, если возможно) с ее расшифровкой, а также подтвердить ей, что такого рода работа и помощь со стороны такого человека, как Мартино, представляют собой любезность (не лишенную любопытства), и можно не сомневаться, что никакого использования этой расшифровки и в целом открытия госпожи Кочетковой не предполагается. С его стороны это чисто дружеское предложение, и что очень ценно для нее, он пришлет ей свое прочтение текста. Действительно, я не думаю, что госпожа Кочеткова, да и никто другой в мире, смог бы прочитать полноценно автограф Стендаля, не сравнивая свое прочтение с чтением других стендалеведов, особенно из-за иноязычных слов, используемых Стенадлем в тексте, из-за фантастической орфографии и аллюзий, требующих не только досконального знания произведений Стендаля и его эпохи, но также всего богатства, большей частью не опубликованных заметок на полях и записей, по изучению которых стендалеведами проделана огромная работа, но даже и они не могут быть полностью уверены в результатах своего чтения.
Скажите госпоже Кочетковой, что работа останется в тайне до момента публикации, в первую очередь ею самой, и что ей нечего опасаться в этом смысле; предложение ей сделано только из желания помочь и с радостной мыслью, что Стендаль в СССР является объектом подобных исследований.
Думаю, дорогой друг, что времена меняются и впечатление, которое произвела на Вас, а также на меня статья «Точки над i»[665], превзойдено в настоящий момент самой жизнью. Признаюсь Вам, я действительно все меньше читаю «Литгазету», она, кажется мне, к тому же плохо делается, если оставаться в рамках вежливости. Мне нечего больше добавить о моей несчастной любви к Советскому Союзу. Может быть, скоро увидимся.
Тысяча и один дружеский привет вам обоим от Эльзы[666] и меня.
Впервые — ДП. С.676, 678. Подлинник — ФЭ. Ед.хр.1224. Л.2–3. Но протяжении десятилетий отношения ИЭ и Арагона имели разные оттенки, наиболее близкими они стали в послесталинское время. Ответ на письмо ИЭ от 15 ноября 1957 г. (см. П2, №399), связанное с обнаружением Т.В.Кочетковой в Национальной Библиотеке Литвы рукописи Стендаля.
<Рим,> 13 февраля 1958 via della’Oca 27 Roma
Дорогой Эренбург, я не знал ничего о переводе моего романа в СССР и я очень рад, что он выйдет с Вашим предисловием[667]. Это хорошие новости.
Я понимаю Ваше недоумение по поводу интервью в «Контемпоранео»[668]. Вы правы: роман прежде всего описание насилия, которое испытал итальянский народ во время последней войны. Но, когда я сказал, что мой роман посвящен Сопротивлению, я хотел подчеркнуть, что эта книга является объективным рассказом о страданиях и нищете, породивших Сопротивление. Другими словами, сопротивление в Италии и других странах родилось как реакция на насилие. В этом романе я не мог описать сопротивление этой части Италии точно, потому что в этой части Италии «маки» не успел образоваться. Он описывает страдания итальянского народа во время фашистского и нацистского давления. Вот почему я считаю, что эта книга отражает сопротивление итальянского народа.
Во всяком случае, не считайтесь с интервью и напишите, что хотите.
Надеюсь увидеть Вас скоро, потому что я хотел бы снова приехать в СССР — в Ленинград, который я плохо видел и в Среднюю Азию.
Во всех случаях спасибо за предисловие. Я хотел бы его прочитать. Пришлите мне перевод — буду Вам очень благодарен.
Дружески Ваш Альберто Моравиа.
Впервые. Подлинник — ФЭ. Ед.хр.1930. Л.1–2. Альберто Моравиа (1907–1990) — итальянский писатель.
<Москва,> 3 июля 1958
Дорогой Илья Григорьевич! Опять прошу Вашего совета: ЦК ответил… по прямому проводу в Тарусу, через ошеломленного секретаря райкома, что: помещать письмо протеста в газете считают нецелесообразным, т. к. это придаст слишком большое значение выходу этой книги там[669]; рекомендуют мне протестовать лично, написать в Базель (где часть маминого архива) и в мюнхенское издательство. Причем в разговоре с секретарем выяснилось, что неплохо бы попытаться получить Базельский архив сюда. Вот я и не знаю, как, собственно говоря, протестовать? Нужно найти какой-то правильный тон по отношению к Базелю, где хранятся рукописи: разозлишь их, так они и всю обойму выпустят, к<отор>ая находится у них на хранении! Архив они вряд ли отдадут, но попытаться, по-моему, можно и нужно. Главное, чего не знаю: это: распространяются ли мои наследственные права на заграницу? Если да, то разговор простой, и всё это можно поручить юристу, а если нет, то, пожалуй, протестовать нужно с осторожностью.
Теперь относительно Мюнхена, т. е. издательства, выпустившего «Лебединый стан»: издательства, как такового, видимо, нет, а писать нужно составителям книги; в Калифорнию. Тут уж можно, по-моему, ругаться. Мне думается так: в Базель послать запрос
1) На каких условиях был оставлен Цветаевой на хранение базельской универс<итетской> библиотеке этот самый архив?
2) Есть ли личные указания Цветаевой о том, что библиотека имеет право издавать находящиеся там ее рукописи, и поручать это посторонним, не имеющим отношения к Цветаевой лицам?
3) На каком основании базельский университет нарушил принципиальную волю Цветаевой, никогда не хотевшей обнародовать «Лебединый стан»?
4) На каком основании унив<ерси>тет поручил или разрешил обнародование «Лебединого стана» именно г. Иваску[670], проявившему поразительную наглость и развязность в выборе выдержек из маминых писем, опубликованных им в Гарвардском «Русском Архиве» и поразительное невежество в своих к ним комментариях?
И закончить тем, что я, дочь Цветаевой и единственная наследница, протестую против того, что, вопреки воле моей матери, стихи ее используются как оружие политической борьбы, в то время как хранение своего архива она доверила Швейцарии, как нейтральной державе в уже развязавшейся тогда второй мировой войне, именно во избежание того, чтобы произведения ее, носящие определенную окраску, не были бы использованы кем-н<и>б<удь> во зло.
Также нужно будет спросить, чту именно оставлено мамой там на хранение.
Вести же разговор о передаче мне архива можно будет только тогда, когда я выясню, распространяются ли мои наследственные права на заграницу? Если, по всему вероятию, нет, то так просто они не отдадут. Если бы еще я имела возможность поехать туда сама, то «укалякала» бы, м.б.! Но такой возможности нет.
Насчет же Мюнхена или Калифорнии, то тут, по-моему, можно написать и издателю и составителю письмо протеста, в к<отор>ом, в частности, указать и на все погрешности и на все невежество комментариев и статьи Иваска, помимо самой сути дела.
И, собственно говоря, все это вместе взятое ничего не даст, кроме того, что Иваск и К° узнают, что книга попала в СССР, что им, собственно, и требуется.
Так ли я собираюсь действовать, или не так? У Вас будет <Б.А.>Слуцкий, Вы ему скажите, что Вы думаете по этому поводу, а он мне передаст через Наташу[671], т. к. я сегодня уезжаю опять в Тарусу.
Главное, что Наташа не нашла «Лебед<иный> стан», и у меня нет ни имен, ни адресов!
Милый Илья Григорьевич, если Вы поедете куда-нибудь, где эту книжку можно купить в магазине, купите ее для меня, пожалуйста. У меня нет этих стихов, за исключением 2–3. Вадиму Морковину[672], к<отор>ый писал Вам, чтобы разыскать меня и что-то сообщить насчет маминого лит. наследия, я написала и надеюсь с ним встретиться. Ведь мама оставляла какой-то свой архив и в Чехословакии, м.б., хоть это удастся выцарапать?