Впервые. Подлинник — собрание составителя. А.М.Ларина (1914–1996) — вдова Н.И.Бухарина, тогда официально числившегося «врагом народа» и реабилитированного через 27 лет; о встрече с ИЭ А.М.Ларина рассказала в книге воспоминаний «Незабываемое».
ИЭ писал А.М.Лариной 16 февр. 1961: «Мне было очень радостно получить Ваше письмо. Я тоже верю в то, что настанет день, когда и мои воспоминания о Николае Ивановиче смогут быть напечатаны полностью…»
354. Назым ХикметМосква, январь 1961
Илья Григорьевич, дорогой товарищ Эренбург!
Мне говорят, что Вам семьдесят.
Я должен писать, что не верю этому: так полагается. Но мне кажется, что Вам семьсот: такой Вы мудрый, такой молодой, такой смелый.
Обнимаю Вас
Впервые. Подлинник — ФЭ. Ед.хр.1951. Л.2. Назым Хикмет (1902–1963) — турецкий поэт; ему посвящена 28-я глава 6-й книги ЛГЖ.
355. Д.ИбарруриМосква, январь 1961
Позвольте мне, друг Эренбург, преподнести Вам немного солнца моей страны в бутылке Монсанильи, полученной оттуда. С пожеланием скорой встречи в освобожденной Испании Вас сердечно приветствует с семидесятилетием
Впервые. Подлинник — ФЭ. Ед.хр.1601. Л.1.
356. Н.Н.НикитинКомарово, 29.I.<19>61
Дорогой Илья Григорьевич, всё — что с двадцатых годов и до настоящего времени — связывало меня с Вами, а это касалось, как Вам известно, не личных отношений, а литературных, заставляет меня сейчас сказать несколько слов (не телеграммных), а по существу, так мне по крайней мере кажется… И пользуясь «эренбурговскими» днями в литературе, я их выскажу. Я уважаю Ваш превосходный дар новеллиста и романиста, я преклоняюсь перед Вашим замечательным талантом публициста, равного которому, по крайней мере у нас, я не знаю, и простите меня за банальность, но скажу ее не стесняясь, я всегда любил и люблю Вас за то, что большинство из Ваших выступлений в печати не были для меня «очередными», как это нередко случается, Ваша индивидуальность всегда покоряла меня, заставляла сильнее думать, ярче чувствовать и как бы «подхлестывала», заставляя и меня самого работать лучше, или же стремится к лучшему. А ведь великий дар — возбуждать лучшее в своих соседях — дается не многим. И вот за все это я благодарю Вас и рад тому, что знаю Вас не только издали, но хоть немного и вблизи, и даже до сих пор жалею, что именно вблизи я знал Вас так мало… Уж так сложилось.
Здоровья, прежде всего здоровья, главным образом здоровья мне хочется Вам пожелать в первую очередь и, может быть, еще потому, что мне его теперь подчас не хватает. Именно его мне хочется желать тем, кого я уважаю и ценю. Ценю и уважаю, и даже люблю в человеке именно то, что с годами не вянут, не останавливаются, а совершенствуются его дела и способности (если он только человек), и лишь состояние здоровья, не возраст, только недуги т. о. могут мешать ему. Так вот, пусть они Вам меньше мешают. Я рад за Вас, что, преодолевая несомненно эти помехи, Вы способны, Вы умеете создавать «Французские тетради», читая которые не только наслаждаешься, или духовно обогащаешься… совершенствуешься! Потому что без совершенствования, на одном наслаждении или на одном том, что ты узнал что-то новое, нет истинной литературы. И как Вы правы, написав, что у Стендаля Вы научились многому, скорее, как человек, чем как писатель[789]. Вот дух этой мысли пронизывает всю книгу «Тетрадей». «Тетради» это для меня, как стихи. Они далеки от литературоведения. Они вместе с мыслями полны чувств… А логика сердца убедительнее, вернее, глубже логики всех «академических трудов». Спасибо. Обнимаю от души. И простите меня за мои каракули.
Искренний привет Любови Михайловне.
P.S. Я недоволен тем, что написал… я хотел высказать Вам много больше, но переписывать, перемарывать у меня нет сил. И сколько десятилетий я с Вами встречался. И хоть невероятно редко встречался физически, но как часто за эти десятилетия я встречался с Вами душой. И всего не опишешь…
Впервые — ВЛ, 1997, №2, С.256–257. (Публикация Б.Фрезинского.) Подлинник — собрание составителя. Николай Николаевич Никитин (1895–1963) — писатель, участник группы «Серапионовы Братья»; ИЭ был знаком с ним с 1920-х гг. — см. его письма Никитину в П1.
357. Л.А.КассильПеределкино, 30 января 1961
Дорогой Илья Григорьевич.
В дни вашего юбилея меня не было в Москве — я находился в Белоруссии. Поэтому прошу Вас сегодня принять мои запоздалые поздравления и самые искренние пожелания вам здоровья, радости и утешения.
Я принадлежу к тому поколению, которое со школьной скамьи не расставалось с Вашими книгами, а, вступив в литературу, стремилось во всем следовать за Вами. С неизменным вниманием (даже если мне в чем-то не хочется иной раз соглашаться с Вами), с особым ревнивым интересом, с ученической завистью и восхищением прислушиваюсь я всегда к каждому Вашему слову, звучит ли оно со страниц Вашей учащенно-дышащей прозы, в строфах Ваших, полных мудрого раздумья и нестареющего чувства стихах, новаторство которых так заметно отразилось в нашей молодой сегодняшней поэзии, в Ваших мемуарах, где так просторно раскрывается и время, и Ваш необозримый жизненный опыт, в Ваших удивительно широких, хотя и сконденсированных до плотности формул суждениях об искусстве мира, или в Ваших блистательных статьях, снискавших Вам заслуженную славу первого, наикрупнейшего публициста современности.
Спасибо Вам еще раз за все, что Вы своим талантом, неутомимой творческой и общественной деятельностью, высоким человеческим примером своим дали мировой, отечественной нашей культуре и каждому из нас!
Искренно Ваш
Впервые. Подлинник — ФЭ. Ед.хр.1662. Л.3. Отвечая Кассилю на это поздравление, ИЭ написал: «Я не могу сказать, что я со школьной скамьи читал Ваши книги, но был одним из первых, кто восхищался Вашей „Швамбранией“» (П2, с.508).
358. А.И.ЦветаеваПавлодар, 3.II. 1961
Дорогой Илья Григорьевич!
Вчера отослала Вам всё, что пока написано мною — 1,2,3 и начало 4-й части Воспоминаний о детстве и о Марине.
Хочу, чтоб Вы прочли их — и буду посылать Вам продолжение, сколько смогу написать. Хотелось бы (так как начала повествование) продолжить до 1912 г., когда наши замужества разделили нас. Об 1912-27 гг. (моей последней встрече с Мариной в Мёдоне[790]) — напишу о Марине во всех городах и условиях, в каких ее помню. Аля[791] может дополнить и продолжить мой труд — если мне посчастливится его закончить.
Илья Григорьевич! Я очень прошу Вас найти время прочесть то, что я Вам послала. Сердечно хочу этого. Считаю Вас близким человеком, знаю Ваше отношение к Марине и уверена, что Вам хорошо, нужно будет — окунуться в ее детство, узнать ее истоки, ее близких, ее детский и отроческий путь.
О достоинствах книги судить не берусь — но Борис[792] ответил мне взволнованными словами (читал первую половину — т. е. 1-ую часть — Россию. О ней и ответил. Прочел ли Италию — не знаю. Посылала Вам, но не помню, до каких пор). Списываю Вам его слова не из писательского хвастовства (им не грешу, стара, устала, умучена, равнодушна), а только затем, чтоб Вас приохотить к чтению еще одной рукописи еще одних мемуаров! При Вашей занятости!
Шлю Вам еще несколько фотографий Елабуги — к тем, что послала Вам 31.XII в день отъезда из Москвы. (Сейчас у сына и внучек в Павлодаре — до лета.)
Храни Вас Бог! Жму Вашу руку.
Из Борисового письма о «Воспом<инания>х»: «Только что получил и прочел продолжение, прочел и плакал. Каким языком сердца всё это написано, как это дышит почти восстановленным жаром тех дней! Как бы высоко я Вас ни ставил, как бы ни любил, я совсем не ждал дальше такой сжатости и силы. Ваш слог обладает властью претворения. Я забываю, что этих матерей и комнат и девочек уже нет — они заново повторяют свой обреченный выход, заново живут и заново уходят, и нет слез достаточных, чтоб оплакать их исчезновение и конец! Эта способность Вас, дочери, стать в положение матери — это потрясающе, Ася! Пишите так дальше, это поразительные воспоминания» (из письма ко мне Б.П<астернака>. 22 сент. 1958).
P.S. не упрекните меня в нескромности. Делюсь с Вами дорогими для меня строками. Сама же о «Воспом<инаниях>» думаю — черновики, лишь кое-как поправленные. Пишу, как пишется, как могу.
Впервые. Подлинник — собрание составителя.
359. Н.И.Альтман<Ленинград,> 7.II.1961
Дорогой Илья!
О Вашем юбилее я, к сожалению, узнал только из газет. Отвращение к юбилеям и всему показному и равнодушному, что в них содержится, помешало мне включиться в общий хор. Мое молчание могло быть истолковано как безразличие, а это было бы неверно.
Годы молодости и годы Парижа я храню как драгоценные даты. В моем сердце уже много лет прочно живет дружба с Вами, и в этот день, и радостный и горький, я хочу пожелать Вам всегда быть здоровым, иметь возможность жить не суетливо, до конца сохранять уважение к себе и продолжать еще долго, долго доставлять людям радость.
Крепко Вас обнимаю и целую
P.S. Очень сожалею, что не слышал Ваше выступление по радио