Когда викарий узнал об этом, на лице его отразилась озабоченность. Ему не понравилось, что одиннадцатилетняя девочка, едва оправившаяся от пневмонии, идет вечером совсем одна по темным холодным улицам. Он решил проводить меня. Так он, по крайней мере, мог быть спокоен, что меня никто не тронет. Он дошел со мной до самого крыльца; дядя Билл как раз уходил от нас. Викарий поздоровался со всеми и сказал о своей обеспокоенности тем, что мне приходится возвращаться домой самостоятельно.
– Спасибо за то, что проводили Кэсси, викарий, – сказал дядя Билл. – Впредь я сам буду за ней приезжать. Я каждый вторник бываю у них, мне это не составит труда. Со мной Кэсси будет в безопасности.
У меня началась паника. Я посмотрела на маму, мне хотелось, чтобы она сказала: нет, не нужно. Но ее вполне устраивало такое предложение: никаких усилий с ее стороны не требовалось. Она с легкостью разрешила Биллу забирать меня из школы для конфирмантов по вторникам. «Отличное решение», – сказала она.
Всю неделю я с ужасом ожидала следующего вторника, но, когда Билл подъехал к дому викария, чтобы забрать меня, села в машину. К моему удивлению, он просто отвез меня домой. Потом они с мамой пили кофе в кухне, и все было спокойно. Я вздохнула с облегчением и стала убеждать себя, что все самое худшее позади. Я надеялась, что дядя Билл оставит меня в покое. Надежды и мечты – мой конек.
Спустя еще неделю я уже не так боялась, когда забиралась на переднее сиденье «остина» дяди Билла. Он сказал, что нужно заправиться, развернул машину, и мы поехали не к моему дому, а в противоположном направлении, на заправку. По дороге Билл расспрашивал меня про занятия. Залив полный бак бензина, он повернул обратно. Было уже темно. Я не очень хорошо ориентируюсь на местности, поэтому далеко не сразу поняла, что едем мы совсем не домой.
– Где мы? – спросила я тихо.
Билл не ответил, а спустя несколько секунд съехал с дороги в поле. Вокруг было так темно, что хоть глаз выколи, и мне стало очень страшно. Я отодвинулась на самый край сиденья, прижалась к дверце.
– Кэсси, ты для меня важнее всех в мире, – сказал Билл и придвинулся ко мне. В те времена водитель и пассажир располагались на одном длинном кожаном сиденье, ручного тормоза и рычага переключения скоростей еще не было.
Сердце бешено колотилось у меня в груди, но из-за испуга я не могла произнести ни слова.
– Я так люблю тебя, Кэсси, – продолжал Билл. – Ты ведь знаешь об этом?
Теперь я уже знала, что у него за «любовь», не нужна она мне!
– Я просто хочу доказать тебе свои чувства, – сказал он, сжал меня в объятиях и стал покрывать мое лицо слюнявыми поцелуями. От него пахло виски. Мама наливала ему стаканчик почти каждый раз, когда он заходил к нам. Я навсегда возненавидела этот запах.
Тут я, снова обретя дар речи, проговорила:
– Мне надо домой. Мама будет волноваться.
Но сама в это не верила. Матери и в голову не придет беспокоиться: она знает, что я с Биллом, и уверена, будто он любит меня.
Дядя Билл не обратил на мои слова никакого внимания. Он весь горел, струи пота катились по его телу. Он повалил меня на кожаное сиденье и начал рвать мои трусики.
Я хотела закричать, но крик застрял в горле. Да и кто услышал бы меня поздно вечером в чистом поле?
Потом Билл схватил мою руку и сунул себе между ног.
– Ну же, потрогай меня, – сказал он нетерпеливо сиплым голосом. – Тебе ведь нравится, я знаю. Давай сделай дяде приятно.
Потом расстегнул штаны и взгромоздился на меня. Его мерзкая «любовная игрушка» коснулась моего тела: я чувствовала, как она подрагивает. Мною овладело отвращение.
В отчаянии я стала из всех сил сопротивляться, но он придавил меня своей массой.
– Я хочу домой. Пожалуйста, отвези меня домой, – плакала я, но Билл не слушал.
Он тяжело задышал, щупая меня между ног, и стал пихать мне туда свою гадкую плоть. Мои слезы его ничуть не трогали. Внезапно я почувствовала жгучую, нестерпимую боль в низу живота. Я не могла понять, что происходит. Страшно рыча, Билл начать двигать тазом взад-вперед, загоняя свой половой орган мне между ног, я чувствовала его внутри себя.
Я не могла сдержать криков. Было ужасно больно. Я думала, что умру. Никогда раньше я не испытывала ничего подобного и была готова умереть, лишь бы только не чувствовать больше эту невыносимую боль. Прошла вечность, прежде чем дядя Билл издал последний стон и рухнул на меня.
Я лежала под ним, неестественно вывернув шею. Между ног очень болело. Я не знала, как называется то, что только что произошло. Неужели все взрослые этим занимаются? Это и есть их «любовь»?
Спустя некоторое время дядя Билл встал и застегнул штаны. Я не могла смотреть на него. Я была морально и физически истощена. Болел живот, между ног все горело. То, что он со мной сделал, – это не любовь. А если и любовь, то мне такой любви не надо. В церкви нас учили ненавидеть грех, но я всей душой ненавидела человека, который так со мной поступил, а он, как ни в чем не бывало, причесывался, глядя в зеркало заднего вида, и напевал что-то себе под нос.
Билл завел машину и повез меня домой, продолжая напевать. Ему все произошедшее доставило большое удовольствие. Я же, как в тумане, кое-как привела себя в порядок и уткнулась в окно. Мы проезжали мимо уютных домиков с горящими окнами. Как мне хотелось жить в одном из них! Где угодно, лишь бы подальше от матери, которая меня ненавидит и с легкой душой доверяет этому подлецу.
Подъехав к дому, дядя Билл повернулся ко мне, своей маленькой жертве, и улыбнулся. Вскоре я возненавидела эту лживую улыбку, но не перестала ее бояться.
– Нельзя никому рассказывать о том, что произошло, – сказал он, – потому что тебе все равно никто не поверит. – Он погладил меня по колену. – Мы с твоей мамой старые друзья. Она не поверила тебе в первый раз, не поверит и сейчас. Ты ведь помнишь, как она тогда рассердилась… – Он сделал паузу, чтобы я как следует осознала угрозу; он отлично знал, что мать не поверит ни единому моему слову. – Так что пусть это останется нашей маленькой тайной. Договорились? А теперь беги домой. Спокойной ночи, Кэсси.
Выйдя из машины, я заметила, что мама наблюдает за нами из окна. Билл весело помахал ей, прежде чем уехать. Я зашла в дом, дрожащим голосом сказала маме, что устала и хочу спать, и побежала на второй этаж в ванную комнату. Когда я закрыла за собой дверь, силы покинули меня, и я как подкошенная рухнула на пол. Меня всю трясло.
Полежав так немного, я включила воду и стала раздеваться. Между ног по-прежнему болело. Я сняла трусики и с ужасом обнаружила, что они все в крови. Что же все-таки произошло? Мне хотелось скорее смыть с себя всю грязь этого кошмара. Я с остервенением терла истерзанное тело и тихо плакала. В чем моя вина? За что я так наказана? Почему Бог не защищает меня?
Вымывшись и отстирав кровь с белья, я побежала в свою комнату и сразу легла в кровать. Закутавшись в одеяло, постаралась уснуть, но тревожные мысли гнали сон прочь. Едва закрывала глаза, как вновь чувствовала горячее дыхание на лице и потное тело, навалившееся на меня. Мне хотелось кричать, но я сдерживалась; хотелось побежать к кому-то, кто обнял бы меня и упокоил я, но не могла. Я затряслась в рыданиях и почувствовала себя еще более одинокой. Старших сестер, с которыми я делила комнату, в тот вечер не было дома. У Элен появился парень, и она часто ходила на свидания, а Роузи работала в вечернюю смену. Но даже если бы они были рядом, я все равно не смогла бы им ничего рассказать. Я никому не могла ничего рассказать, из страха, что мне не поверят.
Только верный пес Бобби почувствовал, как мне плохо, подбежал и лизнул мне руку. Я помогла ему забраться ко мне в постель и обняла его. Я молила Бога, чтобы он помог мне уснуть, чтобы картины ужасного вечера перестали преследовать меня. Я хотела забыться, а наутро обнаружить, что пережитое прошлым вечером было просто страшным сном, – я молила Бога об этом. В конце концов, изможденная, я уснула.
На следующее утро, едва открыв глаза, я уже знала, что это был не сон. Живот болел еще сильнее, чем накануне вечером, а между ног, там, куда Билл пихал свою «игрушку», появилось странное ощущение.
Папа заглянул в комнату и сказал:
– Вставай, Кэсси, в школу пора.
Он подошел к кровати взглянуть на меня, и на секунду я испугалась: «Неужели и он тоже?» В душе я знала, что папочка меня не обидит, но была слишком травмирована вчерашними событиями. Моя вера в мужчин пошатнулась, теперь я знала, что они могут со мной сделать, поэтому на секунду засомневалась в родном отце.
– Что-то ты неважно выглядишь, – проговорил он сочувственно. – Простудилась, наверное. Ты лежи, я скажу маме, что в школу ты сегодня пойдешь.
И, с нежностью подоткнув под меня края одеяла, поспешил вниз по лестнице.
Отзвуков родительской ссоры, доносившихся с первого этажа, лучше мне не стало. Только скандала мне не хватало. Я плотнее укуталась в одеяло, пытаясь отгородиться от мира. Затем послышались мамины шаги, и она ворвалась ко мне в комнату.
– Быстро вставай и марш в школу! – приказала она. – Тебе прекрасно известно, что сегодня я встречаюсь с подругами, а ты думаешь только о себе и хочешь мне все испортить. И не надейся, что я отменю свою встречу из-за твоих прихотей! – Она пристально посмотрела на меня. – Ты абсолютно здорова. Я не папа, меня ты не проведешь. – Потом присмотрелась внимательнее и прибавила: – Хотя… выглядишь ты, конечно, неважно.
Что это, внезапный приступ материнской любви? Сейчас мама, наверное, обнимет меня, успокоит и станет за мной ухаживать. Как бы не так. Она рассердилась:
– Ну вот! Теперь из-за тебя придется отменить все планы!
Я, как никогда, нуждалась в материнской заботе, была в отчаянии и хотела, чтобы кто-нибудь меня успокоил. Неужели она не видит, в каком я ужасном состоянии? Неужели ее материнский инстинкт на меня не распространяется? Похоже на то.
– Я прекрасно справлюсь одна, – сказала я тихо. – Просто полежу в кровати, и скоро мне станет лучше.