Она даже не пыталась скрыть облегчение. А я, наоборот, постаралась замаскировать свое разочарование. Снова мне приходится терпеть и притворяться, что все хорошо.
Я пыталась вообразить, что сделала бы нормальная мать, например мама Клэр, увидев, что дочь лежит в кровати, явно не в себе, и страдает от боли. Наверное, она быстро поняла бы, что ей плохо, и попыталась помочь. Мама моей подруги все время спрашивала, как у нее дела, внимательно выслушивала и изо всех сил старалась помочь и утешить, если случалась какая-нибудь неприятность. Мне было совершенно ясно, что мама Клэр близко не подпустила бы к своей дочери человека вроде дяди Билла. Она полностью поверила бы своей дочери, расскажи та ей о надругательстве и унижении. Она уберегла бы Клэр от тех ужасов, какие мне пришлось пережить.
Но моя мать не заметила или предпочла не заметить мою боль и спокойно отправилась на встречу с друзьями. Я заперла все двери и пошла в ванную. Мне было одиннадцать лет, многого я еще не могла понять, только чувствовала себя оскверненной, грязной после вчерашнего кошмара. Кровотечение между ног прекратилось, но все там распухло и болело. Я лежала в горячей воде, закрыв глаза. Мне хотелось лежать так долго-долго, а потом открыть глаза и обнаружить, что боль и страх навсегда ушли из моей жизни и никто меня больше не обидит.
Как мне избежать повторения этого ужаса? Как мне отказаться от поездок с мерзавцем, который уверял меня в любви, а сам причинил мне столько страданий. Если бросить школу для конфирмантов, нужно будет оправдываться перед викарием. Что я ему скажу? Если уж родная мать мне не поверила, то остальные и подавно не поверят. Весь день я искала выход из западни. Я умоляла Бога защитить меня. Но он был глух к моим мольбам, как и все прошлые разы.
В четыре часа ко мне пришла одноклассница Венди узнать, почему меня не было в школе. Я сказала, что живот разболелся и что завтра уже приду, хотя сама не была уверена, найду ли силы когда-нибудь выйти из дома.
– Занятий не будет до следующей недели, – сказала Венди. – Начались каникулы.
Я совсем забыла.
Пока мы разговаривали, я смотрела на Венди и думала, заметит ли она перемену во мне. Сама я ощущала себя совсем иначе, нежели двенадцать часов назад. Что-то навсегда во мне изменилось.
Однако Венди легко поверила в историю с животом и ничего не заподозрила. Она болтала о том о сем, о школьных новостях, о наших общих знакомых.
Я обрадовалась, что начались каникулы. Мне нравилось в школе, но я была в таком состоянии, что не смогла бы ходить на занятия и общаться с друзьями.
Прежде чем уйти, Венди спросила, не хочу ли я поехать на пикник воскресной школы в субботу, если поправлюсь. Я сказала, что хочу. Все что угодно, лишь бы не оставаться в этом доме, где я была легкой добычей для мучителя. На пикник нужно было выезжать рано утром, поэтому мы с Венди договорились, что в пятницу я заночую у нее.
Несколько следующих дней дались мне с трудом. Я не могла прийти в себя. Тело болела, но душевная боль была в сто раз сильней. Что он сделал со мной? Как мне впредь противостоять ему?
Субботний пикник помог мне развеяться. Учителя, которые поехали с нами, прекрасно меня знали. Они слышали, что я болела – впрочем, это и так было видно, – поэтому постарались быть со мной добрее и заботливее, чем обычно. Это помогло, и мне стало немного легче.
Я с ужасом ждала следующего вторника. От мысли о том, что Билл, мой мучитель, снова встретит меня вечером возле дома викария, посадит в машину и надругается надо мной, становилось дурно. Потом я вспомнила, что Венди тоже посещает по вторникам школу для конфирмантов, и у меня появилась идея. Я спросила маму, может ли Венди остаться у нас ночевать; мама не смогла сразу придумать причину для отказа и разрешила.
Я вздохнула с облегчением, когда Венди согласилась остаться у меня на ночь. У меня камень свалился с души. Теперь я была в безопасности. Все-таки Бог услышал мои молитвы.
Когда дядя Билл заехал за мной и увидел двух девочек вместо одной, он не обрадовался. Однако он не мог просто взять, развернуться и уехать на глазах у викария. Так что мы с Венди забрались на заднее сиденье, и Билл повез нас домой.
Вскоре после этого наступила весна. Дни стали длиннее, темнело позже, и мне снова разрешили ходить домой одной. Занятия в школе для конфирмантов закончились, предстоял обряд конфирмации. Мы с Венди с нетерпением ждали церемонии. В этот торжественный день мы должны были одеться во все белое; я знала, что белый цвет особенный – цвет чистоты и невинности, не зря ведь все невесты идут под венец в белом платье. Родители Венди пообещали купить ей платье специально для церемонии. Я тоже стала выпрашивать у мамы новое платье, но она и слышать об этом не хотела. Тогда «бабушка номер один» сказала, что сошьет его для меня: она здорово шила. Платье получилось просто загляденье – я и правда почувствовала себя в нем невестой!
Мама проигнорировала обряд конфирмации, зато папа с бабушкой пришли. Папа с гордостью наблюдал, как я прохожу церемонию, и мне стало жалко, что мать не пришла: вдруг она тоже гордилась бы мной? Хотя я понимала, что такого быть не могло.
Во время службы я молила Господа, чтобы он очистил меня от скверны ужасных событий, пережитых мной в последние годы. Теперь, когда я была полноправным членом церковной общины, я верила, что Бог защитит меня. Наконец-то он услышит мои молитвы. Конечно услышит.
Глава восьмая
Мать не на шутку рассердилась, получив уведомление, что я провалила вторую часть экзаменов из-за того, что упала в обморок. Она срочно пошла в школу поговорить с моей классной руководительницей, недовольная тем, что теперь меня направят в среднюю современную школу, а не в классическую, как ей хотелось. Раньше она никогда не интересовалась моим образованием, даже ни одно родительское собрание не посетила, а теперь вдруг это стало для нее делом престижа. Ее привлекал статус матери, чья дочь достаточно умна, чтобы учиться в классической школе, и она не собиралась отказываться от свой мечты.
– Глупая девчонка, не могла потерпеть до конца экзамена, – жаловалась мать. – Так, глядишь, и набрала бы нужные баллы.
– Ее вины тут нет, – пыталась убедить ее моя классная. – Просто Кэсси была нездорова в тот день, так уж получилось.
– Мне все равно, что там с ней было. Она подвела меня и всю семью! – кричала мать. Я, напуганная, пряталась за ее спиной.
Учительница удивленно взглянула на мать:
– Кэсси всегда очень хорошо занималась, она прилежная ученица. Раз уж вы так переживаете из-за этих экзаменов, я переговорю с директором школы. Посмотрим, что можно сделать.
Школа была для меня убежищем, где я могла забыть об ужасах жизни дома, поэтому я всегда хорошо училась. Там мне было спокойно, я не выделялась из общей массы других учеников. Уроки позволяли мне отвлечься от мрачных мыслей. Я усердно занималась, добиваясь похвалы учителей. На самом-то деле я нуждалась в маминой похвале, но это была несбыточная мечта. Я никогда не ждала от жизни чудес, поэтому редко разочаровывалась. Но теперь, когда я так подвела свою мать, нечего было и надеяться на ее любовь.
Мама встретилась с директрисой, и та объяснила ей, что экзамен можно сдать еще раз и что она будет только рада все устроить, если, конечно, я действительно хочу учиться в классической школе. В сентябре все-таки придется отдать меня в обычную школу, потому что экзамен можно пересдать только в ноябре, зато в случае успешной сдачи я смогу перевестись. Директор школы заверила маму, что у меня есть все шансы набрать проходной балл, но попросила не давить на меня, потому что я должна принять решение самостоятельно: когда придет время, они с классной руководительницей вызовут меня и спросят, что я надумала.
Мать осталась недовольна. Она никогда раньше не позволяла мне принимать решения самой и, как только мы пришли домой, заявила, что не собирается делать это впредь.
Осенью я пошла в обычную среднюю школу, как Клэр и остальные мои друзья, и мне там сразу понравилось. Там была очень хорошая обстановка, добрые учителя и преподавали интересные предметы. Однажды вечером я случайно услышала разговор родителей. Из школы прислали уведомление о том, что пришла пора принять решение о пересдаче экзаменов для поступления в классическую школу. Мать жаловалась отцу на учителей, уверенных, что я могу самостоятельно принимать решения. Сама она уже решила все за меня: нравится мне это или нет, я должна учиться только в классической школе.
На следующий день директор школы пригласила меня и мою классную руководительницу к себе в кабинет. Учителя спросили меня, что я решила.
Я попросила время на размышление, и они сказали, что я должна дать ответ до конца недели, потому что позже уже нельзя будет подать заявку.
Я решила посоветоваться с родителями. Мне очень не хотелось снова переходить в другую школу, расставаться с товарищами, прежде всего с Клэр. Меня пугала мысль, что предстоит учиться в огромной школе, где я никого не знаю, с очень высокими требованиями, в постоянном стрессе от необходимости соответствовать этим требованиям. Однако если мама скажет, что ее сделает счастливой мое поступление в классическую школу, я исполню ее волю. Может, тогда она наконец будет мною довольна.
Я пришла домой после уроков и уже начала подниматься к себе в комнату, как вдруг услышала, что родители ругаются; речь, по-видимому, шла обо мне, и я остановилась послушать.
– Неблагодарная девчонка, пусть радуется, что ее вообще в школу взяли! – кричала мать. – Вечно от нее одни неприятности. Сколько боли и страданий она мне принесла!
Я не понимала, что она имеет в виду. Чем я так ее расстроила? В отличие от Тома, уроков я не прогуливала, конфеты в магазинах не воровала, стекол не била. Том постоянно проказничал, но мама смеялась над его проделками и заступалась за него. Я же ничего дурного не делала. Я панически боялась нарушить правила или сделать что-то недозволенное.