— Выбор есть всегда, Гроган.
— Только не для Энто — для него выбора нет. Итак, я даю тебе шанс. Ты честно все нам рассказываешь, и, возможно, нам не придется прибегать к водным процедурам. Все будет быстро и аккуратно: девятимиллиметровая пуля в ухо. По-моему, отличная сделка, ты не согласен? Зачем такому человеку, как ты, лишние страдания? Ты столько всего пережил. Мне кажется, смерть тебя нисколько не пугает, ты примешь пулю так, как другой съедает сэндвич. Но вода в легких — это панический ужас, страх утонуть, гнездящийся глубоко на первобытном уровне, бесконечная радость возвращения воздуха и сокрушающая трагедия возвращения воды. Это отнимет твою душу, растопчет чувство собственного достоинства, растворит благородство. Страшно попасть в этот ад. Поверь мне, я знаю, о чем говорю. Именно так мы работали в Басре до тех пор, пока Клара Бартон[68] не взялась за нас и не испортила нашу замечательную игру. Именно так мы стали «верховным палачом», записав на свой счет больше ста трупов за одну неделю. Именно так мы сломали хребет проклятым повстанцам, уложив их вожаков лицом в песок, с тучами мух, кружащих над выбитыми мозгами. Я все это видел. Мне нет равных в искусстве водных процедур, и я убью тебя сотню раз, и ты всякий раз будешь верить, что это происходит на самом деле. Ты готов к ста смертям, Бобби Ли Свэггер?
— Отлично, — заметил Свэггер. — За такую речь ты получишь «Оскар». Что ты хочешь выяснить?
— На кого ты работаешь? Что известно твоим хозяевам? Когда ты должен послать им весточку? Как глубоко ты копнул? Что ты успел узнать? Тебе верят или ты здесь с обзорной экскурсией, чтобы раздобыть доказательства и убедить своих хозяев? Они ждут от тебя информацию к определенному времени? У вас штаб-квартира где-нибудь в мотеле в нескольких милях отсюда? И там сидит целая команда, отряд спецназа, готовый к прыжку? Каков будет их следующий шаг?
— Господи, ты что, принимаешь меня за оперативника ФБР? Глупец, берегись, ты начинаешь страдать манией преследования. Я здесь вольный стрелок. Как и ты, я наемник. Мне тоже нужны деньги, девочки и участок земли в Испании, но только мой будет засажен не картошкой, а бобами.
Гроган внимательно посмотрел на Свэггера.
— Имбирь, ты ему веришь?
— Ни капельки, — отозвался Имбирь. — Давай немного его намочим и посмотрим, что он тогда запоет.
— Федералы попросили меня взглянуть на это дело, потому что я такой умный, — продолжал Боб. — Я сразу сообразил, что убийца не смог бы так точно стрелять с прицелом, стоявшим на винтовке бедняги Карла. Да, у меня есть знакомые в ФБР, и я получил возможность взглянуть на улики. Меня устроили на ваши курсы. Но я сделал вывод, что преступник — кто-то из ваших клиентов, а когда ты передал мне список… Кстати, блестящий ход, его придумал кто-то поумнее тебя?
— Это был я, — самодовольно вставил Имбирь.
— У кого-то из вас определенно есть мозги. Одним словом, федералы сейчас тратят время впустую, проверяя всех этих людей. Я понял, Энто, что это ты нажимал на спусковой крючок, когда увидел, как ты пригвоздил мячики. И знаешь почему? Ты попадал в самый центр. Вот в чем твоя ошибка — ты слишком хорошо стрелял.
— Говорил я тебе, — снова вмешался Имбирь.
— Продолжай, — велел Гроган. — Я внимательно слушаю.
— И я сообразил, что весь этот бред со снайперами — лишь прикрытие, а цель — разобраться со Стронгами. С помощью одного знакомого полицейского я проник к ним в дом и обнаружил доказательства того, что настроение Стронгов недавно резко изменилось к лучшему, сразу же за смертью одного типа по имени Оззи Харрис. Стронги взяли у Харриса некий предмет, который, как я рассудил, а впоследствии это было доказано, давал им рычаг давления на Тома Констебла. Стронги надеялись в самом ближайшем времени обогатиться. Они решили, что Констебл переведет крупную сумму на их счет в швейцарском банке, после чего они заживут счастливо в стране шоколада и горных лыж. Вместо этого они получили по сто шестьдесят восемь гран в затылок по милости некоего Энто Грогана, а кроме них еще два бедолаги, в том числе куколка, на которой когда-то был женат Констебл, и ее смерть выплеснула в расследование горы навоза, не имеющего отношения к делу. Я понял, что под всей чушью про кинозвезд и эстрадных комиков, за всем этим желтым дымом есть что-то, стоящее для Констебла миллиарды, что именно, я не знаю, но что-то небольшое, возможно фотография или письмо. Едва увидев этот дом, я рассудил, что улика должна находиться здесь, на ранчо, в этом доме. Я запланировал проникнуть сюда, осмотреться и определить, что будет нужно на будущее. После чего я бы смылся, а потом собрал команду профессионалов. Вернувшись, мы бы забрали это предмет и оставили бы во дворе груду убитых ирландцев, расплатившись за Карла и Денни. Затем я бы сторговался с Констеблом, а поскольку я профессионал и кое-что повидал на своем веку, для меня эта сделка не завершилась бы моими мозгами, размазанными по ветровому стеклу. Итак, я предположил, что улика здесь, вот и пришел.
— Не верь ему, Энто, — предостерег Имбирь. — От него так и несет полицейским участком. Ребята из ФБР ни за что не стали бы дергать за веревочки и устраивать этого типа на наши курсы, если бы он не работал на них. Он с ними заодно, они ждут от него ответа, и, если он в самом ближайшем времени не объявится, они нагрянут сюда, мы получим стрельбу и двадцать мертвых тел, после чего американцы будут охотиться за нами до тех пор, пока будущее не превратится в кусок швейцарского сыра.
— Судя по всему, дружище Бобби Ли, Имбирь видит тебя насквозь. Лично я ни на секунду не верю в то, что ты ввязался в это дело ради денег. Таким, как ты, деньги не нужны. Такие отдают все королю и родине, неважно, кто король. Ты прогнил от чести, вот ты какой, снайпер. От тебя воняет дерьмом. Я всегда ненавидел таких, как ты, кровавый запах добродетели лишь делает вас крепче, и чем сильнее боль, тем больше вам это нравится.
— Давайте-ка сейчас усердно с ним поработаем, — предложил Имбирь. — Заставим его подать своим дружкам сигнал, что у него все в порядке, и тогда спецназовцы в своих нарядах ниндзя не пожалуют к нам в гости, бросая хлопушки и строя из себя героев.
— Отличное предложение. — Реймонд хищно оскалился. — Энто, Имбирь прав. Этот парень крепок, но нам нужно его сломать.
— Любопытно, продержится ли он столько, сколько тот подполковник, — усмехнулся Джимми, впервые внося свой вклад в разговор.
— Отличный вопрос, Джимбо. Бобби, подполковник принимал ванны почти три часа. Это был полевой командир ополчения Ас-Садра,[69] настоящий фанатик. Сильный и крепкий, твердый снаружи и внутри. Господи, как же нам пришлось с ним повозиться! Ребята, вы помните? Но в конце концов даже подполковник Абу Шахид сломался и выдал нам пару укромных мест в пустыне, после чего мы устроились наверху и целых полтора дня косили этих песчаных ниггеров, прежде чем вызвать саперов, чтобы те взорвали все к чертям. Я только в первые полчаса настрелял девятнадцать человек — то была отличная снайперская работа.
Свэггер молча слушал, как ирландец вспоминает кровавый день, за который он, вероятно, и получил прозвище «верховный палач».
— Ну хорошо, снайпер, — заключил Энто. — Мне очень не хочется это делать, но я лишь наполовину верю в твой рассказ. И должен узнать вторую половину. Пора переходить к воде. Настало время воды.
Глава 38
Том Констебл вел себя четко, собранно и безукоризненно, почти ничего не оставлял на волю случая. Он умел выделить главное, в этом заключался его талант. Констебл проникал в самую суть, действовал быстро и решительно и бесконечно тщательно готовился.
И вот приближался апогей. Приведенные в движение силы полностью созрели. Констеблу необходимо было хранить наилучшую форму. Через два дня в Колд-Уотере, штат Колорадо, открывался ежегодный фестиваль ролевой стрельбы, во время которого ковбои со всей страны разыгрывают сценки из вестернов. И Констебл должен был — у него не было в этом никаких сомнений — одержать победу в поединках на приз «Черный порох».
Поставив стол в кузове своего огромного пикапа, он взялся проверять боеприпасы. Вот патроны калибра .44–40 для двух шестизарядных револьверов, тщательно собранные в оружейной мастерской в Росуэлле, штат Нью-Мексико; мастерству обращения с ними его обучил Клелл Раш. Пуля весом 145 гран, 250 гран дымного пороха. Оружейники из Росуэлла считались лучшими в своем ремесле; они взвесили все до единой латунные заготовки, рассверлили отверстия под капсюль, определили размеры заряда в капсюлях, измерили толщину ободка и разделили две тысячи патронов на четыре группы в зависимости от толщины, поэтому Констебл мог использовать вместе патроны одной группы, добиваясь одного и того же значения точки пробоя.
Но этого было недостаточно. Констебл сидел с двумя тысячами патронов и шаблоном «Уилсон» под патрон .44–40, то есть копией патронника своего револьвера, выполненной с точностью до микрона, и поочередно вставлял каждый патрон в камеру, убеждаясь, что тот подходит по размеру, легко скользит внутрь, не имеет заусенцев и подтеков свинца, нарушающих правильную окружность пули. Том не хотел, чтобы какая-нибудь микроскопическая частица все испортила, ведь в последующие несколько дней ему придется заряжать быстро.
Констебл работал сосредоточенно, можно даже сказать, как одержимый. Закончив с боеприпасами для револьверов, он проделает то же самое с патронами калибра .44–40 для винтовки и патронами 12-го калибра для винчестера образца 1897 года с подствольным магазином — такими были вооружены ребята из «Дикой банды».[70] Все необходимо проверить; патрон, имеющий малейшие отклонения от нормы, будет нещадно отбракован. Констебл собирался стать лучшим, и это зависело только от него.
Он наслаждался тем, как аккуратно входят в камеру патроны; в этом заключалась одна из прелестей оружия — то, как взаимодействуют друг с другом отдельные части, состыковываются, цепляются, двигаются синхронно и эффективно. Прекрасно разбираясь в механике, Констебл видел общую картину, то, как трудятся вместе штоки и храповики, приводимые в движение механической энергией пружин. Старина Сэм Кольт явил земле чудо, сотворив в 1836 году первый современный револьвер, и Том Констебл чувствовал себя частицей великой американской традиции, цельной и совершенной.