Цельность и совершенство — эти слова можно было считать жизненным кредо Тома. Он никогда ничего не делал наполовину. Он обладал страстной одержимой натурой, и, обнаружив что-то новое, неважно что — рынок недвижимости, радикальную политику, миллиардные прибыли, ухаживание за кинозвездой, все, что угодно, — он обрушивался на это всей силой своей воли и разума до тех пор, пока не становился полновластным хозяином, не добивался своего. Взять, к примеру, игру в ковбоев: глупость несусветная, маскарадные костюмы, прозвище Красный Техасец, джинсы, кожаные жилеты, красные клетчатые рубашки и огромные шляпы емкостью десять галлонов. Том принадлежал к реалистической школе, в то время как другие тяготели к отдельным персонажам (Хоппи[71] был великолепен, как и маршал Диллон и Паладин), а кто-то придерживался традиций «Дикой банды». Однако общая культура, оружие, дух соперничества — все это доставляло невероятное наслаждение.
Тому нравилось быть Красным Техасцем. Дикий, словно мустанг, ловкий, стремительный, гордый и беспощадный — Техасец олицетворял все то, о чем когда-то мечтал Констебл и чего он, хоть и став акулой бизнеса, так и не добился в реальности. Том всегда играл по чужим правилам, но Красный Техасец, двадцатичетырехлетний стрелок с двадцатью зарубками на прикладе, говорящими о двадцати убитых врагах, давал ему возможность вкусить жизнь, прожитую по своим правилам.
Где заканчивался Том Констебл и начинался Техасец? Том входил в образ и легко расставался с ним по собственному желанию; не существовало никакого кошмара с превращением в Красного Техасца, из которого уже никак нельзя вернуться обратно в Тома Констебла. Возможно, Том подхватил микроб актерского мастерства от Джоан — другими микробами она его определенно снабдила! То есть за семь лет экранные образы выплеснули в его сознание, еще не способное оказать сопротивление, поток неотфильтрованной мощи, или все дело было в стремлении к идеалу: человеку вне закона, владеющему умами миллионов, но только он, как вообще было свойственно Т. Т. Констеблу, зашел слишком далеко. Так или иначе, Красный Техасец, как никто другой, от рано умершего отца до деловых партнеров и красивых женщин, мог приносить ему счастье. И Том был полон решимости не подвести Техасца.
Эх, было бы время полностью сосредоточиться на многочисленных сценариях стрельбы, особенно на том, который предстоит вечером в субботу, непосредственно перед тем, как он вылетит в Сиэтл, чтобы произнести речь уже как Т. Т. Констебл.
Том беспокоился о своих руках. Он занимался целый год, укрепляя их, разрабатывая мышцы кисти, непрестанно сжимая резиновые эспандеры, работая со всевозможными устройствами для развития пальцев, наматывая на веретено леску с привязанными к ней гирьками. Проблема заключалась в том, что от природы на его мышцах лежало проклятие склонности к судорогам, и физическая сила к ним просто не приставала. Например, у Клелла были крупные сильные пальцы и чрезвычайно развитые кистевые мышцы. Добавить к этому природную ловкость — и из него мог бы получиться выдающийся пианист, часовщик, карточный шулер или хирург; его пальцы были живыми организмами, каждый со своим собственным мозгом, управлявшим их действиями. Том не обладал подобным даром; его сила оставалась на одном уровне, хватка не становилась крепче, и ему элементарно не хватало ловкости для эффективного обращения с оружием, несмотря на великое провидение полковника Кольта в части эргономики. Поэтому Том заменял гениальность настойчивым трудом, на протяжении последних нескольких недель занимаясь по шесть часов в день.
Он научился стрелять быстро и прицельно поражать три мишени. Но затем появилась четвертая мишень, и он стал промахиваться. Второй вариант: сделать паузу, поправить револьвер в руке и выстрелить снова, теперь уже поразив мишень, но тогда время ухудшается безнадежно. Том даже пригласил математика исследовать проблему с научной точки зрения и однозначно решить вопрос приоритета: скорость или точность. Что важнее? Математик просидел несколько часов за сверхмощным компьютером и наконец получил ответ: и то и другое.
Вот черт! Дело в том, что после каждого выстрела под действием силы отдачи револьвер чуть смещался в руке в сторону короткого и слабого большого пальца, требовалось растягивать ладонь все больше, чтобы дотянуться до курка и взвести его, а затем снова вернуться на рукоятку для следующего выстрела. Каждый раз револьвер чуть сдвигался и после трех выстрелов задирался под таким углом, что ось ствола уже не совпадала с линией кисти; прицел сбивался, что неизбежно приводило к промаху.
Как же быть? Том перепробовал ортопедические приспособления, регулировку оружия (к примеру, опускание вниз рычага курка — формально действие противозаконное, но даже несколько сотых долей дюйма, незаметные для глаза, могли сыграть решающую роль), манипуляции с боеприпасами (для последних трех выстрелов выбирались такие патроны, что пуля отклонялась вправо, компенсируя действие отдачи), однако стабильных результатов не добился.
«Я жутко боюсь этих братьев Мендоза, как мне справиться с пятью мексиканцами?»
Зазвонил сотовый телефон — личный номер, известный только одному человеку.
— Да, Билл.
— Ну, Том, завтрашний день будет решающим. «Таймс» удостоверилась в подлинности фотографии. Снимок появится на первой странице с термоядерной статьей нашего друга Банджакса, и я просто не представляю, как после этого Бюро сможет не отстранить Мемфиса от работы официально. Новым главой оперативной группы «Снайпер» станет Робот, и окончательный отчет будет готов к концу следующей недели. Отчет попадет к судье, и в итоге дело будет запечатано навсегда. Больше никаких книг и статей «Том убил Джоан» — доступ к информации будет закрыт.
— Отлично, дружище, это очень хорошая новость. Билл Феддерс снова на коне. Ты знаешь Вашингтон, приятель, этого у тебя не отнять.
— Том, за те деньги, что вы мне платите, я готов горы свернуть.
— Надеюсь, ты будешь доволен небольшой премией, которая поступит на твой счет, когда все это закончится.
— О, огромное спасибо, Том.
— Ну что ты, Билл. Всегда рад услужить доброму другу.
Однако победа над ФБР не обрадовала Тома так, как должна была. Подобные махинации являлись неотъемлемой частью его бизнеса, чтобы их проворачивать, он нанимал самых высокооплачиваемых специалистов, таких как Билл Феддерс. Иного результата нечего было и ожидать. Просто сейчас потребовалось чуть больше времени…
Снова зазвонил телефон, уже другой — телефон закрытой спутниковой связи, доверенной только тем, кто выполняет особое поручение. Том взглянул на номер, мгновенно понял, в чем дело, и почувствовал, как у него защемило сердце и дыхание стало тяжелым.
— Да, — ответил он.
— Мистер Констебл собственной персоной?
— Разумеется. Надеюсь, ничего чрезвычайного. Я велел тебе звонить только в крайнем случае.
— Я помню инструкцию наизусть, можете не сомневаться, сэр, и это не крайний случай. Но все же я решил, что вам будет интересно услышать о случившемся, пусть даже ради успокоения.
— Продолжай.
— Он явился сюда сам, тот надоедливый тип, о котором я вам рассказывал. Пожаловал лично, как и предполагалось. На этот раз никаких ошибок, как в том некрасивом происшествии в Чикаго. Этот тип буквально сам пришел к нам в руки.
— Проблем нет?
— Это он, сэр, я уверен. Мы собираемся выяснить, какие тайны он выведал, что ему нужно, кто его хозяева. Мы узнаем, кому и что он говорил. У него не будет никакого желания с нами общаться, но такова реальность, которую он и я выбрали для себя много лет назад. Мы выведаем все его секреты и поймем, на чем стоим. А потом он отправится далеко, навсегда, сэр, если вы по-прежнему этого хотите. Звоню удостовериться, что не будет никаких недоразумений в этой суровой игре.
— Ты поступил совершенно правильно, Гроган. Вот почему я предпочитаю людей сильных. Сделай все необходимое, и поставим точку. А та жизнь по высшему разряду, которую ты вкусил, — это только начало. Я заплачу каждому из вас столько, что этого хватит на покупку хорошенького имения на вашей доброй старой родине.
— Так будет честно и справедливо, сэр, и мы с ребятами вам бесконечно благодарны, вот только, если вы ничего не имеете против, мы бы предпочли Испанию. Там дожди идут не так часто и налоги поменьше.
Глава 39
Энто готов был поделиться многими интересными наблюдениями и мыслями. Он комментировал события так, словно был профессором дублинского Тринити-колледжа, поэтом, известным своим красноречием, богатым на славословия литературным критиком золотой эпохи ирландской беллетристики, к примеру двадцатых годов прошлого века, когда революция открыла дорогу кровопролитию и блестящей прозе.
— Итак, — обратился Гроган к Бобу, — бывают истязатели нескольких типов. Во-первых, сексуальный истязатель. У этого парня в голове все здорово перемешалось. В его зловонном маленьком мирке боль и удовольствие не только переплелись между собой, но и безнадежно перепутались. Наслаждение поцелуем в сосок, прикосновением к влагалищу, пикантностью заднего прохода, первым погружением во влажное лоно — нет-нет, это все не для него; скорее, его орудие нальется кровью при виде шрама, оставленного плетью, проникающей глубоко, до самой кости. Это настоящее чудовище, и в любом здравомыслящем обществе его отбракуют как можно раньше, всадят ему под ухо девятимиллиметровую пулю, а потом выбросят в грязный переулок, где его подберут мусорщики. Но у бывших христианских народов Запада больше нет былого мужества; у одних только варваров есть сила воли и уверенность в себе, чтобы беспощадно расправляться с извращениями, хотя, по слухам, они сами склонны к извращениям за высокими глухими заборами своих домов.
Реймонд и Джимми обмотали Боба толстой веревкой, крепко привязав к стулу от плеч до пояса. Затем, разом потянув за концы, осторожно завалили связанного пленника назад, не до самого пола, а до ящика, обеспечившего подпорку стулу, при этом голова Боба оказалась отклонена под нужным углом, который ребята знали по долгому опыту.