Наблюдая за маневрами десятка желтоносых «лаптежников» с черными крестами на крыльях и фюзеляжах, которые пикировали на корабли и проносились над ними на высоте 200–300 метров, я вспоминала о своей винтовке, спрятанной в чехол и оставшейся в столовой экипажа «Жана Жореса». Это была моя заветная мечта, еще со времени нашего печального отступления по дорогам Бессарабии, когда фашисты у нас на глазах с воздуха безнаказанно расстреливали мирных жителей, – сбить стервятника из «снайперки». Однако в то время я не имела в руках даже простой винтовки Мосина.
Стрельба по движущимся целям – наиболее трудный элемент во фронтовой службе сверхметкого стрелка. Трудность заключается не только в том, что баллистические расчеты надо вести скоро и точно, но, кроме того, надо иметь и хорошие навыки работы с подвижной винтовкой. Оружие следует направлять не на цель, а вести впереди ее, рассчитывая время и расстояние до того рубежа, где оба движущихся предмета: пуля и цель – смогут встретиться. Такой метод называется стрельбой «с упреждением». В Снайперской школе мы его изучали. Потапов даже рассказывал нам, как в конце 1915 года в его полку из винтовки сбили низко летящий германский самолет «Фоккер».
Необходимо знать скорость, с которой передвигается цель. Судя по всему, «Юнкерсы-87»– пикировщики заходили на бомбометание на скорости не менее 400 км в час. Но ведь и «Жан Жорес» не стоял на месте. Он шел довольно быстро и при том маневрировал, уклоняясь от фашистских атак. Четыре зенитные пушки, установленные на палубе судна, почти беспрерывно вели огонь, и фрицы часто отворачивали от цели. Мне же оставалось только восхищаться смелыми действиями экипажа теплохода.
Налет не принес немцам успеха. Они не смогли потопить ни одно судно. Зато наши краснозвездные «ястребки» сбили более пятнадцати бомбовозов. Корабельные зенитные пушки «приводнили» еще трех фашистов. Но в этом воздушном бою погибли и наши летчики. Троих раненых из подбитых самолетов морякам удалось спасти.
Во второй половине дня в небе над караваном появилась еще одна группа вражеских самолетов: около сорока «Юнкерсов-87» и «Юнкерсов -88». Им навстречу поднялись наши истребители, которые базировались на аэродромах в Крыму и на Тендровой косе, всего – 56 боевых машин. Снова мы наблюдали яркую картину воздушного боя, в ходе которого противник целей своих опять не добился. Лишь поздно вечером немцам удалось уничтожить старый транспорт «Большевик», который двигался в хвосте каравана. В него попала торпеда, и судно затонуло. Но всю команду теплохода, успевшую спустить шлюпки на воду, подобрали советские тральщики и торпедные катера.
Караван прибыл в Севастополь 17 октября 1941 года в 19 часов вечера и пришвартовался в Стрелецкой бухте. Началась выгрузка на берег. Константин Подыма, сменившись с вахты, вышел провожать меня и с удивлением увидел, что, кроме вещмешка, за плечом я несу какой-то длинный предмет в чехле. Галантный моряк тотчас предложил свою помощь. Я ответила, что свое личное оружие не могу отдать никому.
– Разве у вас, Людмила, есть оружие? – недоверчиво спросил он.
– Снайперская винтовка, – призналась я.
– Так вы – не медик, вы – боевой стрелок?.. Никогда бы не подумал!
– Отчего же, Костя?
– Женщинам не место на войне, – убежденно сказал он.
Я не имела ни времени, ни желания спорить со штурманом. На страшной войне, которую тогда вел наш народ за собственное выживание, каждый, кто уверенно владел военными знаниями и навыками, независимо от своей половой или национальной принадлежности, должен был встать в строй и внести посильный вклад в уничтожение немецко-фашистских захватчиков. Только в таком случае мы могли победить врага.
Глава 7Легендарный Севастополь
Прекрасный белый город, еще не опаленный жарким дыханием сражений, предстал перед усталыми бойцами Приморской армии. Здесь было непривычно тихо и спокойно. Ни артиллерийского обстрела, ни линии фронта, где идут постоянные бои. Лишь изредка появлялись фашистские самолеты, но такого сильного ущерба, как в Одессе, они Севастополю еще не причинили. В лучах теплого крымского солнца его тенистые улицы, чуть тронутые осенним увяданьем парки и скверы с роскошными цветочными клумбами радовали глаз нарядным, совершенно довоенным видом и яркостью красок.
Город раскинулся на берегах нескольких бухт, и вход в главную из них охраняли два старинных форта: Константиновский и Михайловский. Их мощные белокаменные стены с бойницами отражались в водах гавани. На вершине Центрального холма сиял голубым куполом Владимирский собор, усыпальница четырех адмиралов, героев первой обороны города. Посреди кудрявых аллей Исторического бульвара стояли скромные монументы павшим воинам Четвертого бастиона, Язоновского редута, батареи Костомарова, а также многофигурный бронзовый памятник генералу Тотлебену и его храбрым саперам, которые успешно вели подземную борьбу с англо-франко-турецко-итальянскими войсками, что в 1854 году осадили Севастополь.
Прежде я никогда не бывала здесь.
После шумной, разнообразной, многоликой Одессы, население которой до войны насчитывало более шестисот тысяч человек, Севастополь казался маленьким и провинциальным. В Одессе ритм жизни задавал большой морской торговый порт, принимавший десятки судов из разных стран мира. Однако заграничные пассажирские лайнеры, сухогрузы или танкеры не могли даже приближаться к Главной военно-морской базе Черноморского флота. Лишь серые узкие корпуса советских эсминцев, тральщиков, сторожевиков занимали причалы Южной бухты, стояли на ремонте у молов Морского завода им. Серго Орджоникидзе.
Героическое прошлое каким-то непостижимым образом влияло на облик современного Севастополя, на его жителей, на их нравы и обычаи. Это мне очень понравилось. Город представлялся не разудалым морячком, сошедшим с палубы заморского «купца», как в Одессе, но суровым воином, сжимающим в руках оружие и пристально вглядывающимся в даль. На южных рубежах Отечества он стоял как бессменный часовой, отвечая за покой и безопасность родной страны.
Севастопольцы гостеприимно встретили защитников Одессы.
На судах нашего каравана прибыло много раненых (до трех тысяч). Их сразу поместили в госпитали, которые располагались в разных районах: в бухте Голландия, в Стрелецкой бухте, в Балаклаве, в городских больницах. Мне вместе с другими пациентами медсанбата № 47 нашлось место в небольшом стационаре в Стрелецкой. Моих однополчан, нуждавшихся не в лечении, а в отдыхе, отвели в центр города, на Исторический бульвар. Но основные силы Приморской армии находились на Корабельной стороне, большая часть – на территории зенитного училища.
Людей отправляли в баню, меняли белье и обмундирование, кормили в столовой, выдавали по 500 грамм хлеба. Этот отдых был совсем не лишним для тех, кто два дня назад вышел из боя. «Чапаевцы» надеялись, что отдыхать им будет позволено хотя бы неделю. Надежды не оправдались: уже 21 октября наша дивизия погрузилась в эшелон на железнодорожном вокзале и отправилась на север Крымского полуострова, чтобы остановить наступление немцев на Ишуньских позициях.
Я осталась в Севастополе, поскольку рана на голове не зажила. Мне делали перевязки раз в два дня и обещали в скором времени снять швы. Несмотря на это, я добилась разрешения выходить на получасовые прогулки к морю. Затем, когда швы сняли и перевели в батальон выздоравливающих, базировавшийся в здании Черноморского флотского экипажа, смогла отпрашиваться на увольнение в город.
Увольнительную мне давал майор Н.А. Хубежев, человек веселый и разговорчивый. Когда я представлялась ему, он заинтересовался моей наградой – именной снайперской винтовкой – и предложил перейти из 25-й дивизии, которая неизвестно где сейчас находится, в морскую пехоту, обещая звание главстаршины и уверяя, будто черный матросский бушлат с латунными пуговицами пойдет мне несравненно больше, чем пехотная гимнастерка цвета хаки. Он расхваливал своих приятелей-начальников: в 16-м батальоне морпехов – капитана Львовского, в 17-м батальоне – старшего лейтенанта Унчура, в 18-м батальоне – капитана Егорова, в 19-м батальоне – капитана Черноусова.
Однако морская пехота казалась мне ничуть не лучше обычной, сухопутной. К 54-му имени Степана Разина стрелковому полку я сильно привязалась, пережив с ним одесскую эпопею. Ведь на войне всякое бывает. Полк – не иголка в стоге сена, он найдется вместе со всей Приморской армией, которая, под напором фрицем отступив от Ишуньских позиций, теперь пробивалась в Главную военно-морскую базу Черноморского флота по грунтовым дорогам через Крымскую южную горную гряду.
Выбравшись из казармы в город, я гуляла в одиночестве и наслаждалась мирным его видом. По городскому кольцу ходили трамваи, работали магазины, столовые, бани, парикмахерские, разные мастерские: металлоремонта, швейные, обувные. Правда, Севастополь, до войны имевший население более ста тысяч человек, теперь выглядел пустынным. Многие его жители, особенно – с детьми, эвакуировались на Кавказ и в Краснодарский край. Однако после трудового дня, по вечерам, нарядно одетые севастопольцы выходили гулять на Приморский и на Исторический бульвары, посещали или городской театр имени А.В. Луначарского, где по-прежнему шли спектакли, или три кинотеатра, в которых демонстрировали лучшие довоенные отечественные фильмы: «Чапаев», «Трактористы», «В тылу врага», «Минин и Пожарский», «Конек-Горбунок» и другие.
Прежде всего, я посетила до сих пор открытые учреждения культуры: превосходный музей Черноморского флота, расположенный в старинном здании с пушками у входа, и панораму на Историческом бульваре «Штурм Севастополя 6 июня 1855 года», замечательное по своей реалистичности и силе воздействия на зрителей творение художника Франца Рубо. Даже не хотелось уходить оттуда, настолько притягивало к себе это полотно. Казалось, будто время повернуло вспять, и ты действительно находишься среди защитников Малахова кургана. Невольно приходили мысли о том, что мы сейчас должны повторить подвиг наших предков и защищать город до последней капли крови.