Ночь наступила, и действительно – безлунная, безветренная, теплая.
Начав движение в три часа утра, под треск пулеметных очередей, раздававшихся с советских рубежей, мы доползли почти до вершины, и фрицы нас не заметили. На расстоянии семидесяти метров от их окопов мы воткнули в землю наши макеты кустов и отступили от них метров на тридцать вниз, к серо-белым камням известняка, за которыми рос шиповник.
При первом же луче рассвета гитлеровцы открыли бешеную стрельбу из автоматов и пулеметов по изделиям старого егеря Вартанова. Они превратили их буквально в ошметки, в мелкие кусочки дерева, коры, листьев. Они изрыли пулями землю вокруг них в диаметре двух-трех метров и не успокоились, пока пыль там не поднялась столбом. Когда наступила тишина, фашисты вылезли из окопов и стали в бинокли разглядывать склон высоты. Наверное, хотели увидеть тела русских снайперов, уничтоженных столь быстро.
Их огневые точки мы легко засекли при стрельбе. Теперь оставалось прицелиться так, чтобы ни одна наша пуля не пролетела мимо. Расстояние не превышало ста метров. Цель находилась гораздо выше горизонта оружия, следовательно, угол места цели приближался к 50 градусам. По законам баллистики в таких условиях восходящая ветвь траектории пули начинает выпрямляться, земное притяжение все меньше и меньше смещает пулю в горизонтальном направлении. Кроме того, в разреженной горной атмосфере пуля испытывает меньшее сопротивление воздуха.
Все это учтено в специальных таблицах, которые мои подчиненные, не кончавшие снайперских школ, знать не могли. Однако на то у командира и голова на плечах. Еще при выходе на рубеж я им приказала прицел уменьшить, сделать поправку в его делениях минус ½, при заряженных патронах калибра 7,62 × 53R с «легкими» пулями образца 1908 года.
Как водится, мой выстрел был первым.
Затем громыхнуло еще семь, после чего, через десяток секунд, пока мы перезаряжали свои «трехлинейки» – снова восемь. Но звук их в значительной мере заглушила канонада. Дальнобойная артиллерия противника работала, нанося удары по городским кварталам. Наши артиллеристы начали отвечать, чтобы подавить вражеские батареи. В небе загудели моторы, и появились самолеты с красными звездами на крыльях. Они ушли в сторону Алушты. Несколько мощных орудийных залпов донеслось с моря. Огонь вел, кажется, лидер эсминцев «Харьков», стоявший после разгрузки в Южной бухте.
Такое шумовое прикрытие помогло затушевать истинную картину боя. Фрицы попадали: кто-то – прямо на дно окопов, кто-то – на бруствер, кто-то даже покатился вниз по склону. Промахов у нас не случилось. Погибли все пятнадцать гитлеровцев. Боевое охранение противника перестало существовать.
– Вперед, ребята! – крикнула я, показав на вершину Безымянной.
Задыхаясь, мы преодолели семьдесят метров крутого подъема и спрыгнули во вражеские окопы. Нам досталась прекрасно оборудованная позиция с глубокими ходами сообщения, укрепленными досками и бревнами, с пулеметными гнездами и траншеями, подводящими к ним, с четырьмя блиндажами, врытыми в землю на два с половиной метра. Оружия тут валялось много: винтовки, в том числе – снайперские, автоматы, гранаты, разложенные на уступах в окопах, три пулемета «МG-34» с заправленными в них лентами. Вид с высоты на окрестности открывался просто восхитительный, не зря фрицы так яростно боролись за нее, не хотели отсюда уходить.
Мы пустили вверх красную ракету, чтобы дать нашим сигнал: Безымянная захвачена. Нам ответили одной зеленой: поздравляем, вы – молодцы. Вскоре по проселочной дороге от деревни Камары до деревни Шули началось интенсивное движение. Штаб второго сектора проводил перегруппировку войск, приступил к подвозу боеприпасов и продовольствия.
Нам же следовало оглядеться.
Если раньше снайперы, произведя неожиданную атаку на немцев, поспешно уходили, то теперь предстояло остаться на завоеванных рубежах до приказа командования. Позиция позволяла с успехом вести оборонительные действия. Только надо все изучить, понять, какие у нее сильные стороны, какие – слабые, собственными шагами измерить длину ходов сообщения, приспособиться к чужим окопам, отрытым в твердом крымском грунте, посмотреть, куда направлены пулеметы, каков у них сектор обстрела и т. д. и т. п.
Вскоре добрались и до блиндажей. Тут произошла еще одна схватка. На пороге самого дальнего земляного убежища на нас бросился ефрейтор с пистолетом «вальтер». Пришлось его застрелить. Дальше, за дверью, прятался унтер-офицер, и в дело пошла «финка», которой отлично владел Владимир Волчков. Мы очутились в подземном помещении небольшого размера, но обустроенного тщательно, похожего на жилье офицера или на штаб. На столе стояла довольно большая, почти в полметра высотой армейская ранцевая радиостанция «Torn.Fu.b1» с приемопередатчиком и ящиком для батарей, ее штыревая антенна прошивала крышу блиндажа, выходя на поверхность.
На столе лежали наушники и толстая тетрадь, заполненная записями. Красные буквы на левой панели рации гласили: «Feind hoert mit», то есть «Враг подслушивает». Значит, это не только позиция снайперов, но скорее всего – наблюдательный пункт корректировщиков, а также – немецкой разведки.
Исправная радиостанция являлась ценным трофеем. Но воспользоваться ею мы не могли, в группе не было радистов или людей, хоть немного знакомых со средствами связи. Оставалось отключить радиостанцию от батарей и приготовить к транспортировке. Решили взять ее с собой, когда будем возвращаться, хотя вес она имела немалый – до сорока килограмм.
Трупы мы обыскали. Целый ворох документов оказался у меня в руках: солдатские книжки, письма, фотографии, принадлежавшие двенадцати рядовым, ефрейтору, унтер-офицеру и одному фельдфебелю 170-й пехотной дивизии. Фельдфебель имел награду – «Железный крест» 2-й степени, цветную ленточку, пришитую к петлице кителя. Теперь все это попадет к капитану Безродному, далее – к переводчику. Письма никогда не дойдут до адресатов в германских городах…
Пир победителей состоялся в виде завтрака с немецкими сосисками и русским черным хлебом. Нашлись и консервы с сардинами в масле, столь любимые сержантом Седых. Из штабного блиндажа в конце концов извлекли деревянный ящик с двенадцатью полулитровыми бутылками рома (фрицы спрятали его под столом), и я задумалась о том, как их использовать. Одну распили за завтраком. Остальные решили разлить по алюминиевым немецким флягам и отнести однополчанам. Правда, по вкусу трофейный ром сильно напоминал нашу деревенскую сивуху.
После бессонной ночи снайперы нуждались в отдыхе. Я назначила двух часовых и отправилась в офицерский блиндаж. Не снимая ватника, улеглась на лежанке и даже не заметила, как уснула. Ближе к вечеру меня разбудил часовой, наблюдавший за восточным склоном Безымянной, обращенной к вражескому фронту:
– Товарищ старший сержант, к нам – гости!
Вдали появилась группа немецких автоматчиков, наверное, человек двадцать. Они поднимались по узкой тропинке, которая пересекала заросли орешника. В бинокль было видно, что солдаты идут спокойно, не оглядываясь, покуривая сигареты, разговаривая между собой. Оружие они держали не наизготовку, а несли за плечами. Все свидетельствовало о том, что противник пока не догадался о захвате своего наблюдательного пункта. Автоматчики выдвинулись к Безымянной скорее для проверки, чем для настоящего боя.
Теперь предстояло стрелять сверху вниз на той же дистанции. Как и стрельба снизу вверх, это тоже весьма сложная по исполнению вещь, связанная с регулировкой оптического прицела. При стрельбе сверху вниз плотность воздуха повышается, но одновременно повышается и скорость пули. Ее «тянет» вниз сила тяжести. Средняя точка попадания повышается, причем – существенно. Потому приходится понижать (то есть уменьшать) прицел или ниже брать точку прицеливания.
Расчеты я сделала и отдала команду подчиненным. Мы выждали, пока автоматчики выйдут на дистанцию в сто метров, затем открыли огонь. Отряд справился с задачей не менее точно, чем при стрельбе снизу вверх. Мы спровадили на тот свет всех немцев с автоматами, и очень быстро. Получилось, что восемь сверхметких стрелков уничтожили за один день примерно 35 человек. Совсем неплохо. В течение следующих четырех суток снайперы действовали также умело. Нам удавалось отбиваться от атак противника, используя выгоды своего положения на высоте Безымянной. Один раз фрицы предприняли артналет. Мы переждали его в блиндажах, так основательно устроенных доблестными солдатами фюрера.
Сколько их теперь лежало на склонах высоты с простреленными головами, я сосчитать затруднялась. Некоторые остались в густых зарослях можжевельника и шиповника, некоторые скатились в лощинки между взгорьями, некоторых наступавшим удалось унести. Но их явно было больше сотни.
На смену снайперскому отряду командование прислало стрелковую роту. Красноармейцы взошли на высоту под нашим прикрытием. Мы передали им объект в целости и сохранности и, пожелав удачи, поехали на той же «полуторке» к себе в 25-ю дивизию.
Торжественной встречи нам никто не устраивал. На огневых рубежах Севастопольского оборонительного района бойцы и командиры советских частей совершали подвиги каждый день. Подвигом являлась даже самое обычное исполнение своих служебных обязанностей под регулярными вражескими бомбежками и артиллерийскими обстрелами, работа на предприятиях, укрытых глубоко в штольнях Инкермана.
Рапорт о рейде на Безымянную высоту я написала и сдала капитану Безродному вместе с немецкими документами, радиостанцией и другими интересными предметами (например, фляга с ромом). Количество их помощника начштаба по разведке сильно удивило. Мы с ним еще поговорили об этой истории, и я спросила его, нельзя ли представить участников рейда к правительственным наградам, ведь снайперы проявили изрядное мужество, стойкость и превосходную выучку. Безродный загадочно улыбнулся.
– Такие планы у командования имеются, – ответил он.
Капитан не обманул. В начале марта мне вручили Диплом снайпера-истребите