Принц приносил полные бутылки и уносил пустые. Принц таскал из магазинов колбасу и сырные кругляшки. Принц ненавидел тех, кто грустил, тех, кто радовался, и себя ненавидел тоже. Ведь старая, настоящая мама растила совсем не такого мальчика. И даже сейчас временами напоминала о честности, доброте и взаимовыручке, которые в ее рту слипались в одно длинное слово.
Мамины мужчины ненавидели Принца. Они хватали его и наматывали длинные волосы на кулак, обзывая девчонкой. Но в нем было слишком много зла, чтобы стричься, и он гордо заплетал косу, как делала раньше мама, и бил себя в грудь кулаком, пытаясь раздолбать дурацкий механизм, который вечно в этот самый момент включал слезы. Ведь Принцу исполнилось четырнадцать, и кто-то, написавший свод невидимых правил, настрого запрещал подросшим мальчикам плакать, а девочкам драться.
Однажды у квартиры появился человек. Он не переступал порог без приглашения и совсем не напоминал маминых ухажеров, тонких, как шваберные палки, долгоруких и синюшных, одетых в то, чем женщины предпочитали мыть полы, не желая тратиться на новомодные мягкие тряпки из телевизора. Мужчина носил строгий костюм, будто собирался в первый класс или на серьезную работу, и по описанию походил на Шкафа, только имя перед Принцем и мамой-не-королевой вывалил совершенно другое, хоть и тоже со значением.
Мужчина (для удобства про себя Марина все равно прозвала его Шкафом, только другой фирмы) положил на кухонный стол распухший кошелек из черной кожи, и у Принца зачесалось под подушечками пальцев – так захотелось его утащить. Да и мама, оборачивавшая свое тело в рваный халат, целилась глазами в его сторону. Но мутный взгляд плыл, мама чесала локтевые сгибы с синими крапинками и иногда кусала и без того короткие ногти. Мужчина говорил про Принца – так, словно уже многое о нем знал, – и отчитывал маму за безответственность. Принц же огрызался без титулованного изящества, указывал в сторону двери. И считал, что уж теперь-то мужчина точно задолжал ему пару тысяч.
Так продолжалось – мужчина говорил, Принц лаял, – пока не поднялась мама. Принц надеялся, она встанет рядом – и на его сторону. Но она в очередной раз ударила, заплакав навзрыд, и принялась сверлить ему ушные перепонки неласковыми фразами. Как он ей надоел; как ей хочется, чтобы он подох и не мешал; как ей тяжело, одной и без работы; как она растила защитника, а вырастила бог пойми кого. Принц слышал это не впервые, но еще ни разу мамины слова не превращались в такой нескончаемый поток. Она сжимала кулаки и зубы. Если бы не мужчина, она так и продолжала бы осыпать его огромными, с человеческие руки размером, градинами ударов.
Лишь когда на стол легли деньги, мама успокоилась. Она больше не видела ни Принца, ни мужчину – она, без конца листая банкноты, облизывала пальцы, будто те измазались в варенье. Мужчина назвал ее непонятным словом «невменяша» и предложил временно пожить у него. Принц же внутренне боролся с желанием взять нож и ударить под ребра. Но подаренная в детстве вежливость пересилила. Принц отказался, решив остаться с мамой и ограждать ее от дурного влияния денег, которые с такой легкостью превращались и в бутылки, и в таблетки, и в порошок. Но жизнь уже неисправным поездом сошла с рельс окончательно.
Ладони и запястья покрывались похожими на кротовьи норы сигаретными ожогами, синяки-отпечатки не отпускали плечи и шею, болящие при каждом движении ключицы пытались прорвать кожу. Мама смотрела на Принца любимыми заплаканными глазами и просила уйти. Потому что мужчина купил его, купил, хорошо заплатив. И если Принц останется, мужчина заберет деньги. А ей нужны деньги. Куда больше ребенка. Мама ждала понимания, но встречала лишь ненависть, с которой Принц больше не мог справиться.
Найдя в мамином телефоне с десяток мужчин с именем недавнего гостя, Принц позвонил каждому с единственным вопросом: зачем? Но его лишь грубо затыкали, а кто-то и вовсе бросал трубку без объяснений. Принц уже решил вломиться к каждому из этих мужчин, требуя ответ, когда услышал знакомый голос. Обволакивая спокойствием раскалывающуюся голову Принца, тот все объяснил.
Такие, как мама, говорил он, безнадежно, но не неизлечимо больны. Отобрав у них все, ты не поможешь, только разозлишь – и последствия разрастутся, оскалят зубастые пасти и проглотят тех, кому не посчастливилось встать на пути. Голова Принца соткала из памяти картинки, которыми он почему-то не решился поделиться с Мариной, а вместо этого отмахнулся, шумно высосав внутренности из оливки. Марина поморщилась, ощутив на языке зеленую кислоту с порошочным привкусом. Принц не заметил ее гримасы, лишь бросил в голую стену напротив своего лица, что мужчина был прав.
Мужчина ловко сплетал «ты» и короткое мамино имя, вспоминал те годы, когда Принц еще не родился, а мама, метр в прыжке, носила смешную короткую стрижку с выгнутой челкой. Они знали друг друга давно – об этом Принц догадался. И мужчина не пытался купить его, лишь предлагал переждать, пока мамино безумное счастье – или счастливое безумие – спадет. Принц думал недолго, до первых маминых слез, а затем, позвонив с ее номера, ведь его телефон, скорее всего, превратился в несколько давно опустевших бутылок, согласился.
Старая знакомая мужчины, приютившая его, когда он вернулся из страны, о существовании которой Марина и не догадывалась, сдавала комнаты. Но сейчас они полнились пустотой, скучая без людей. Лишь в одной из трех жила немолодая мать знакомой, безобидная, пускай и странная. К странностям Принц привык. Порой даже собственная мама не узнавала его, обращаясь безликим, обесчеловеченным «мальчик», как к пылящейся на полке фигурке, у которой нет ни имени, ни истории. Поэтому бабушка, ласково звавшая Принца внучком, его нисколечко не смущала, хоть и безмерно раздражала своей наигранной вежливостью. У нее, кажется, был внук, которого она ни разу не видела. А у Принца когда-то была бабушка, бабушка-подарившая-телефон, по которой он ужасно скучал.
В школу, конечно, приходилось вставать пораньше. И еще немного пораньше – чтобы наскоро соорудить из забытой в холодильнике еды подобие завтрака. Бабушка забывала готовить. Бабушка вообще все забывала. Даже Принца звала целым набором посторонних имен, среди которых временами проскакивало настоящее. А он стирал друг об друга зубы, сжимал кулаки и лаял – просто потому, что так привык.
Мириться с неумелой бабушкиной заботой выходило с трудом, Принц выворачивал себя, выискивая внутри остатки запрятанного с детства тепла, и пробовал делиться им, но быстро уставал. Куда проще было соорудить пиратскую яичницу (вытекший глаз он прикрывал сырной повязкой) и с грохотом поставить ее перед дребезжащим радио. Привычность подбиралась к ногам Принца холодным приливом. Но мужчина, недавно забравший его из захламленной маминой квартиры, вновь появился и привел за собой двух новых людей и неизбежные перемены.
Двое – женщина в белом и мужчина в черном – под воркование бабушки изучали Принца, потешаясь над его выпадами. Они играючи перебрасывались фразами о плюшевом зайце, пока в уши бабушки затекал хриплый голос из радио, гипнотизируя и заставляя кружиться в старом лоснящемся платье. Пришедший незнакомец сеял непрозрачные намеки, мгновенно прорастающие мыслями в достаточно взрослой голове Принца. Но Принц не подавал вида, даже когда гости ушли «осматривать товар», а спокойно проглатывал – невкусную еду, приготовленную неумелыми руками бабушки, и такое же невкусное вранье.
На следующий день Принц выпотрошил шкафы, но так и не нашел дома ни одной игрушки – так странно, ведь незнакомец покинул квартиру с пустыми руками. Явившаяся в тот же день женщина в белом, ощупав квартиру взглядом и сунув в сумку пару одинаковых розовых шарфов, раздраженно попросила вернуть всё на места и ушла под очередь возмущенных вопросов, заглушая их громким стуком каблуков. А позже, быстренько набив портфель вещами и оставив в память о себе лишь потрепанные школьные учебники, Принц не смог открыть дверь. Он колотил ее ногами и пытался выломать плечом, он надрывался в замочную скважину. Вышедшая в коридор бабушка не стала вбивать в него обратно крик, как делала мама, она лишь заплакала, уронив чужое имя.
У Принца не было дома. Лишь две квартиры – помойка и тюрьма. Как из первой, так и из второй его собирался забрать незнакомый мужчина, не вытряхнув и половины своего кошелька. Оказалось, люди стоили довольно дешево.
Его крик злил соседей, которые обещали позвонить куда надо, а бабушка снова плакала, рассказывая про съедающую ее болезнь, про брошенного внука и про заботливую дочь – ту самую, белую, с глазами уставшей собаки и длинными сияющими ногтями. Бабочку в ней Марина признала с трудом, хоть и могла догадаться по светлой одежде и кудрям-пружинкам, всегда лежавшим идеальным облаком сахарной ваты.
Тюрьма давила выкрашенными в белый стенами. Тюрьма пугала безвыходностью. Но Принц собирал из раскрошившихся мыслей мозаику-лабиринт, которая привела бы его к выходу. Осталось только прочертить одну ровную линию дрожащими руками. Еда из холодильника постепенно испарялась, а завязанные мусорные пакеты акробатами вставали друг на друга – по ним Принц отсчитывал прошедшие дни.
Спустя еще пару мусорных пакетов запертая дверь несколько раз щелкнула в ночи, подавая сигнал: пора бежать. В коридоре купались в слабом свете черные фигуры, слипшиеся в одну – многоголовую и широкую. Она заполнила собой все пространство, медленно оттесняя выглянувшего Принца обратно в комнату. Воздух летел из легких невидимыми клоками, с трудом прорываясь через липкий комок в горле. Принц подставил к дверной ручке стул – как учили фильмы, – и открыл настежь большое прямоугольное окно, в которое хищно скалилась оранжевая луна. Ветер отчаянно толкал обратно, в теплую комнату, на кровать. Но Принц, закрыв слезящиеся глаза, шагнул вперед, в темную коробку спящего двора. И на мгновенье вдруг представил, как берет в круглосуточном магазине чекушку и приходит домой, где к нему бросается прежняя мама, в белой рубашке с ласточкиным хвостом, с длинной черной косой и с розовым зайцем на губах. Принц полетел, мысленно раскинув крылья.