– Все дети растут на одних сказках, Марин. В нас стараются заложить какие-то базовые вещи: люби семью, не тупи, не выделывайся. – Хищным жестом Бабочка сцапала пустой пакет у холодильника и смяла его пальцами, превратив в безобразный комок.
Чашки дышали паром, игриво отправляя в потолок белесых дымных змеек. Кухня заполнялась ароматом мяты и едва уловимым – кокоса и ягод. Кружившаяся в многоцветии запахов Бабочка приоткрыла один из шкафов, в котором, к Марининому величайшему изумлению, обнаружился пакет с пакетами, знакомый, но почему-то кажущийся неестественным в огромной светлой квартире. Щедро накормленный, он толстел, расползаясь во все стороны и подпирая узкие стенки шуршащими боками.
– И это, конечно, неплохо. Но у реальности на нас свои планы. И вот ты уже замужем за каким-нибудь Карабасом-Барабасом. И сидишь перед телевизором, ругая Страну Дураков, в которой живешь. Даже не понимая, что ты в ней главный дурак.
Сцапав со стола сумку, которую разбирала Марина, Бабочка вдруг ойкнула и округлила глаза. Осторожно раскрыв смятую пасть сумки, она вытащила – брезгливо, двумя пальцами – конверт, успевший под напором прогнуться. Он медленно разворачивал уголок, пытаясь пристыдить за жестокое обращение. На нем не было марок или обратного адреса, лишь сиротливо жмущееся к краю имя, которое Марина, как ни щурилась, не могла прочитать. Похожие конверты обычно приносят лично, а за белым хвостиком прячутся деньги и милая открытка с котенком. Такие Марина получала на день рождения, новый год и праздник, посвященный тому, что она совершенно случайно родилась девочкой. А еще в них анонимно – это когда желают спрятаться – признаются в любви. У мамы в жизни бывало и такое, она даже хранила открытки-сердечки в коробке из-под обуви, чем вызывала папино недовольство: он включал в себе кипящую кастрюлю – и бухтел, и фырчал.
– Ой, а это что? – Марина полезла на стол, желая подобраться к конверту поближе.
– Да так, – нехотя ответила Бабочка, закидывая конверт под стройные ножки микроволновки, чтобы затем, спустя время, напрочь позабыть о нем. – Глупость одна.
– Вам признались в любви? – Марина заерзала, обнимая ладонями чашку, где хвостатый заварочный треугольник распускал в стороны щупальца.
– Почти. – Бабочка развернулась к письму спиной. Не выбросила, но и читать не захотела, просто оставила и, скормив еще один пакет его прячущемуся в темноте товарищу, села к Марине за стол. – Ох. – Мармелад она взяла двумя пальцами и будто нехотя откусила уголок, тут же смахнув кокосовые снежинки с помадных губ. – Я с вами так мгновенно поправлюсь.
– От одной мармеладки никто не поправляется, – со знанием дела ответила Марина и даже показала, как правильно есть – откусывая половину, прямо поперек полосок.
Мармелад был лишь тенью родного, он не разливался во рту сладостью, но все равно вызвал приятную щекотку в груди, напоминая о маме, папе, жасмине и пепельнице.
– Фу! – выпалила Марина, отпив чай и слишком поздно поняв: он несладкий. Но дело исправила мармеладка, потонувшая в бежевой жиже, рядом с испустившей дух сетчатой пирамидкой.
Бабочка потревожила чайную поверхность дыханием. Молочная жидкость дрогнула и волной откатилась к стенке чашки. Ловко выудив пакетик, Бабочка отжала его об ложку и оставила на краю блюдца. Марина же увлеченно гоняла носом хвостик-бирочку, стараясь забыть горьковатый привкус. Одна мамина знакомая говорила, будто только так можно насладиться истинным вкусом чая. Она даже отставляла мизинец – для серьезности. У Марины же не получалось наслаждаться чем-то невкусным, и она топила в чайной горечи сладкие кубики, пока вода не выходила из берегов. Папа делал так же, попутно предлагая не кошмарить ребенка и плеваться змеиным ядом в другую сторону. В общем, он не очень любил эту мамину знакомую.
– О-ох. – Это Бабочка устало выдохнула, глядя на Маринины кривляния. – В шкафу есть сахарница. Возьми ее и прекращай страдать!
На том и порешили. Впустив в пропахший специями шкаф немножко утреннего солнца, Марина нашла затаившуюся сахарницу с налипшими внутри кристалликами и перенесла, осторожно придерживая как за донце, так и за железное кольцо, на стол. Взгляд упал на краешек конверта, показавшийся из-под микроволновки, и любопытство защекотало внутри. Марина осадила его по-взрослому, не намереваясь нагло влезать в чужие дела. Но, как и мамины румяна, любовное послание так и просило его, такое одинокое, забрать.
Только это будет позже. Спустя пару чашек чая и опустевший пакет мармелада. Когда за спиной останется разговор о чужих бровях, за который вновь схватилась воодушевленная Бабочка. Оказалось, она приехала за одеждой, способной сделать ее чуточку более серьезной – прямой, строгой, как мама. Потому что новая работа хищнически присматривается к каждому человеку, готовая съесть в любую минуту. Лишь иногда, насытившись или заинтересовавшись, она забывает об охоте.
Разговор растянулся старым свитером – и вот в дверях, раздраженно отмахиваясь от висюлек, появилась Маленькая Женщина. Ее кожа еще сильнее смялась, а глаза провалились в неспящую черноту – такая настигает каждого, кто не умеет отдыхать. И все же Маленькая Женщина поклонилась и попросила севшим скребущим голосом приготовить чай и для нее. Марина не стала упоминать, как та кричала в ночи и злилась на дверь: не дергала ручку, не толкала, только била кулаками. Наверно, она с трудом верила и сама, что один человек так ровно и умело поделен надвое: просыпается одна часть – неизбежно засыпает другая. И ни одна из них, судя по мутному взгляду под тяжелыми веками, не помнила Марину.
Поэтому их познакомили вновь: маленькую гостью и величественную хозяйку квартиры. Бабочка жонглировала терпением, но сломалась, выронив все из умелых пальцев с красивыми ногтями, стоило только вновь прозвучать имени сестры. Она не перечеркнула его резким словом, не заглушила раздраженным звоном чашки о блюдце, а проглотила вместе с помадой, высыпав на стол из крохотной сумочки бело-синие коробки, от которых так и веяло здоровьем. Бабочка заботилась и злилась, злилась и заботилась, пряча за ресницами недобрые слезы, но их, подсвеченные ярким холодным сиянием улицы, заметила Марина. Конверт забылся, вытесненный навязчивыми разговорами, в которых ей пока не было места.
Услышав новость о работе, которой Бабочка щедро поделилась, Маленькая Женщина принялась вбивать в нее гвозди упреков, пугающе потрясая в воздухе хрустящими упаковками таблеток. И на каждое слово находила десяток – острее и злее. Пока наконец не открыла рот Марина и, сметя в небольшую кучку всю смелость, не сказала о том, как это здорово – дарить людям брови и мечтать. Даже когда ты взрослый.
Ведь если что-то заставляет тебя улыбаться и сиять изнутри в самом темном коридоре, за это стоит держаться. Правда же?
Сказка о Бумажном Принце4
На следующий день Маленькая Кисточка вновь пересекла невидимую границу, отделявшую комнату Бумажного Принца от всего остального мира. Она принесла в лодочке из рук невероятные истории о других городах, о добрых людях, о мягком хлебе, с которым так вкусно есть варенье, и, конечно же, о мельницах. В этот момент печаль внутри зацвела диковинным хищным цветком, заколола сотнями и сотнями шипов на тонком стебле. Но Маленькая Кисточка прикрыла цветок печали ладонями: ей казалось невежливым вот так показывать столь некрасивые вещи.
Еще через день Маленькая Кисточка принесла маслянистые блины с растекающимся по ним солнечным светом. И пока Бумажный Принц осторожно ел, а сросшееся с его руками оружие размягчалось, принимая очертание ладоней, она рисовала. По серым стенам забегали невиданные существа: вот лошадь с рогом и крыльями; вот пушистый зверь с плоским хвостом, способный разгрызть своими выступающими зубами любое дерево; вот крылатые рыбы, рассекающие небо вместе с птицами.
– Не верю! – хохотал Бумажный Принц, указывая на стены блестящим, почти человеческим пальцем. – Не бывает такого! – Но больше в его словах не было металлической злобы.
– А вот покинешь башню – и сам узнаешь, бывает или нет, – вновь отвечала Маленькая Кисточка, перемазавшись во всех существующих цветах.
Бумажный Принц так и не смог понять, в какой момент начал ждать следующей встречи. Диковинных зверей с каждым днем становилось больше. Им не было тесно в стенах башни: Маленькая Кисточка подарила им луга и море. И как вообще такие немыслимо огромные вещи мог подарить один лишь человек? Но она рисовала с утра и до ночи, оживляя каждую травинку. Вода под ее руками шумела, листва деревьев успокаивающе шелестела, а птицы пели десятками разных голосов, но приглушенно, совсем не мешая Бумажному Принцу. И он поистине ценил это. А по ночам в сочной зелени начинали стрекотать кузнечики, успокаивая и убаюкивая.
– Когда-то у меня были зеленые глаза, – признался однажды Бумажный Принц, и это было первое воспоминание, которое он вытащил уже совсем человеческими, лишь кое-где покрытыми острыми шипами пальцами через ухо. – И там жили жабы. Они пели свои жабьи песни.
Лишь произнеся это, Бумажный Принц почувствовал скребущую горечь, которую тут же заел: разломил надвое ломоть чесночного хлеба и больший кусочек протянул Маленькой Кисточке, желая проявить хоть сколько-нибудь гостеприимства.
– А мне кажется, тебе пойдут голубые, – тихо ответила Маленькая Кисточка, макая кисточку в кружку с ягодным отваром: не по забывчивости; так, ей казалось, работы выходят живее. – В них могут жить рыбы. Настоящие рыбы, представляешь? – Она звонко хрустнула мягким внутри, но твердым снаружи хлебом.
– А жабы? – все же уточнил Бумажный Принц, немного скучая по их озорному кваканью.
– И жабы. – Маленькая Кисточка с готовностью кивнула и, обтерев верный инструмент о давно утратившую изначальный цвет юбку – он скрылся за россыпью ярких пятен, – набрала на беличий хвостик побольше озерного. Вода на кончике кисти тут же зашумела, закапала, готовая заполнить пустые белые глаза.