Поздравляя Серафиму Бирман с очередной датой (это было ее восьмидесятипятилетие), газета «Советская культура» по недосмотру обозначила ее звание – народная артистка СССР. Посыпались поздравления с датой и с присвоением высокого звания. Но извиняться за промах было уже поздно. Там, в больнице, разрабатывая шекспировскую трагедию по методу Станиславского, в гордом одиночестве, верная традициям МХАТа, репетируя свою последнюю роль, заканчивала свой путь Великая актриса, народная артистка РСФСР Серафима Германовна Бирман. Стоя на столе и простирая руки к небу, вопрошала она: «Быть или не быть? Вот в чем вопрос…» И, кажется мне, внутренний голос шептал ей: Быть! Быть! Быть!..
«Любовь Орлова играет эту роль»
«Любовь Орлова играет эту роль, Орлова, Орлова играет эту роль» – озвученные титры к популярной кинокомедии «Волга-Волга», пересмотренной десятки раз. Любовь Орлова – кумир миллионов зрителей.
Помню, как еще подростком, одержимый предвкушением праздника, нащупывая в кармане заветный билетик, спешил я на станцию «Электрозаводская», где на площади Журавлева находился тогда театра им. Моссовета. В который раз мечтал я увидеть спектакль «Лиззи Мак-Кей» со знаменитой Орловой. Любовь Петровна – женщина удивительной красоты, потрясающее обаяние, что-то божественное. На ней всегда были какие-то необыкновенные шляпки, декольте, она была на каблучках, каждый раз неожиданная. В финале вместе со всеми я включался в общий ритм восторженных аплодисментов, вызывая любимую актрису, которая, в свою очередь, пригласит на сцену другую, элегантную по-европейски, женщину – режиссера спектакля Ирину Сергеевну Анисимову-Вульф.
Приятельница моего отца была знакома с Любовью Орловой. Они появлялись вместе на занятиях по вокалу у знаменитой по тем временам дамы. Однажды мне представилась возможность получить ее автограф, после одного просмотра я был представлен Любови Петровне. Я протянул актрисе ее фотографию, назвал свое имя и получил написанные на фото добрые пожелания. Орлова поинтересовалась, понравился ли мне спектакль. Я ответил, что смотрел спектакль уже не в первый раз и что раз от разу он мне нравится все больше. Осмелев, я заметил (как мальчик, занимающийся в театральной студии), что по режиссуре мне особенно понравилась сцена в поезде и сцена на телевидении. Мы попрощались, и Орлова под охраной администраторов направилась к выходу, где ей предстояло пробраться к машине сквозь огромную толпу почитателей. Мог ли я тогда предположить, что через семь лет я переступлю порог столичного театра, где мне подадут руку для знакомства элегантная дама – режиссер Ирина Сергеевна Анисимова-Вульф и сама Любовь Орлова?
В дальнейшем каждый раз, когда мы приезжали с Театром Моссовета на гастроли, сотни людей приходили, чтобы увидеть Любовь Петровну. Для них это была встреча не с какой-то дивой, а с родным человеком. Те, кто даже не мог объяснить сущность ее обаяния, испытывали непреодолимое желание видеть ее еще и еще раз. И в кино шли не на сюжет, а чтобы увидеть Орлову. Потому что там, на пленке, остался ее лик. В кино ее героини кажутся открытыми, а сама она по натуре, наоборот, была очень закрыта.
В театре ее за глаза называли Любочкой. Обычно спрашивали: «Любочка пришла? Любочка сегодня играет?» Когда я пришел в театр, у нее было мало премьер, не просто найти достойную пьесу для кинозвезды – а именно так ее многие воспринимали. У меня премьер было больше, и Любовь Петровна неизменно дарила мне то веточки багульника, то – темно-бордовую розу. Для молодых актеров и для актеров среднего поколения было счастьем пожать ее руку, постоять с ней рядом, или переброситься несколькими фразами. Это было просто лекарством. От нее словно исходила целебная аура. Когда я как веселый шпион пытался выведать у нее кое-какие тайны, она очень остроумно и тактично ставила меня на место.
Однажды я попытался ее рисовать, она заметила: «Вы слишком тщательно для карандашного рисунка меня рассматриваете». Потом подняла волосы и добавила: «Вот видите, нет никаких шрамов». Иногда на вечеринках наша театральная публика ставила ее в неловкое положение. Нередко звучало: «А теперь Любочка Орлова и Гена станцуют». Она говорила: «Ну, пойдем, два клоуна, повеселим толпу». Мы с ней танцевали шейк и рок-н-ролл. А она в свои…не будем говорить о возрасте – это лихо умела делать. По изяществу, по ритмике не в пример молодым. Ничто человеческое ей было не чуждо, она могла и пригубить бокал шампанского, и выпить рюмочку с Завадским.
…Гастроли в одной из братских стран. Банкет в честь московских артистов. Ждут президента. Проведя в ожидании часа два, присутствовавшие стали мало-помалу продвигаться к накрытым столам. И тут раздалось: «Приехал, приехал…», – появилась охрана, которая стала решительно теснить всех, освобождая проход. Мы с Любовью Петровной оказались совсем близко к двери, и нас как-то уже совсем стиснули. Я возмущенно говорю одному из охранников:
– Что вы делает? Вы что не видите, что это великая Орлова? Помните: «Я из пушки в небо уйду…».
– Где пушка? – закричал обезумевший охранник. И приналег на нас еще решительнее, так что мы оказались прижатыми к столу. Тут Любовь Петровна просит меня налить ей рюмочку конька. Выпив и топнув ножкой, произносит:
– А вот теперь, Гена, ни шагу назад! – И так горделиво, что охранник наконец отступил.
Мне кажется, что женщина, на которую обращали столь пристальное внимание, не могла существовать без тайны, иначе пирамида разрушилась бы. Любовь Петровна точно знала секрет состава, держащего камни пирамиды. В последние годы она многое переживала – и неудачи в кино, и отсутствие ролей в театре, но все это держала внутри, и быть может, это ускорило ее уход. Она мужественно несла свой крест, что было трудно, когда ты со всех сторон под прицелом и доброжелателей, и любопытствующих, и даже врагов (их тоже было немало). Но она сумела до конца сохранить свое женское достоинство. И в этом тоже была ее тайна.
«В дороге»
Мне запомнилась одна фраза, сказанная как-то драматургом Виктором Розовым: «Я – человек, верящий в судьбу. Она нами распоряжается». Судьба?!
В конце второго года моего обучения в Школе-студии Художественного театра я получил приглашение сняться у Михаила Калатозова и Сергея Урусевского в главной роли на «Мосфильме». Порядки в студии МХАТ суровые: или снимайся, или уходи. Вот тогда и появился на горизонте автор сценария Виктор Розов. Розов был хорошо знаком с ректором В. З. Радомысленским, поэтому его направили парламентером для переговоров. Ректор не уступал, но авторитет Розова и прославленных Урусевского и Калатозова (грандиозный успех фильма «Летят журавли» в Каннах) смягчили непреклонность – разрешение снимать Бортникова было получено с пометкой: «В свободное от занятий время!»
Так я был допущен в «святая святых» кинематографа. Со мною проводили пробы всего актерского ансамбля, возили на выбор натуры, обсуждая ключевые сцены сценария. Оператор Урусевский наблюдал за мною, изучая мою пластику, фиксировал что-то в блокнот, видимо для будущей раскадровки, и даже за несколько свободных дней написал маслом мой портрет в память о нашем сотрудничестве. Все шло отлично, но спустя несколько недель сценарий Розова «АБВГД», по выражению самого драматурга, «прихлопнули» по идеологическим соображениям.
Что делать? Калатозов и Урусевский срочно засобирались на Кубу снимать фильм по одобренному свыше сценарию Евгения Евтушенко об Острове Свободы. А несостоявшийся герой запрещенного фильма вернулся в объятия родной студии, чтобы грызть гранит системы Станиславского.
В своей книге «Удивление перед жизнью» Виктор Сергеевич Розов откровенно рассказал о перипетиях по поводу несостоявшихся сьемок по его сценарию:
«Пути Господни неисповедимы! Еще в пору подготовки к съемке сценария «А, Б, В, Г, Д…» Калатозов приехал ко мне на дачу вместе с молоденьким актером, даже еще не актером, а только студентом Школы-студии МХАТа, и представил мне его как будущего исполнителя главной роли. Мы сидели на террасе, и я разглядывал этого стройного, даже поджарого черноволосого и черноглазого, весьма красивого юношу, слушал его чуть-чуть шепелявую речь и прикидывал в уме, подходит или не подходит он к роли. Должен честно сознаться, я почти никогда ни в театре, ни в кино не суюсь в распределение ролей. Опасаюсь. Это дело режиссера.
– Вот мы с Урусевским хотим Бортникова на главную роль.
Гена только закончил второй курс и очень понравился режиссеру и оператору. Уже закончились кинопробы, были подобраны все основные исполнители ролей, а на Мосфильме все тянули. Сценарий по существу был под запретом. Тогда этот сценарий «АБВГД» был напечатан в журнале «Юность». Скандал. И на Мосфильме сценарий совсем «прихлопнули». Прошло время, я, как человек «очень хитрый», переделал сценарий в пьесу «В дороге». Меня выгнали в дверь, а я влетел в окошко. И влетел шикарно! Эту ведьму – нашу цензуру не поймешь! В Москве эту пьесу взялся ставить театр Моссовета! В Моссовете мне говорят: – Берем! Будем ставить. У нас есть хороший исполнитель. И приводят… кого же? Бортникова! Судьба!
Бортников второй раз предстал передо мной в качестве артиста на главную роль в моей пьесе-сценарии. И вот театр обратил свое внимание в сторону этого моего гибрида. Ставила пьесу Ирина Сергеевна Анисимова-Вульф. Роскошная, удивительная женщина! Художник она была и тонкий, и точный. Рисунок спектакля Ирина Сергеевна сделала прозрачным, светящимся… Сценарий «АБВГД», превратившись в пьесу «В дороге», воскрес».
В театре им. Моссовета мне сказали, что репетиции начнутся примерно через неделю. Розов еще вносил некоторые корректировки в сценический вариант своего сценария. А я отправился на съемки в Питер, где еще весной стал сниматься в музыкальной комедии на музыку Шостаковича – «Черемушки». Дней через пять, между съемками, решил позвонить в театр и поинтересоваться, когда предполагается первая репетиция «В дороге». И получил ясный ответ: «Репетиция у вас завтра в 11 часов утра». Съемка должна была быть закончена поздно ночью, так как в ней был задействован балет Кировского Театра оперы и балета после вечернего спектакля. Я засел за телефон и стал набирать домашний номер Ирины Сергеевны. Но телефон молчал. Я бросился к директору фильма и стал требовать, чтобы мне взяли билет на самолет в Москву на первый утренний рейс. Утром сразу после восьми я набрал номер своего будущего режиссера. К телефону подошла Ирина Сергеевна: «Доброе утро, Ирина Сергеевна. Это – Гена Бортников». «Доброе утро, Гена», – ответила она, в ее голосе была еле уловимая тревога. «Ирина Сергеевна, вы не очень обидитесь, если я задержусь минут на тридцать к началу репетиции? – «Что случилось, вы заболели?» – «Нет-нет, дело в том, что я в Ленинграде. Сейчас вылетаю рейсом в Москву, и как можно скорее буду в театре». После небольшой паузы я услышал спокойный голос Ирины Сергеевны: «Не волнуйтесь, Гена, мы начнем с другой сцены. Поезжайте домой, а завтра я вас жду к двенадцати часам. Вы успеете отдохнуть?» – «Конечно! Спасибо» – «Жду вас».