Прочитав тогда пьесу, я сразу понял, что студент Эдик мне мало интересен, а вот роль затейника Сергея в первом акте увлекла меня. Думая, как убедить автора пьесы и режиссера назначить меня на эту роль, в которой они меня не видели, промучился всю ночь и, наконец, пришел к гениальному по абсурдности выводу, что мне нужно просить для себя обе роли – Сергея и Эдика, два противоположных характера. Первое обоснование – Сергей не появляется во 2-м акте, а Эдуард – в первом. Второе – эти два героя по сюжету, несмотря на разницу в возрасте и большой временный разрыв, связаны одной группой персонажей. А здесь уже мерещится какой-то интересный ход, забавное решение. Мое предложение было поддержано Ириной Сергеевной, она считала, что роль Сергея мне по силам, и мы приступили к работе. И. Вульф собрала великолепный ансамбль: Дробышева, Плятт, Талызина, Сошальская. Моим партнером в сложнейшем первом акте стал Леонид Марков, дебютировавший в этой роли в театре им. Моссовета. Спектакль получился необычным, он привлек к себе новое поколение зрителя. В спектаклях Виктора Сергеевича Розова мне всегда было легко прочерчивать какие-то свои мысли через авторство драматурга.
Во втором акте «Затейника», в котором я играл студента Эдика, у меня была реплика: «Какая сегодня приятная погода». На одном представлении я произношу эти слова, и вдруг с колосников начинает литься вода. Позже я узнал, что сработала система пожарной сигнализации, хотя никакого намека на опасность не было. Я начинаю импровизировать: «Хорошая погода, но почему-то пошёл проливной дождь. Не везет! Неожиданности происходят не только в природе, а этот дождь я даже не знаю, с чем сравнить». И только я начинаю развивать тему плохой погоды, как вода перестаёт литься. Я произношу: «Дождь перестал. Какая сегодня приятная погода». Большей радости оттого, что я наконец снова могу вернуться к заученному тексту, я, по-моему, никогда больше не испытывал.
Играли мы «Затейника» много, возили на гастроли, частенько играли и в Вахтанговском театре. Был у нас в то время такой обмен с вахтанговцами: для пополнения финансового плана мы менялись сценическими площадками, и в выходной день того или другого театра играли на его сцене свой спектакль. Розов говорил, что иногда он заходил в театр, чтобы просто, как зритель посмотреть спектакль. Как-то пришел он в Вахтанговский театр, где, так уж случилось, мы играли юбилейное, кажется, сотое представление. «Помню, в какой глубокой и напряженной тишине шел этот спектакль», – вспоминал он.
Вообще в 1960-е годы в театре, в кино и вокруг них существовала тогда некая атмосфера эйфории романтического плана. Она сказывалась в восприятии публики, в ее реакции на каждое слово, новый поворот темы, который она, затаив дыхание, воспринимала взахлеб.
Драматург А. П. Штейн любил моссоветовский спектакль «Аплодисменты», полностью принял мою работу, что с благодарностью зафиксировал в надписях на подаренных мне своих книгах.
Это была моя первая встреча с драматургией А. Штейна. После розовского «Затейника» он предложил Анисимовой-Вульф свою пьесу «Аплодисменты». Кстати, Розова и Штейна связывали очень добрые дружеские отношения. После премьеры «Поющих песков» Штейна Розов в «Литературной газете» откликнулся очень теплой рецензией на спектакль. Пьеса «Аплодисменты» явилась для нас неожиданно стоящей особняком от привычной драматургии этого автора.
Пьеса о театре, с проблемой смены поколений, о взаимоотношениях людей театра. А тема «управленцев от искусства» была резко обозначена и предполагала довольно сатирическое звучание. На первом плане были взаимоотношения Отца и Сына. Отец – руководитель старого академического театра. Сын – нового молодежного театра. Эту пару играли Р. Плятт и я. В. Марецкая – преданную спутницу Плятта – стареющую многоопытную актрису. В спектакле играли замечательные артисты – Т. Бестаева, Н. Дробышева, В. Талызина и, конечно, И. Саввина, блистательно игравшая наивно-тупую и беспредельно злобную даму – воплощение местного театрального начальства. Замечательно решила И. С. Вульф начало спектакля. После открытия занавеса зритель видел совершенно пустую, раздетую от декораций сцену.
Полуспущенные сверху фонари, случайно оставленные лестницы, ведущие почти под колосники, кирпичная стена, на самом верху длинная дорожка, на которой осветители обычно правят свет на завтрашний спектакль. Спящий театр. И вдруг тревожные музыкальные аккорды, фонари начинают мелькать, подмигивать светящимися глазами, возникает какое-то мистическое движение. Из мрака возникает одиноко-статичная фигура Плятта. В тревожных аккордах вдруг начинает отчетливо звучать тема «Вражды» великого С. Прокофьева из «Ромео и Джульетты». На верхней дорожке у самых фонарей мы видим стремительно летящую фигуру. Молодой человек как бы врывается в этот спящий театр, стремясь нарушить его усталый покой. Вот он бежит вниз по этим шатким театральным лестницам и почти вплотную, лицо в лицо, останавливается возле одиноко стоящего человека.
Отец и Сын – они пристально смотрят друг другу в глаза, мучительно пытаясь понять, что ждет каждого из них в этом призрачном и великом мире театра.
Мне нравилось играть с Пляттом. Он играл здесь жестко и конкретно. В нашем дуэте я приятно ощущал те знаменитые «петельку и крючочек», которыми так гордились старики Малого театра. А знаменитая пляттовская реплика в этой роли «Сейчас пойду по диагонали!» – предполагала веселую импровизацию и актерское баловство, что настораживало, но, в конечном счете, радовало режиссера Ирину Сергеевну Вульф.
В середине спектакля у меня был огромный монолог, как говорится, испытание на мастерство. Когда мой герой Эраст Небогатов, оставшись один на сцене, размышлял о верности и предательстве, о чести и мелочности поступков, о добре и любви. Это был финал акта и в зале всегда звучали аплодисменты, подкрепляемые криками «браво!» моих почитателей.
Когда закрывался занавес, коллеги шутили, что я мог бы, как в старом театре, по нескольку раз выползать перед занавесом на поклоны.
Был в спектакле и вставной номер – фрагмент из пьесы Б. Брехта «Галилео Галилей», который И. С. Вульф поручила режиссировать мне. Это был первый постановочный опыт для моих дальнейших режиссерских экспериментов, поддержанных Ириной Сергеевной.
Спектакль вызвал огромный интерес у публики. Об этом подробно пишет в своей книге и А. Штейн. Но интерес к спектаклю проявляли и руководители Главка и Министерства культуры. Им все казалось, что чего-то они «не доглядели». Руководству театра периодически предлагали смягчить «акценты». На каких-то министерских коллегиях ставился вопрос о снятии спектакля с репертуара. Мстили за дерзость. Мстили за успех. К счастью, несколько сезонов спектакль жил своей яркой насыщенной жизнью.
«Мадам режиссер»
В первые годы работы в театре мне удалось увидеть совершенно разные по качеству драматургии и режиссерским решениям спектакли Анисимовой-Вульф. Это впервые открытая московской публике драматургия Т. Уильямса, с пьесой «Орфей спускается в ад», «Нора» Г. Ибсена, «Ленинградский проспект» И. Штока, «Вешние воды» И. Тургенева. И в каждом из спектаклей господа актеры блистали новым гранями своего таланта.
Блистательно был поставлен в 1964 году Ириной Сергеевной спектакль «Дядюшкин сон» Достоевского в ярком оформлении А. Васильева с Раневской в роли Марии Александровны Москалевой (позднее эту роль играла В. П. Марецкая), с Талызиной в роли Зинаиды и неистовой Серафимой Бирман в роли Карпухиной. Шикарно играли в этом спектакле и мужчины: К. Михайлов в роли князя К. и Вадим Бероев – Мозгляков. В «Дядюшкином сне» я играл роль уездного учителя Васи, возлюбленного Зинаиды – с большим монологом в середине спектакля. У меня была счастливая возможность до своей сцены тихо пристроиться на галерке и наблюдать за игрой моих партнеров, чувствовать удивительную энергетику, объединявшую сцену с огромным зрительным залом.
Позволю себе несколько сместить рамки времени и перенестись в конец 90-х годов в Кострому. В этом городе в суете торжеств, проводившихся по случаю Царственной Династии России, мы встретились с драматургом В. С. Розовым. Мы давно не виделись и были искренне рады этой встрече. Договорились, что возвращаться в Москву непременно будем вместе. Так и случилось. Мы ехали в одной машине, путь от Костромы до Москвы немалый и времени для беседы было предостаточно.
Розов прекрасный рассказчик и всегда поражал меня меткостью характеристик, облаченных в мудрую лаконичную форму. Говорили о последних театральных премьерах и режиссуре. Розов посетовал, что нынешние актеры зачастую растаскивают свой талант в угоду сиюминутной известности и достатку. Мелькают на телевидении, тиражируют себя в кино… «Растаскивают славу Артиста – достояние российского театра».
В наших встречах с Розовым на творческих вечерах, в поездках в его родную Кострому, в беседах о сегодняшних сиюминутных впечатлениях мы всегда возвращались к светлым, радостным и дорогим мгновениям общения с Ириной Сергеевной – женщиной, в облике и повадках которой драматург увидел то благородное, достойное, что нельзя приобрести просто воспитанием в первом и даже втором поколениях. Здесь чувствовалась порода. А художнический талант ее зримо воплощался в ее лучших спектаклях.
В постановочной группе Ирины Сергеевны никогда не было случайных лиц. Художник спектакля, композитор, художник по свету были объединены единой задачей, работали слаженно, помогая актерскому ансамблю, а не сбивая, не шокируя. Так оформление спектакля «В дороге», предложенное А. Васильевым, для того времени было, по-своему, новаторским и обживалось актерами органично и с достаточным комфортом.
В пол сцены был вмонтирован движущийся эскалатор, который помогал мне и моей партнерше, оказываясь на нем, создавать иллюзию движения, быстрого бега, что вызывало восторженный отклик в зрительном зале. Наиболее эффектными постановочными точками спектакля были две сцены. Движение моего героя по стреле башенного крана под самым «куполом», и сцена плавки металла в доменном цеху. Когда после реплики моего героя «пробить летку!», по всему пространству сцены начинал мощным ручьем литься ослепительный жидкий металл, этот момент всегда сопровождали восторженные овации переполненного зала! От драматически возвышенного монолога героя, как бы парящего в ночном небе или бегущего и прыгающего в быстро движущийся поезд, до ослепительно эффектной сцены плавки металла. Вот вам, господа-критики, и дамская режиссура!