Достоевский его очень вдохновлял. Гена был очень творческим человеком, и это было очень интересно. Понимаете, он все время что-то придумывал. Но там должна была быть, как у Юрия Александровича Завадского, сильная рука со своим четким видением. В итоге ничего не получилось. Репетиции продолжались, но спектакль так и не вышел. Я даже на него не сердилась, потому что было так интересно наблюдать за человеком с такой потрясающей творческой фантазией.
(Вечер в ЦДА им. Яблочкиной. 24.V.2014)
Евгений Киндинов,
народный артист РСФСР. МХТ имени Чехова
Это было в 1979 году, я играл во МХАТе и однажды мне поступило предложение от Павла Осиповича Хомского, режиссера театра им. Моссовета сыграть Митю в его спектакле «Братья Карамазовы». Тогда не было принято, чтобы актеры одного театра участвовали в спектаклях другого театра. Я подошел к Олегу Ефремову и сообщил ему об этом предложении, вначале, он чуть ли не вскипел, но потом, когда узнал в какой пьесе и у кого играть, дал свое «добро». В театре Моссовета я встретился с блестящей плеядой актеров, в том числе с Геной Бортниковым. На репетициях и во время представления конечно важно общение. Гена, можно сказать, был человеком сдержанным и в нем все время чувствовалась некая загадка. Репетиции были не из легких, потому что материал требовал всего тебя целиком.
Спектакль «Братья Карамазовы» имел большой успех. Прошло сто аншлагов. Спектакль – сложный, по продолжительности идет четыре часа, после него актеры как-то расслабляются, отпускают это состояние. И вот удивительно, что у него этого расслабления никогда не было. Он любил поговорить о сложностях роли, которая требовала чрезвычайного внутреннего наполнения, любил даже больше послушать. Не пытался никогда освободиться от роли, сбросить ее с себя.
Внутренняя напряженная жизнь Гены всегда чувствовалась. Он был или в настоящем или думал о предстоящей работе, о новом проекте. Работал тогда, когда понимал, потому что он влюблялся в роль, и никогда не работал в пол ноги. Я не совсем согласен с тем, что он не был оценен в кино. Он был нетипичен. В нем всегда присутствовал тот внутренний высокий творческий градус, который чувствовался даже, когда он улыбался и был спокоен. Он просто не укладывался в рамки того, что нужно было тогда кинематографу.
(Вечер в ЦДА им. Яблочкиной. 24.V.2014)
Нелли Пшенная,
заслуженная артистка РСФСР. Театр им. Моссовета
Редкий случай, когда актера в театре любят все! Вот его любили. Когда я познакомилась с Геннадием Бортниковым, он был очень успешным актером. Он не ходил, а бегал по лестницам, лучась улыбкой, сияя карими глазами. Позже, спустя годы, он стал ходить степенно, пряча глаза за темными стеклами очков. Словно бы и не он… Но я больше люблю вспоминать его молодого, когда он был баловнем судьбы.
Я играла с Геной во многих спектаклях. Назвать его легким партнером я не могу: он существовал на сцене в своей уникальной манере – чуть пафосной, или точнее сказать поэтической. Словно все вокруг говорят прозой, а он – белым стихом. Мне как его партнерше надо было соответствовать, чтобы не выбиваться из стилистики, но оставаться естественной. Он словно бы провоцировал. Особенно трудно было соответствовать ему в любовных сценах. Будь кто другой на его месте, я бы просто одергивала на репетиции: «Будь проще».
В поставленном у нас спектакле «Маленькие трагедии» по Пушкину, в пьесе «Каменный гость» Бортников был Дон Гуаном, я – Доной Анной. На сцене он был таким веским, таким значительным. В дальнейшем по многим причинам нам пришлось закрыть этот спектакль. На последнем представлении Гена сказал: «Я не могу так расстаться, давайте мы все соберемся у меня». И он нас всех участников собрал. Он плакал. Он благодарил нас. Я помню, как это было трогательно и необычно. Я понимала, насколько для него это было важно.
Другой запомнившийся мне спектакль, в котором мы играли главные роли, – «Дон Карлос» Шиллера. В роли Дона Карлоса он демонстрировал какую-то особую отстраненную манеру. Поэтический театр был ему очень созвучен. И каждый раз, когда я выходила с ним на сцену, я не знала, что он сделает в данную секунду. Я смотрела на него, как кролик на удава, и шла за ним, пока он меня не отпускал. И долго еще потом оставалась под воздействием его магии.
Он был очень азартным человеком, гостеприимным хозяином. Мало кто знал, что при всей экстравагантности он был очень деликатным и даже застенчивым. В последние годы мы оба редко бывали в театре. Было грустно смотреть, как он мается без настоящей работы и от этого быстро стареет. Он из тех актеров, которым надо было помочь достойно перейти на возрастные роли. Никто не помог. Он не сломался, но и не справился.
(ЦДА им. Яблочкиной. Вечер, посвященный 70-летию Г. Л. Бортникова. 2009 г.)
Леонид Евтифьев,
заслуженный артист РФ. Театр им. Моссовета
В жизни более красивого юноши я не встречал. В свои юные годы Гена был уже кумиром. В театре, первой, его поддержала и дала ему путевку в жизнь Ирина Сергеевна Анисимова-Вульф. Завадский ставил на него спектакли. Его слава была громкой. Люся, верная его почитательница, на его спектаклях всегда сидела в первом ряду в проходе, она не приходила только, если заболевала. Но после ухода Завадского и Анисимовой-Вульф у Гены образовалась огромная пауза. Отношения с тогдашним директором театра не сложились. Конечно он был ранимый, чувствительный, любил, чтобы его игру отметили, похвалили.
Более тесно я начал общаться с ним уже в поздние годы, играя вместе в его последнем спектакле «Прихоти любви или капризы Марианны», в котором он был автором инсценировки и художником. Одну из главных ролей в этом спектакле он играл весьма достойно. Но, если в юности, будучи в первых рядах театральной элиты, он был отстраненно недоступным, то при близком общении он оказался мягким, тактичным, человеком, умеющим и говорить, и слушать.
Помню вечер в ЦДРИ, посвященный А. С. Пушкину, на котором он читал стихи Пушкина. Вообще он всегда пользовался большим успехом у публики, читая Пушкина на творческих вечерах в своей особенной оригинальной манере. Гена попросил меня тогда подготовить шутливый номер от имени Ю. А. Завадского. Помнится, я тогда сказал: «Гена, ты очень хорошо читаешь стихи Пушкина и достоин медали великого поэта, но смотри, как бы тебя с медалью не опередил Зюганов, если он надумает прочесть стихотворение «Октябрь уж наступил». Тот импровизационный диалог сорвал громкие аплодисменты. Впоследствии Гена сказал, что его наградили медалью им А. С. Пушкина.
На его похороны пришли его верные поклонницы, которые сопровождали его в течение жизни, уже постаревшие, они стояли в сторонке, а потом сказали о нем очень умно, трогательно и взволнованно.
Гена всегда мне был очень симпатичен, и я всегда вспоминаю о нем как об очень талантливом актере и очень достойном человеке.
Асаф Фараджев, театровед,
основатель музыкальной лаборатории «АУДИОТЕАТР»
Я нашел его телефонный номер в своей записной книжке и позвонил. За тридцать лет, с тех пор как мы виделись в последний раз, ничего не изменилось, включая номер телефона. Я хотел записать его голос как магический инструмент этого артиста. Потому что наряду с его пластикой – я не говорю о его душе – голос Бортникова для меня есть и навсегда останется загадкой.
Мне не хотелось делать эклектику из произведений Пушкина и других авторов. Я предложил ему записать антологию всех его главных сценических героев. Я знал, что Бортников и его голос меня не подведут. У нашего звукооператора вытянулось лицо, когда он услышал, как сегодняшний Бортников произносит текст Володи, «розовского мальчика», из пьесы «В дороге». И тут стало ясно, что для искусства возраста нет. Умер он в тот день, когда я должен был отбирать с ним фотографии для аудио-альбома. Я достаточно долго видел Геннадия Леонидовича на сцене и могу сказать, что в каждой его роли жила роль, которую он так и не сыграл, но всегда мечтал о ней. Это – роль Гамлета – неосуществленная работа Юрия Александровича Завадского.
(Вечер памяти Г. Л. Бортникова в ЦДРИ. 24.X.2007)
Ольга Остроумова,
народная артистка РФ. Театр им. Моссовета
Я встретилась с Геннадием Леонидовичем во второй половине его творческой карьеры, в его последней работе. Мы играли «Провинциалку» Тургенева в спектакле «Муж, жена и любовник». Мне было очень легко с ним играть. Не будучи москвичкой, я не видела его в постановках в его юные годы, но я знаю, что это был триумф, триумф как у наших старейших российских актеров – Станиславского, Комиссаржевской, когда студенты поднимали и несли на руках карету. Что наш успех по сравнению с тем триумфом. И мне подумалось, как после этого можно было остаться таким изумительным, удивительным человеком как Геннадий Бортников.
Он тогда уже не имел ролей, но, как я понимаю сейчас, он жил такой же насыщенной внутренней жизнью. В нем был необыкновенный талант и сам он был уникальным человеком. Когда я его встретила, это был уже пятидесятилетний Бортников, но я увидела такого же одухотворенного человека, совершенно не обозлившегося на мир, по которому никогда не скажешь, что у него не складывается судьба, и только очень грустного. Я несколько раз встречала его в театре еще до начала нашей совместной работы, он такой же был доброжелательный, но грустный, грустный человек. Никого никогда ни в чем не упрекал.
В наши времена, когда романические герои не нужны, он был последний немыслимо высокий романтический герой и такой же, как ни странно, человек. В нем было достоинство человеческое, которое он никому никогда намеренно не демонстрировал. Когда он не играл, он учил всех, кто его видел, (никого научить конечно нельзя) вот этому достоинству. Оно не позволяло ему ни обижаться, ни винить кого-то, а воспринимать жизнь как она есть. Весь Бортников от начала до конца, словами Марины Цветаевой, это – «урок верности, урок судьбы, урок одиночества».